— А ты и здесь лгал.

Ворон расхохотался.

— То, что ты сделал сейчас… Кто тебя этому научил?

— Отчего ты пытаешься меня защитить?

— А ты не понял, сейчас?

Саша задумался. Он не стал отвечать. Ему еще предстояло разобрать свои чувства, наблюдая за собой.

— А мог сделать нечто совсем иное, — вдруг сказал Ворон.

— Что?

— Ты и так чуть не заплатил здоровьем своего ума. Ты пытаешься делать что-то, чего не понимаешь. Ты еще не видишь мир так, как должен, хотя я и стараюсь.

— Нет, я видел…

— Что?

— Я… не могу точно сказать, — Саша замолчал. Затем снова подумал о ришах — Ты предлагаешь не делать ничего.

— Так было бы лучше для тебя.

— Не правда.

— Увидишь…

Саша отбросил размышления подальше, сосредоточившись на мыслях о насущном. Первое, что он хотел сделать — это вернуться к городским стенам. Увидеть, что он сделал.

Рассуждения о морали исчезли совсем, когда он свернул на улочку, ведущую вдоль стен. Она была завалена телами защитников. И дальше, мимо домов, под стенами и на них, лежали сотни тел. И людей и ришей. Здесь было множество раненых, они стонали и просили о помощи.

Саша остановился, растерявшись. И вдруг он увидел мальчика. Лет десяти. Он лежал рядом с опрокинувшимся ведром, вокруг которого растекалась лужа, размывая пыль. Наверняка, тушил горящие дома. Но в таком возрасте…

Мальчик застонал. Еще жив, хотя грудь и живот окрасились кровью. Саша подбежал к нему. Огромная рана с рваными краями на правом боку, таково было прикосновение меча. Мальчик умирал, и помочь ему было нечем. Саша опустился радом на колени, не было слез, только жалость и, вина.

Агония умирающего уже прошла. Он уже больше не дергался от боли, лишь иногда чувства возвращались все затихающими волнами, накатывая легкими судорогами. Лужа из ведра дотянулась до головы ребенка и лицо его покрылось пятнами грязи. Саша поднял его голову и положил себе на колени.

Он не знал что делать, но по наитию гладил его по волосам. Он не хотел, чтобы этот мальчик уходил в одиночестве. Однако глаза умирающего уже подернулись пеленой. Таинственные дали манили его и цепкие лапы их было невозможно разорвать.

Разум ребенка был где-то далеко. Словно неуловимый солнечный зайчик, на его губах пробежала улыбка. О чем он думал? Может быть, просто видел картины прекрасных мечтаний, или, может, сказочные страны? Саша вгляделся ему в лицо, но ребенок смотрел глубже Сашиных глаз. Он в последний раз вздрогнул и затих. Только свет дивной улыбки, словно взмах белоснежного крыла, остался на его губах.

— Твоя песня, Ворон…

— Да?

— Это была истина?

Ворон выступил из Тьмы. Сейчас он выглядел почти как обезьяна. Или почти как человек. Без шерсти, в шортах и рубашке навыпуск, но морда явно обезьянья и вместо ступней — ладони. Он ответил медленно, отчетливо выделяя каждую букву.

— Нет.

— Это было… словно Хаос.

— Хаос? — Обезьяна выпятила нижнюю губу — Я скажу тебе, что такое Хаос. Когда ты смотришь на звезды, ты видишь Хаос?

Обезьяна выхватила из темноты маску. Она горела, испуская то красные, то голубые языки, явственно опалявшие волоски на руках обезьяны. Но она не отбросила ее, а наоборот — надела. Теперь она выглядела действительно пугающе. От морды густыми клубами валил дым.

— Да.

— Нет!

Обезьяна сорвала маску, на мгновение оголив сожженную морду. Сковзь лохмотья кожи проступали обугленные мышцы и даже кости. Но уже в следующее мгновение она выхватила другую маску, из камня и прислонила ее к изуродованному лицу.

— Это Порядок! Все звезды родились, подчиняясь законам физики и подчиняясь им же, заняли свое положение в пространстве.

Она развела руками в пространстве, изображая взрыв. А затем, переваливаясь, подбежала к Скитальцу. Обняв его одной лапой, обожжённой и неприятной, она повернула его кругом.

Перед ними в воздухе носилось множество камней. Они сталкивались и разлетались в разные стороны.

— А это — Хаос? — вкрадчиво спросила обезьяна.

— Это как Броуновское движение… Ты имеешь в виду, что это тоже, по определенным законам?

— Верно, верно, — постучала обезьяна по каменной маске — Атомы и молекулы…. да вообще все процессы вокруг нас, что есть движение материи, подчинены законам, которые люди уже вполне знают.

Обезьяна отбежала от Саши, снова выхватив огненную маску. Теперь она, словно только сейчас ощутив огонь, перекидывала ее из одной лапы в другую.

— Конечно, — протянула она — существуют случайности. Более того, они неизбежны, и их возникновение вписано во всё те же законы. Но даже их возникновение диктуется условиями.

Она щелкнула пальцами левой руки и ветер склонил пламя маски вправо. Затем щелкнула пальцами правой и ветер качнул пламя в обратную сторону.

— К тому же, люди просто не способны сейчас проверить истинность некоторых вещей в рамках их модели мира. У них все впереди. А если еще выйти за рамки…

Обезьяна с усилием оторвала каменную маску от морды и подвесила ее над огненной. Камень раскалялся….

— Хаос — это Порядок, Скиталец, — не спеша объясняла обезьяна, помахивая одной маской над другой, — Это порядок, имеющий сложную структуру. Если для человека структура непостижима, он объявляет ее Хаосом. А потом упорядочивает, создавая модель… А с другой стороны — как ты думаешь, природа знает какие-то модели? Создает их?

Она подняла голову, уставившись на Скитальца.

— Нет, наверное…

— Верно. Природа не может знать моделей. Она просто есть. Для нее порядок — пустой звук. Она живет по определенным законам и, не имея моделей, она — чистый Хаос.

И каменная маска вдруг вспыхнула, в один момент занявшись разноцветными огнями.

— Хаос и Порядок… словно две стороны монеты, да?

— Верно, верно, Скиталец, — обезьяна резко развела руки, выбросив маски в разные стороны. Обе, упав, потухли, оставшись горстками камней во Тьме. — Хаос и Порядок — это всего лишь очередные модели, придуманные человеком. То, что я пел, непостижимо для тебя. Но для меня — это лишь еще одна ступень эволюции. Возможно, и ты постигнешь эту структуру… когда-нибудь.

Он снова рассмеялся.

— Ворон.

— Да? — олерис в белоснежной, как Тьма вокруг, одежде стоял напротив.

— Что такое Перекрёсток на самом деле?

— Ты подошел к этому близко, верно? Ну что ж, я действительно немного приукрасил правду для тебя. — он развел руками — Хотя, сейчас ты стал умнее, так? И я расскажу. Перекрестка как такового — нет.

Олерис хитро подмигнул Скитальцу.

— Что тогда есть? — Саша не обращал внимания на проделки Ворона.

— Это немного сложно. — олерис устало опустился на кресло, выскользнувшее ему под колени. — Больше всего это похоже… Тебе знакомо понятие — голограмма?

Он тут же выложил на стол цветной серый кусочек, переливавшийся разными цветами. Он словно хранил в себе объем.

— Картинка, которую если разделишь на части, то каждый осколок продолжает изображать то же самое, что было и на всей картинке? А не ее отдельные части.

— Верно. А еще голограмма — это картинка трехмерная. Если вся Вселенная — это голограмма? Если каждая ее часть хранит знание о картине в целом? Дело в том, что чем меньше осколки — тем более худшего качества будет картинка.

Олерис ударил ссохшимся пальцем перед собой и, словно зеркало, изображение рассыпалось на десятки маленьких пиксельных олерисов.

— Хотя она будет отображаться целиком, — проговорили они хором. — Также и здесь, каждая частица, каждый атом или кварк, содержат информацию о вселенной. Но чем меньше частица — тем более обобщенной должна являться эта информация. Это означает, что деля вселенную на части, мы никогда не узнаем, из чего же она состоит на самом деле. Но самое главное — что мы вообще не можем рассматривать частицы или объекты мира как части голограммы — они и есть голограмма. Одна огромная голограмма.