А точнее — ко мне.
А точнее — к кольцу.
Да, Зверь был труп! Зомби! Мозг его был атрофирован, а значит, в нем не было места и чувствам. К тому же он, видимо, совсем или почти совсем не ощущал боли. А если не ощущаешь боли, то к чему злиться?)
Но как бы там ни было, а сейчас перед Черным Зверем был враг более серьезный, и, похоже, он это понял. Тем более что первый же стремительный бросок барса обернулся для него неприятностью. Большая кошка, как пятнистая молния, взмыла над полом и уже в следующее мгновенье оседлала Зверя, вонзив клыки ему в загривок.
И тут-то, быть может, впервые, чудище издало действительно вопль боли, н а с т о я щ е й боли. Оно еще обескураженно стояло на месте, словно недоумевая, как это могло произойти, а клыки барса вонзались в шею все глубже и глубже, и наконец — наконец-то! — показалась к р о в ь. Е г о к р о в ь!
От радости я закричал. Закричал, как маленький мальчик, который, попав в беду, увидел, что будет спасен…
Но радость была преждевременной. Черный Зверь с неожиданным проворством рухнул на спину, подминая под себя барса, и тому только чудом удалось вывернуться в последний момент. Зверь все же помял бока нашему защитнику, однако замешкайся барс хоть на долю секунды, он обязательно сломал бы ему позвоночник.
И вот теперь ярость и злоба выплеснулись наконец из страшилища полной мерой. А может, то была не злоба, а оно "включило" таки свои силы на полную катушку. Теперь Черный Зверь напоминал уже не волка, а вепря — страшного, громадного вепря, который прет напролом, сметая на своем пути все, и остановить которого не в состоянии никто и ничто кроме смерти.
И "Золотой Барс" дрогнул…
Нет-нет, он и не думал сдаваться или спасаться бегством — настолько велик был в нем дух воина, а также чувство преданности и любви к хозяину, — однако уже через минуту шкура его окрасилась отнюдь не золотыми, а алыми пятнами — крови. Он все чаще оказывался на земле, правда, тотчас вставал, — но с каждым разом все медленнее и медленнее, а верного шанса вцепиться своими смертоносными клыками в горло или же глаза и морду противника Черный Зверь барсу, увы, больше, не предоставил. Вдобавок костяк и мускулатура кошки были хотя и гибче и эластичнее, но в чистой, грубой, напористой силе явно уступали "слепой и безмозглой" мощи оборотня.
И тогда…
Да нет, "тогда" ничего такого особенного, что привело бы в дальнейшем к тому, к чему привело, я еще не почувствовал. Я почувствовал только страх, дикий страх за свою жизнь, потому что на моих глазах рушился последний редут, отделявший Зверя от нас, от меня, от Кольца… Но вот через несколько томительных мгновений, которые растянулись, казалось, до глубины вечности, я ощутил вдруг что-то еще… нечто такое, чему не могу дать рационального объяснения даже сейчас, а уж в те минуты, когда в лицо мне смрадно дышала сама Смерть, — не мог тем более.
…Говорят, в критические моменты перед мысленным взором человека проходят многие события его жизни — главные и незначительные, ослепительно-яркие и давно забытые. Что кольнуло меня тогда?.. Почему?.. И не было, не было в смятенных мыслях моих ни романтики, ни лирики, ни трогательных воспоминаний о близких, а было…
Знаете, это здорово смахивало на абсурд, на непонятные завихрения безмолвно вопящего о спасении сознания, но я "увидел"…
Да-да, можете удивляться сколько угодно, однако я словно оказался внезапно опять в дядюшкином, заставленном и заваленном всякой галиматьей кабинете, и старик… старик что-то мне говорил.
Но что?..
И вдруг…
"…А вот то, что нам сейчас, кажется, нужно… По-моему, где-то здесь… Да, здесь, нашел! Слушай: "Изготовить во время четвертого положения Луны кольцо из черного железа. Вставить темный изумруд. Выгравировать на камне следующее изображение… Окропить раствором золы и серы и окурить сожженными волосами. Магические свойства кольца, — внимание, племянник! — способность превращаться в зверей, птиц и гадов (положив кольцо в рот). Магическое слово: ИЗОКАРОН. Адепты кольца: Синбук, Дагон, Антессер. Ну как, племянник, это уже теплее?.."
— Теплее, — прошептал я. — Теплее…
И тут каменный пол точно заходил ходуном. В голове метались еще какие-то обрывки мыслей — почему Ян и М. не выпустят на помощь барсу собак? Почему сами, в конце концов, да и этот их самонадеянный Учитель не помогут бедным животным?!
Но где-то в глубине сознания я понимал, почему. А может, и не понимал — во всяком случае, сформулировать внятно эти свои ощущения никак не мог. А что мог? Что я — черт меня раздери совсем! — мог?!
— …Изокарон… — снова забормотал я как в бреду. — Изокарон… Синбук… Дагон… Антессер…
Перед глазами поплыл красный туман, сквозь рваные клочья которого я видел финал (без сомненья — уже финал) битвы Черного Зверя с барсом… Но одновременно я видел и ощущал и нечто иное…
Горный Учитель отшатнулся от меня как от прокаженного и, расширив глаза от ужаса, закричал:
— Нет! Не смейте!..
Но почему он кричал и чего испугался? Я же не сделал ничего такого — просто медленно, очень медленно сунул руку в карман.
— …ИЗОКАРОН… Синбук… Дагон… Антессер…
…Какое же оно горячее, это проклятое кольцо! И как от него жарко! И — б о л ь н о…
— …Синбук… Дагон… Антессер…
— Не-е-ет! — снова резанул по ушам истошный крик. Но уже — дальше, отстраненнее, глуше.
— …Дагон… Антессер…
…Неужели это шипит слюна?! И язык… Как жжет язык!..
— …Антессер…
Мой затуманенный взгляд, словно что-то ища, словно выбирая себе игрушки, скользнул по паноптикуму на стенах и — точно из глубины сознания славная детская песенка… Хотя какая же она детская, и какая, к дьяволу, песенка?! Как это? Как это там?.. "Miszka su lokiu abu du tokiu… Miszka su lokiu abu du tokiu…"
И вот уже улыбается со стены дободушная мохнатая морда. И вот уже вслед за ней улыбаюсь и я сам.
"… Синбук… Дагон… Антессер…"
…Это очень странное чувство. Чувство, что ты начинаешь смотреть на мир другими глазами, — с о в с е м д р у г и м и.
Что происходит? Во-первых, все становится не таким "цветным", а во-вторых… Да нет, не во-вторых, — а в третьих, в пятых, десятых!
Оказывается, мир наполнен запахами — сотнями, тысячами, миллионами запахов, о существовании которых ты раньше не подозревал. А потом… Потом у тебя почему-то начинают деформироваться кости — с хрустом, треском и болью — и ты кричишь… Однако с удивлением (насколько позволяет удивлению боль) сознаешь, что, оказывается, не к р и ч и ш ь, а издаешь нечленораздельные звуки, совершенно не подобающие джентльмену в приличном обществе. Но сознаешь недолго — ровно до момента, когда внезапно начинаешь расти, и вскоре оказывается, что раньше ты был маленьким-маленьким и только теперь стал большим-большим, а потому имеешь наконец полное право издавать звуки, которые тебе хочется, — тем паче что тело начинает покрываться густой бурой шерстью, руки и ноги — тоже, и — ба! — это уже не руки и не ноги, потому что вместо ногтей из пальцев выламываются вдруг кривые длинные когти, а сами пальцы… гм… да, пальцами их можно именовать отныне с большой натяжкой: не то что "Лунную сонату" — "Собачий вальс" не сыграешь! А впрочем, как играть, если слуха, музыкального слуха уже нет, а рот… то есть, не рот, а громадную пасть распирают резцы, клыки и коренные зубы совсем иного калибра, чем раньше… И вот — ты хочешь развести от изумленья руками, — а разводишь огромными лапами, украшенными десятидюймовыми когтями, да еще вдобавок ревешь так, что все вокруг в ужасе затыкают уши и разбегаются куда глаза глядят.
…Горный Учитель не заткнул уши и не разбежался — бежать ему было некуда. Зато замерли как вкопанные и "Золотой Барс", и Черный Зверь, когда, расшвыривая как пушинки мешки с песком, я всей своей гигантской тушей вывалился за баррикаду.
