— Слышу, — рассеянно кивнул он. — Не кричите, я не глухой.

— Но если так… — Я принялся усиленно чесать затылок и ойкнул от боли, наткнувшись на шишку. — Простите, господа, но если так, то возможно… — И осекся, поймав на себе недружелюбный взгляд Яна и — растерянный — М.

А Горный Учитель вдруг резко встал.

— В этом мире все возможно, сударь, — сухо произнес он. — Однако дедукцией займемся в более спокойное время, потому что теперь нам действительно пора отправляться в замок.

Ян и М. тоже встали.

Ну что ж, делать нечего. Но пара колючих мыслишек все равно не давала покоя, и я…

— Слушайте, — упрямо сказал я. — А кто же тогда убил кузнеца? Лугар?

Колдун чуть помедлил.

— Лугар?.. Да, думаю, что Лугар, и скорее всего — в своем нормальном, человеческом обличье. Ну, сударь, теперь всё?

Я замотал головой:

— Последний вопрос. Вы можете хотя бы немного утешить меня насчет мадемуазель Каролины?

Наконец-то он опять улыбнулся.

— Смотря что подразумевать под словом "утешить".

Я махнул рукой:

— Да ладно вам! Мне хочется знать: ее странное поведение в отношении моей персоны — это… ну… обычный ее стиль или же… — И сконфуженно умолк.

Горный Учитель все еще улыбался.

— Знаете, сударь, хотя в подобных случаях и говорят, что лучший советчик — сердце, я, так и быть, принимая во внимание неординарность ситуации, поведаю вам следующее: ни в коем разе не вмешиваясь в основные помыслы и инстинкты многоуважаемой госпожи Каролины, я все же чуть-чуть постарался сделать так, чтобы она сначала вас приютила (ну действительно, не на улице же ночевать!), а потом, когда того потребовали обстоятельства и интересы нашего предприятия, — выкинула из Волчьего замка к чертовой матери.

— Ага, — ухмыльнулся я. — Мне, значит, таких слов говорить нельзя, а вам, значит, можно?

Он тоже ухмыльнулся:

— Ага. Мне можно. Потому что, когда их произношу я, они остаются, как правило, без последствий.

— Понятно, — сказал я. — Еще бы. Ну и, ваше святейшество, на дорожку, насчет т о й с а м о й ночи?

Его черная бровь изогнулась недоуменной дугой:

— Понятия не имею, сударь, какую ночь и в каком контексте вы имеете в виду.

Гм, так я и поверил…

Не стану говорить, что ожидал, будто la petite* Каролина при виде вашего покорного слуги вцепится мне в волосы, однако и того, что взгляд ее будет столь приветлив и даже лучист, признаюсь, не ожидал тоже. А ведь именно так, разрази меня Зевс, и было. Но впрочем, обо всем по-порядку.

Когда мы выбрались из подземелья, у меня на миг даже перехватило дыхание — настолько все вокруг казалось диким, мрачным и чужим. Нет, я, разумеется, не рассчитывал, что нечистый ночной лес встретит меня нежными звуками райских арф и флейт, однако то, что предстало перед нами сейчас, казалось просто враждебным.

Во-первых, кусты и деревья. Как черные скелеты, остовы и зловеще-костистые громады, они обступали нас со всех сторон и вовсе не собирались расступаться, чтобы дать нам вырваться из этого гнусного ботанического плена. И хотя разумом я прекрасно понимал, что сие — чушь, лишь плод обостренного воображения и что где-то вон там, левее, метрах в ста пятидесяти отсюда, начинается просека, которая ведет к дороге, и к деревне, и к замку, а если двигаться в противоположном направлении, — то к железнодорожной станции, — сердце все равно тревожно сжималось.

Не поднимали настроения и прочие атрибуы сего веселенького местечка — все эти монолиты и мегалиты, дольмены и менгиры, алтари и жертвенники, поросшие вдобавок буйной неприглядной растительностью вполне в духе самых мрачных пейзажей маэстро Сальватора Розы.

И главное, главное — небо.

Небо и… о н а… Луна. Луна, которая словно окидывала сейчас своим круглым белесым оком все под собой. Все, что не успело или не могло скрыться от ее равнодушно-беспощадного взора в эту проклятую ночь.

Нет-нет, я вовсе не воображал, что она, сродни фантастическому живому существу, умышленно и злонамеренно пугала и контролировала нас. Нет, до подобного первобытного анимизма я еще, слава богу, не дошел, — но все же, все же… Знаете, наверное, только в такие вот ночи и начинаешь постигать тот животный ужас, который, начиная с незапамятных времен, вселяли в наших диких предков различные силы и явления (и проявления) подлинной Царицы Мира — Природы. А Луна… Ну что ж, Луна, как и штормы, ураганы, наводнения и извержения вулканов, тоже являлась частью Сущего; мало того — по крайней мере, именно в этот день и час — противной нормальному человеку его частью.

А еще не прибавило мне оптимизма и созерцание оригинального боевого штандарта, который представляла насаженная на высокий шест голова Лилит. То есть, не Лилит, а того монстра, коим она являлась в миг, когда ее настигла самая могущественная и безжалостная противница всего обитающего в этом мире — и людей, и противоестественных выродков с шерстью вовнутрь, зверей дневных и ночных, подлинных и мнимых, — Смерть.

Смерть остановила ход — даже не скажу жизни, но — существования этой твари под личиной Лилит, так же, как и ее отца. Правда, он принял свой конец в облике человека, хотя что это изменило? Да ничего, и он лежит сейчас где-нибудь, погребенный под толстым слоем земли и изуродованный положенными в таких случаях ритуальными действами: с пронзенным осиновым колом или серебряным штырем сердцем, вырванными глазами, выбитыми зубами, а то и просто отрезанной и зарытой в другом месте головой. Думаю, Лугару еще "повезло", а вот дочь его — вернее, то, что от нее осталось, — все еще продолжала пребывать перед нами в образе кошмарной головы кошмарнейшего чудовища: воистину порождения ночи, Луны и самых невероятных и сумрачных бредовых снов.

Но я постарался стряхнуть с себя этот ужас и оцепенение и двинулся вслед за соратниками к импровизированной коновязи, располагавшейся шагах в сорока от входа в подземелье. У коновязи, круглого бревнышка, прибитого концами к соседним деревьям на высоте человеческой груди, нас ждали четыре лошади, уже оседланные и, судя по их довольному виду, как следует накормленные и отдохнувшие. Одну из них я узнал сразу, несмотря на полутьму ("полу" — благодаря Луне, звездам и короткому факелу Яна). Это была та самая, похищенная мною несколько дней назад кобыла.

Я храбро подошел к ней и погладил по загривку. Видимо, кобыла тоже меня узнала, потому что никаких агрессивных действий в ответ на панибратство не произвела, — наоборот: ткнулась в плечо мягкими и влажными губами. Наверное, клянчила подачку, хитрюга, — но у меня как назло ничего с собой не было. Съестного, я имею в виду. Так-то в кармане лежал револьвер, да еще и патроны, но этот гостинец я припас для других животных. А может, и не животных. А в другом кармане лежало кольцо…

С молчаливого согласия коллег я уселся верхом на знакомую и стал ждать, когда они последуют моему примеру. Они последовали, но не сразу. Колдун что-то негромко сказал Яну, и тот, подойдя к жуткой хоругви, вырвал древко из земли. Потом они стянули голову Лилит с заостренного конца шеста, и Горный Учитель сунул этот страшный экспонат в серый холщовый мешок, который приторочил к луке седла своей лошади. Случайно я перехватил взгляд М., обращенный к этой малоприятной процедуре. Он был сродни моему: смесь брезгливости. неприязни, отвращения и — немой вопрос: "Зачем?" Да, похоже, хотя М. и являлся третьим мушкетером в этой оригинальной команде, душа его все же очерствела не так, как у Горного Учителя и Яна. А впрочем, оно и понятно: те двое были, как принято выражаться, подлинными профессионалами своего дела; М. же, невзирая на относительный опыт, продолжал еще, видимо, пребывать, равно как и ваш покорный слуга, в ранге и внутреннем состоянии дилетанта и ученика.

Но ладно. Итак, остальные тоже влезли на своих скакунов (к слову, лошадь Яна оказалась под стать своему седоку — настоящий першерон, способный нести в бой даже какого-нибудь закованного от макушки до пят в броню катафрактария), и мы тронулись в путь. Впереди маленькой кавалькады бесшумными скачками несся умница Примас.