И Каролина приблизилась. Тоже по собственной.

— Послушайте… — прошипела она мне в лицо. — Это уже переходит всякие границы приличия!

— Нет, это вы послушайте… — прошипел ей в лицо и я. — Всякие границы приличия уже перейдены. Вами! Да, конечно, вы весьма привлекательная девушка, но не до такой же степени, чтобы столь откровенно и нагло издеваться над людьми. Я, между прочим, приехал не по чьему-либо приказу, а только из искреннего желания помочь разобраться в том, что здесь происходит. Но даже железному терпению когда-нибудь наступает конец. И он наступил. Теперь я желаю лишь одного: уйти отсюда скорее и никогда больше не видеть ни вас, ни вашего проклятого замка!.. — Горячился, конечно же, я горячился, но увы — закусил удила и еще темпераментнее продолжил: — Скажу больше, многоуважаемая госпожа Каролина: теперь я просто кожей чувствую, что мое присутствие вам как кость в горле, у вас у самой какие-то, не ведомые мне планы. А я, я своим приездом вам помешал, и вы очень ловко стали пудрить мне мозги, выдавая реальное за мои бредовые фантазии… — Потом помедлил секунд пять и: — Ну что ж, — сказал уже гораздо спокойнее. — Могу только догадываться, что на самом деле у вас на уме, однако первой цели своей вы достигли — я ухожу!

Каролина молчала, лихорадочный румянец залил ее щеки. Румянец чего? Стыда, злости или досады?

Но молчала она не вечно.

Румянец внезапно схлынул как красное облако с белого снега.

И она сказала:

— Уходите?

Я кивнул:

— Разумеется. Только последний вопрос?

Она медленно покачала головой:

— Я не буду больше отвечать ни на какие ваши вопросы.

Я вздохнул:

— А если это касается жизни и смерти?

Уголки ее губ дрогнули, и глаза, по-моему, увлажнились.

— Хорошо… — еле слышно проговорила она. — Спрашивайте…

Я на мгновение чуть запнулся, потому что мне снова вдруг стало жаль ее. Но это было только на мгновение.

— Вы не спустите на меня собак? — самым будничным тоном поинтересовался я.

Она вздрогнула, как от удара, а из широко раскрытых зеленых глаз ручьем хлынули слезы.

Потом она резко повернулась и быстро пошла вверх по лестнице.

Дог некоторое время смотрел на меня угрюмым и не обещающим ничего хорошего взглядом. Но потом, видимо, смилостивился и громадными прыжками устремился вслед за хозяйкой.

Через минуту ворота Волчьего замка гулко захлопнулись за моей спиной.

Когда он подошел, я сидел у разгорающегося костра и занимался тем, что… ничем не занимался. Я недалеко углубился в лес, и потому тут не было еще того буреломного месива и неистового переплетения кустов и ветвей, которые нагоняли бы тоску и навевали на душу страх своей природной дикостью, заброшенностью и первозданностью. Нет, лес здесь был еще относительно редок, и тем не менее я очень надеялся, что если кому-нибудь, зверю или человеку, вдруг заблагорассудится ко мне приблизиться, то я его услышу.

…Я не услышал.

Не хрустнула ни одна сухая ветка, не вспорхнула с куста ни одна потревоженная птица — как будто он не подошел, а просто-напросто п о я в и л с я там, где решил появиться, — у разгорающегося костра, возле которого сидел я.

У меня вмиг волосы встали дыбом, а мелко задрожавшие руки невольно потянулись к карманам в инстинктивном поиске револьвера…

Но он сказал:

— Не стоит, сударь. Уверяю вас — не стоит. — И добавил: — Добрый вечер.

— Д-добрый… — пробормотал я, — в-вечер… — И затравленно огляделся вокруг.

— Нет-нет, — усмехнулся он. — Бояться вам некого, я один.

— Пока один, — хмуро пробормотал я.

Он наставительно поднял вверх тощий и длинный указательный палец:

— Совсем один. И прошу — поверьте: вам и в самом деле не стоит бояться меня… — Потом немного помолчал и как-то странно, почти нараспев, проговорил: — Потому что… вовсе не меня вам следует бояться…

Он был во всем черном.

Как и тогда, в кузнице.

И, как и тогда, он всем своим обликом: и тонким бледным лицом, и зловещим крючковатым носом, и неугасимым, но каким-то холодным, ледяным огнем, горящим в глубоко запавших глазах, более всего напоминал ястреба или коршуна — неумолимую, безжалостную хищную птицу, уже занесшую для удара острый клюв и растопырившую длинные когти-пальцы для последнего стремительного и смертельного броска…

Однако голос этого странного и (чего скрывать) страшного для меня пришельца звучал на удивление спокойно и просто даже как-то "по-человечески".

Он сказал:

— Я очень сожалею, сударь, что по воле слепого случая наша первая с вами встреча произошла так некстати — и по времени, и по обстановке. Увы, теперь вы, конечно же, думаете, что это я убил кузнеца, а потому сейчас в ужасе и не можете, да наверное, и не хотите поверить простой, в общем-то, вещи: я вам не враг, никогда врагом не был и, надеюсь, не буду.

— Надеетесь?.. — пролепетал я.

Он кивнул:

— Да, надеюсь. Потому что пока (это "пока" он произнес с явным ударением) мне удается сохранить хотя бы ничтожные остатки того, что вы, люди, называете собственным "Я" и что до сих пор позволяет и помогает мне не причинять вам зла.

(Признаюсь, это его "вы, люди" тревожно резануло слух. "Вы, люди"… А кто же тогда, черт возьми, он, если люди — мы?.. Но спросить я не решился от страха, что ответ будет… Я не знал, каким, но подозревал, подозревал нечто т а к о е…)

И я звенящим от волнения голосом проговорил:

— Значит, кузнеца убили не вы?

Он покачал маленькой головой:

— Не я.

— И… сожгли?

— Не я.

— А… но… Но тогда кто же?!

Он молниеносно обернулся к лесу, но почти тотчас вновь посмотрел на меня.

— Его убил тот, кто его сжег, а сжег — тот, кто убил, сударь.

— Однако это не ответ! — едва ли не дерзко кукарекнул я.

Он усмехнулся:

— Однако это и не вопрос. То есть, вопрос, но совершенно бесполезный и бессмысленный.

Я вздохнул:

— Но если я буду знать хоть какое-то имя…

Глаза его сверкнули.

— Если вы будете знать э т о имя, то помчитесь отсюда без оглядки, чего я допустить не могу. — Помолчал. — У меня же в сем деле, как это на первый взгляд ни безумно и странно, есть представьте, свой интерес. Но главное, главное… — Он вдруг почти вплотную приблизил свое бледное лицо к моему, в тот момент наверняка столь же бледному: — Всё должно наконец завершиться. К о л ь ц о д о л ж н о з а к о н ч и т ь с в о й з е м н о й к р у г… Навсегда! — почти выкрикнул он, и, казалось, эти бездонные глаза сейчас опалят меня своим диким огнем.

Потом он опять отодвинулся, и минуты две мы сидели молча.

— Но послушайте… — Я робко пошевелился. — Вот вы говорите, что не враг мне. Однако вы, видимо, и не друг, раз только пугаете всякими ужасами, не рассказывая ничего, что хотя бы немного могло мне помочь, хоть что-нибудь да объяснило.

(Знаете, он едва ли не улыбнулся, если можно назвать улыбкой те скудные гримасы, на которые изредка была способна его непроницаемая и бесстрастная физиономия.)

— В самом деле? — хмыкнул он. — Я действительно сильно вас запугал?

— Ну-у… как сказать… — пытаясь сохранить лицо, протянул я. — Во всяком случае, вполне прилично, я бы даже выразился — по полной программе.

— Да? — Он казался не на шутку озадаченным этим признанием. — Вообще-то такой цели я не ставил. И потом — вы же не знаете еще моей полной программы…

— И не желаю знать, — поспешно заверил я. — Просто хотелось бы, конечно, хотя бы частично разобраться в том, что происходит.

Он снова задумался на некоторое время и наконец кивнул:

— Хорошо, спрашивайте. Но я оставляю за собой право отвечать или не отвечать на тот либо иной вопрос. Если устраивает — спрашивайте.

— Как будто у меня есть выбор, — буркнул я себе под нос. — Ну ладно, скажите для начала, что за непонятная история с Лугаром и его дочерью? Встреча с этой милой семейкой меня несколько… гм… обескуражила.