— Скиннер, — прошептал он. — Давай уедем отсюда.

— Да. — Молодой лесоруб потряс головой, будто бы только что проснулся. С удивлением посмотрел на сигарету, тлеющую между пальцами, выбросил ее и затоптал. — Пошли.

Когда они сели в салон “Мустанга”, Натан сказал:

— Я приезжал сюда пару лет назад. Нонстед показался мне тихим, спокойным городком. В самый раз для того, кто ищет тишины и покоя.

— Правда? — скривился Скиннер, поворачивая ключ в гнезде зажигания. К облегчению Натана, “Мустанг” завелся с пол-оборота, и поехал по лесной дороге. — Ты, твою мать, ошибся. Все как раз наоборот.

И они ехали, ускользая от все более длинных пальцев мглы.

Когда они выехали на асфальтированную дорогу — наконец-то след цивилизации — Скиннер прокашлялся, повернул кепку козырьком назад и несколько раз попытался завести нейтральную беседу, надеясь побороть унылое настроение.

Напрасно — разбуженный им кошмар вгрызался в сердце писателя. Натан упорно молчал, глядя на пролетающие за окном строения, серые в синей дымке.

— Где тебя высадить? — спросил Скиннер.

— Возле церкви. — Натан даже не взглянул на товарища. — Или тут. Вроде тут недалеко, дойду пешком. Дождь не такой уж сильный.

— Слушай, это не проблема, могу…

— Успокойся. Пройдусь.

“Мустанг” остановился у бордюра, мурча на холостом ходу. Натан нащупал ручку двери.

— Разозлил я тебя тем высказыванием о Нонстеде? — спросил Скиннер.

— Нет, что ты. — Натан нахмурился. — Не о том речь. Правда. Слушай, ты действительно можешь мне помочь с обустройством в доме?

— О чем речь. — Скиннер улыбнулся. — Потерпишь до субботы.

— Потерплю. До свидания. — Натан заставил себя улыбнуться и захлопнул двери.

Действительно, дождь ослабел, уступил место облакам влажности, которые шастали между домами, облепляли деревья и живую изгородь, сглаживали острые контуры. Он шел не спеша, глядя на носки своих ботинок. Шел и думал.

Кошмар вгрызался в него все сильнее, хотя Натан был уверен — это не имеет ничего общего со Скиннером и “Отшельницей”. И даже с Нонстедом.

“Почему из множества мест во всем мире он убежал именно сюда? Почему брошенный Фионой, он решил лечить депрессию в городке, в котором он пережил с ней лучшие минуты? Решил? А удалось ли ему что-то решить, начиная с той минуты, когда он нашел письмо на экземпляре “Шепотов” в твердой обложке? Или хотя бы задуматься над чем-то? Существовало ли что-то, что он в последнее время сделал сознательно, намеренно и умышленно? И выходил ли он хотя бы на минуту из тумана отчаяния?

Да, один раз. Это произошло в то утро, когда решил порвать с прошлой жизнью и стать кем-то совершенно другим. Сбрил бороду, коротко постригся, достал серьгу из уха, с мрачной миной погладил все рубашки и штаны. В то время, когда небольшая типография печатала его новые визитки, Натан отправил мэйл литературному агенту и некоторым знакомым: он исчезает на некоторое время, и не хочет, чтобы его искали и беспокоили. На всякий случай выбросил телефон и купил новый, работающий по системе предоплаты. Его номер не оставил никому.

Затем он прочел в интернете предложения единственного в Нонстеде офиса по работе с недвижимостью. Через минуту писатель включил новый телефон, и позвонил Томасу Макинтайру.

— Почему Нонстед? — спросил он себя, глядя на настороженных ворон, сидящих на проводах ЛЭП.

Почему он не остался в Нью-Йорке? Почему не поехал в любой другой город? Почему не вернулся в Англию? Почему из всех мест на матушке Земле выбрал именно то, что сожрет его, начиная с сердца? И это не имеет отношения к Одиночеству, исчезновению Макинтайра, тайне Анны Крэйг или рассказу Скиннера.

— Нет, — прошептал он. — Наверняка, не из-за этого.

Он посмотрел на узкую лавку неподалеку от магазина лечебных трав. Она стояла под фонарем, стилизованная под 19 век. Они сидели на ней с Фионой и целовались. На этой лавке их застал дождь.

— Курва, — выругался он сквозь слезы. Голос наконец-то освободился от корсета поддельного акцента, и привлек внимание старшей женщины в дождевой накидке, но Натан даже не посмотрел в ее сторону. Он добрел до “ранглера”, сел за руль, и очень медленно поехал к своему новому дому.

Писатель нашел две оставшиеся бутылки, взял тарелку, чтобы использовать ее как пепельницу, и достал из сумки фотоальбом. Он сел на пол, прикурил и открыл альбом. Вылазка на статую Свободы. Гриль в Центральном парке. Фиона, спящая на диване. Фиона перед походом в тайский ресторан. Фиона на новогоднем маскараде. Фиона в зоопарке. Они вместе возле Ниагарского водопада. Фиона в кухне… Фиона…

Он смотрел фото. Курил. Пил. Вздыхал и стискивал губы. Снова курил.

Резкий телефонный звонок вернул его в реальность.

— Господин Маккарниш, это Джимми Доусон из компании перевозок “Get Carried”, - послышался голос. — Мы должны были привезти ваши вещи по адресу… Скажите, что именно я должен вписать в навигатор, чтобы не блуждать бессмысленно.

Натан описал дорогу к дому. Он встал и подошел к компьютеру, чтобы проверить почту. Ничего не было ни от Фионы, ни от агента. Зато были комментарии к записи, сделанной в спальне Ванессы Крэйг. Осмысленными были всего 5–6. Большинство утверждали, что это не слишком удачная провокация.

Натан заснул с убеждением, что мир — это на редкость дрянное место, и это имеет документальное подтверждение.

Это невероятно, сколько человек может сказать другому, не произнеся ни слова. Я где-то читал, что язык тела отвечает за большую часть людской коммуникации. Не помню уже, сколько именно, но много.

Подтверждаю, очень много можно сказать позой, жестом. Очень много.

Сегодня с утра присматривался я к одному типу. Он был одет в костюм, скорее всего, дешевый, и без перерыва зыркавший на мобильник. Мне не кажется, что он ждал звонка, наверное, смотрел на время. Все время переступал с ноги на ногу, и напирал на стоящую перед ним старушку. Лет тридцати с небольшим, светлые волосы, уставшее лицо, бегающий взгляд. На рубашке не было одной пуговицы. Перхоть. Один из ботинок слегка замазан грязью. В сумке бутылка “колы”, два банана и две булки.

Этого было достаточно.

Я уже знал, что смотрю на человека, который занимает невысокую руководящую должность, он не из Нонстеда, может быть из Моррисона, и приехал сюда на встречу, от которой многое зависит. Понимал, что он холостяк или разведен, человеком, неспособным справляться с обычными житейскими делами, не способный выбраться на уровень, когда с тобой начинают считаться. Я видел неудачника, проигравшего, практически сожженного дотла. Живой труп.

Такие подходят лучше всего.

Потом подвернулась женщина в бордовом жакете. Без сомнения, она была не из нашего графства. Это выдавали два обстоятельства. Она неумело скрывала пренебрежение, когда оценивала магазин. И официальная полуулыбка, с которой она говорила со Стейси о мелочи.

Дорогие туфли на высоком каблуке, волосы стянуты так сильно, что она с большим трудом могла зажмуриться. Руки побелели от того, как она сжимала сумочку. Обгрызенная кожа вокруг ногтей.

Я сразу понял, что за холодным фасадом скрываются неимоверные вещи. Воздух искрился от сдерживаемых эмоций — гнева, фрустрации и ненависти. Убийственный коктейль.

Я так засмотрелся, что получил втык от самого Уилсона. Я выслушал, что у магазина отличная репутация и он не позволит служащим ее испортить, и вместо работы пялиться на клиенток.

Он меня наказал — приказал остаться после работы и вымыть пол. Я, как обычно, не имел ничего против. Мне надо было столько всего обдумать. Не каждый день попадаются две такие прекрасные жертвы.

Теплые лучи сентябрьского солнца продирались сквозь ветви елей, превращая лужи на дороге в золотистые зеркальца. Паутина в углу веранды поблескивала капельками, среду кустов можжевельника клубился туман. Лобовое стекло “ранглера” превратилось в озеро ослепительно сияющей ртути. Мир будто бы замер в удивлении. Но Натан видел только полено, установленное вертикально на широком пне.