Анна стояла тут же, бледная и неподвижная, как алебастровая статуя, рот ее был открыт в крике. Через несколько шагов стоял Хобсон в пижаме. У него была эрекция. Из-за дверей туалета, куда он, скорее всего, направлялся, выглядывала Ванесса, растрепанная, но не испуганная.

— Не двигайся, Хобсон, — раздался голос Скиннера. Это было не нужно, потому что ни один человек не был способен противостоять магии, которая превратила трех кипящих от эмоций людей в статуи. Ни один человек.

Но существо, которое материализовалось перед кабинкой Ванессы, человеком не было. Оно казалось тенью, миражом, который иногда можно увидеть в темном подвале или в сумерках в лесу. Он появляется, пугает вас, и бесследно исчезает. Эта тень была реальной. Материальной. И противоречащей тому, что люди считают настоящим.

Натан прикрыл глаза, и тут же об этом пожалел. Потому что как язык твари становился понятен на грани яви и сна, ее тело было хорошо видно через закрытые веки. Ошеломленный, он смотрел на бледно-голубое, гротескно красивое лицо с абсолютно черными глазами, и узкую, стройную, почти женскую ладонь, которая гладила Хобсона по щеке. И Натан ощутил, как реальность начинает изменяться, будто бы дыра всасывает в себя реальные вещи. Лицо Хобсона утратило цвет, потом его кожа начала морщиться, волосы седеть, ногти желтеть.

Натан больше не выдержал. Плотнее сжал веки.

Сквозь темноту пробрался голос Скиннера:

— Твою мать, он умирает!

А потом крик Ванессы, дрожащий, полный облегчения:

— Мама!

Блеск полицейской мигалки, отражающийся от стен турбазы, казался почти успокаивающим. Натаниэль и Скиннер сидели на ступеньках и курили, глядя на луну.

— Угу, — отозвался Скиннер после долгого молчания. — Не сказал мне ничего, потому что боялся — я приму тебя за придурка? После того, как я показал тебе “Отшельницу”?

— Извини, — Натан крутил сигарету между пальцами и всматривался в тлеющий табак. — Пойми, я срываюсь с кровати ночью и понимаю, что понял смысл мистических происшествий с дочерью женщины, с которой недавно познакомился. Слышишь голос посещающего ее демона. — Писатель затрясся после этих слов. — Слышишь его и становится холодно от страха, потому что ничего не понимаешь. А потом до тебя вдруг доходит, что этот демон сказал и… — Он сглотнул слюну. — И тогда пугаешься по-настоящему. Приходит склизкий, вредный, воющий страх.

— Ладно. Что тебе демон сказал?

— Ничего не сказал. Его слова были обращены к Ванессе. Я понял немногие из них. Что-то вроде: “Он захочет тебя обидеть, когда ты будешь далеко от дома. Но не беспокойся”. Допускаю, что позже пообещал ее охранять. Больше ничего не понял. Трясущимися руками схватил телефон и позвонил Анне.

— Твою мать. — Скиннер покрутил головой и оперся на деревянную балюстраду. — Был ли тот поддонок с Анной только из-за того, чтобы при случае добраться до ее дочки?

— Не знаю, — вздохнул Натан. — Никогда уже этого не узнаем.

— Что скажем полиции? — спросил Скиннер. Он указал коллеге на черный джип, из которого выходили двое солидных мужчин в костюмах. Один, темнокожий, пошел в сторону другой полицейской машины. Второй остановился и закурил.

— Правду. Мы согласовали это с Анной. — Он указал на полицейскую машину, в которой сидела женщина с дочкой. Она постоянно поправляла одеяло, наброшенное на девочку. — Скажем, что решили приехать на базу, чтобы быть поближе к дочери нашей подруги. Не могли ее найти, а когда зашли в туалет, то увидели, что ее учитель умер от старости.

— А мой ствол? Как объяснить им то, что я бежал, размахивая пистолетом?

— Не мне тебе объяснять. Скажешь, что у тебя были плохие предчувствия или что-то такое. Или сваливай все на посттравматический синдром. Если кто-то из копов был в Заливе, он тебя поймет.

Где-то выли койоты. В полицейской машине трещало радио. Скиннер вздохнул и выбросил окурок.

— Никак не осознаю, что после всего этого завтра надо идти на работу как ни в чем не бывало, — пробормотал он, потягиваясь так, что что-то щелкнуло в плече. — Слушай, девушек надо отвезти домой. Сумеешь им помочь?

Неожиданно открылись двери. Свет полился на веранду, осветив темнокожего толстяка.

— Подслушал копов, — сказал он тонким, дребезжащим голосом. — Говорят, кто-то умер в девчоночьем туалете. Какой-то учитель. Он весь седой и сморщенный.

— В следующий раз. — Скиннер уставился на него тяжелым взглядом. — Хорошо проверяй, прежде чем покупать средства для чистки унитазов.

Женщину я назвал lioness — “львица”. Наверняка бы не обиделась. Могу поспорить, что в ее родной корпорации ее называли более обидными словами, хотя мне она кажется особой асексуальной. Она сознательно убила женственность где-то около 30, и стала живой демонстрацией своего положения. Превращается в стучащую каблуками персонификацию положения с визиткой. Существо, сексуальность которого погребена глубоко под жакетом и официальным макияжем, и появляется только для случайной связи с другой персонификацией, чаще всего, мужской.

Вижу, как входит в ресторан. Садится одна за столик и открывает свой макинтош. Безразлично благодарит за принесенный кофе, а потом зажигает тонкую сигарету. Немножко нервничает. Проверяет биржевые индексы, рабочую корреспонденцию, отвечает на электронную почту, смотрит на коммуникатор, затем открывает страницу фирмы, логиниться. Сигарета догорает, кофе стынет. Вокруг другие одиночки открывают или закрывают нетбуки. Ресторан наполнен мягким стуком клавиш.

Все проверено. Львица закрывает все служебные страницы, умоляюще смотрит на коммуникатор, надеясь, что кто-то из ее коллег до сих пор работает — уже 21-й час — потом мигает, будто пробуя припомнить, в чем состоит смысл развлечений. Несмело начинает рыться в интернете. Она не помнил пароль к твиттеру, задумывается, в какие сетевые игры поигрывают коллеги, пробует найти страницу со сплетнями. Потерянная и дезориентированная она пробирается на ощупь, редкие клики звучат как удары сердца.

И вдруг она попадает на форум.

Она не хочет читать это, брезгует делами других людей, но видит заголовок “Моя жизнь — это поражение”. Открывает, подталкиваемая пренебрежением и завистью, и погружается в историю небольшого начальника, который забил кием какого-то малолетку. Читает комментарии других пользователей, потом открывает другой файл, потом очередной…

Через час и два бокала вина, уже в ее отвратительной чистой и стерильной квартире, что-то в ней ломается. Логиниться как “львица” и описывает свой случай. Пишет о том, что по утрам со все большим трудом узнает себя в зеркале. О том, что становится кем-то другим. И что не представляет, на что этот другой способен.

Взгляд Натана скользнул по стопкам документов на столе и задержался на висящей на стене карте округа. В теплом свете лампы сержанта Оуэна она напоминала сказочную страну, живьем вырванную из книги для мечтателей.

“Может, это и действительно сказочная страна”, - подумал писатель. — “Только в наше время в сказках полным-полно безумцев”.

Он вздохнул и отпил глоток теплого кофе, потом снова посмотрел на полицейского.

Оуэн оперся локтями на стол и низко свесил голову, будто это дело было слишком большим для него.

— Не знаю, как могу вам еще помочь, — хрипло сказал Натан.

— Правду говоря, я тоже не знаю, — Оуэн поднял голову. Кожа у него была землистая, круги под матовыми глазами. — Ваши показания отличаются от того, что мне сказала миссис Крэйг или Скиннер. Но не думаю, что это имеет большое значение. Не думаю, потому что это согласуется с происшедшим с Хобсоном. В голове у меня это не укладывается.

— Дело в том, что уважаемый житель города, тренер, учитель и т. д., оказался педофилом? — спросил Натан. — Или в том, что вдруг, в течение минуты постарел лет на 30 и помер от старости?

— И в том, и в другом, если начистоту. — Оуэн толкнул компьютерную мышку, экран ожил. — В полицейских архивах упоминаний о нем нет. Может быть, его эээ… склонности стали проявляться недавно. Может быть, прошлые прегрешения сошли ему с рук. Что же до обстоятельств смерти… У коронера, скорее всего, появится пару седых волос во время изучения останков Хобсона. — Он сухо, астматически засмеялся. — Знаете, мистер Маккарниш, Нонстед только кажется спокойным. У нас тут достаточно работы. Люди… — Он колебался. Полицейский бесшумно шевелил губами, как будто подбирал нужные слова. — С людьми что-то происходит, — выдавил он наконец и посмотрел Натану прямо в глаза. — Делают странные вещи. Раз в определенный период кто-то исчезает в лесу. Или забаррикадируется в доме и стреляет по лампам. Упаковывает вещи и в панике бежит из города. Начинает кого-то выслеживать. Бегает и вопит как призрак. Несколько лет назад один тип — довольно пожилой — застрелился посреди города, перед автобусной станцией. А остальные… А остальные стараются не обращать внимания. Не замечать.