— Сынок, что ж мы стоим на пороге? Заходи скорее! Я обед приготовила! Твои любимые голубцы!

— Я сейчас съем всё что угодно!

Нехорошее предчувствие усилилось в квартире. И в зале, и в его комнате, и на кухне на окнах были задёрнуты плотные шторы — в доме пахло болезнью. Мама явно его стеснялась и опасалась вопросов о недуге, так как, не останавливаясь, говорила о какой-то неважной чепухе, не давая ему вставить слово. Она накрыла на стол, а сама скрылась в ванной, откуда долго не выходила.

Пообедав, Вадим постучал в закрытую дверь:

— Мам, я думаю, ты понимаешь, что бесконечно это не может продолжаться — выходи, мы должны поговорить…

— Ох, сынок, может, отложим?

— Зачем? Что изменится?

— Не знаю…

— Жду в зале.

Она вышла минут через пять, всё в той же странной маске из платка.

— Мам, снимай.

— Вадик, не нужно…

— Мам, мы преодолеем это вместе. Ты моя мама, я должен знать.

Она колебалась. Заламывала руки, сплетала пальцы — переживала:

— Я очень боюсь… Мне так стыдно — ты не представляешь даже, что это такое — это мерзопакостно!

— Мам!

— Ладно… Но ты меня заранее прости…

Она безвольно упала в кресло, осторожно начала разматывать платок. Вадим подошёл поближе. Ближе к коже ткань из белой стала коричневатой, липкой. Он почувствовал запах гноя. Сглотнул. Перед последним слоем она немного замешкалась, набираясь сил, и решительно сняла повязки, повернулась к нему.

Бугры, гной, мерзость.

Вадим ничего не смог с собой поделать — отшатнулся. Ужас первых секунд быстро отступил, но было поздно — мама поняла, отвернулась, хотела снова намотать платок, но он её остановил. Прекрасное мамино лицо — самое любимое с детства бесследно ушло. Теперь о нём не напоминало ничего. Воспалённая красная кожа — каждый миллиметр покрыт мелкими прыщами, огромные неровные шишки на бровях и скулах, крупные сочащиеся гнойники на щеках, подбородке, лбу. Левый глаз почти скрыт под опухолью. Нос увеличился, наверное, втрое, став бугристым, бордовым как у алкашей. На шее та же картина, но там ещё и кожа начала отслаиваться — топорщилась кусками. Шишки покрывали всю голову, волосы на них поредели — выпадали. Вадим не узнавал маму. Такое чувство, что кто-то взял её необычные зелёные глаза и переставил на физиономию монстра. Впрочем, глаза тоже изменились — веки покрывали сизые ячмени.

— Всё. С меня хватит! — не выдержала мама, отвернулась, бесшумно заплакала, наматывая платок.

— Мам…

— Ничего не говори, я всё видела, я всё знаю! И не говори, что тебе всё равно как я выгляжу! Я — чудовище, урод! Врачи молчат, но я знаю, что даже если это пройдёт, останутся шрамы…

Он хорошо знал её, поэтому не стал утешать. Обнял. Прижал покрепче. Заплакал, вместе с ней тихо повторяя:

— Ты поправишься, обязательно поправишься, я обещаю.

Выплакавшись, она тихо сказала:

— Я знаю, что поправлюсь… Когда ты уснул… Мы с папой завели котёночка — Машку. Такая лапочка. А вчера Машка погналась за мухой, выпрыгнула с балкона и разбилась. Я её похоронила за гаражами… Бабушка сказала, что кошка забрала с собой из дома смерть…

Вадим ужаснулся:

— Мам, о чём ты говоришь? Ну, какая смерть? Рано тебе думать о смерти!

— Ага.

— Придумают же: кошки, смерть…

Весь день они провели вместе. Болтали о разной ерунде, смотрели телевизор, разобрали старые фотоальбомы. Около семи вечера мама пошла на кухню, открыть вино и принести закуску. Раздался нездоровый кашель — свистящий, неоткашливающийся. Что-то с грохотом упало. Послышался звон разбившегося стекла. Стон. Вадим уже стоял на ногах. Вбежал на кухню — кровь: на полу, подтёк с отпечатком ладони на кафеле, на дверце холодильника.

— Мама?!!

Мама хрипела на полу, прижимая руки к горлу — задыхалась.

Он ахнул. Можно быть готовым ко всему, но увидев родного человека трепыхающегося в луже собственной крови, никто не сохранит самообладания. Особенно, если это мама. Ему почему-то подумалось, что маму обязательно нужно поднять на ноги или хотя бы усадить на стул, тогда ей полегчает — кошмар закончится. Мама оказалась слишком тяжёлой, руки скользили, тут же испачкавшись в крови. Откуда же столько крови? Вадим повторял: "Мама, мама… Что с тобой? Как помочь?" — она хрипела, зачем-то отталкивая его. Отчаявшись, он вспомнил про телефон.

Скорая ехала дольше, чем вечность.

Мама хрипло дышала на полу. Каждый вдох давался ей с трудом. Из горла вместе с хрипом вырывалась слюна, смешанная с гноем и кровью. Грязная субстанция сгустками капала с лицевой повязки на линолеум. Он принес из зала тёплое одеяло — укрыл её. Принёс тряпки, немного обтерев её руки. Судя по всему, она хотела ему что-то сказать, но сил хватало не больше чем на один страшный вдох. Глаза застилали слёзы, стекали по щекам, падая в мамину кровь. Он пытался их утирать — без толку, картинка перед глазами плыла, теряя чёткость. "Мама, пожалуйста, не оставляй меня… Мама, держись… Мама, прости… Мама… Мама? МАМА???" — она перестала дышать как раз, когда бригада скорой позвонила в дверь.

Врач не суетился. Не испугался её наростов на лице. Проверил пульс, что-то записал, сделал инъекцию. Два рослых медбрата погрузили её на носилки, вынесли из квартиры головой вперёд.

— Я хочу ехать с вами, — плакал Вадим, — это моя мама, пожалуйста!

— Не получится, приезжай сам — вот адрес неотложки, — сухо ответил врач, привыкший к чужим слезам.

— Вы ей поможете? Скажите… Нет! Пообещайте!

— Мы сделаем всё возможное, — ответила спина спешившего врача.

— Вы обязаны!!!

Крик эхом отозвался на пустой лестничной площадке.

Дверь закрылась.

У Вадима началась истерика. Он горько рыдал сидя на полу. Разум говорил ему: слезами не поможешь, но он ничего не мог с собой поделать.

Странные мысли приходят в минуты горя. Вот и ему вдруг подумалось, что когда через несколько часов мама вернётся, то сильно расстроится из-за беспорядка на кухне. Шмыгая носом, роняя капли из глаз, он взял ведро, принялся чистить пол, стены, собирать осколки.

Вода в ведре стала красной.

Целое ведро маминой крови.

Он снова разрыдался. Так не пойдёт. Подставил голову под струю ледяной воды — чуток отлегло. Напился холодной воды. Но когда вытирался, почувствовал от полотенца запах ландышей — её запах. Опять заплакал. Окончательно помогли успокоиться, выписанные ему лекарства — бета блокаторы. Он нашёл отцовские сигареты — папа курил, когда выпивал, то есть часто. Вышел на балкон. Затянулся. Чуть не упал (с непривычки сильно закружилась голова), но вместе с дымом пришло лёгкое успокоение. Быстро оделся, деловито упаковал сменные мамины вещи в пакет, собирался было выходить, но вспомнил, что без денег. В шкафу нашёл старинную шкатулку, доставшуюся маме в наследство от бабушки — родители всегда хранили деньги в одном и том же месте — взял несколько купюр.

Вадим добрался до неотложки около девяти. И почему скорая всегда увозит пациентов не в ближайшую больницу, а обязательно в соседний район? На город наступал вечер — это особенно чувствовалось в длинной тенистой аллее, по которой нужно было пройти от остановки. Дневной жар отступил, лёгкий ветерок теребил лёгкую рубашку. Мимо шли в обнимку парни и девушки: улыбались друг другу, целовались. Маленькие дети звонко смеялись, подрезая прохожих на самокатах. У всёх всё здорово! Вечер шептал отдыхающим: "Жизнь прекрасна!".

Он не вписывался в эту идиллию. У него случилось горе.

Украдкой смахнув слёзы, вошёл в приёмную. На скамейках ожидали своей очереди бомжи, пьяная тётка спала прямо на полу, судя по запаху — ей не хватило сил добраться до туалета. Молодой гопник зажимал повязку на кровоточащем плече. У приёмной стойки никого не оказалось. Вадим знал, что ждать внимания в больнице, тоже, что ждать у моря погоды. Смело прошёл за дверь с надписью "реанимация".

— Молодой человек, а вы куда? — окликнула его немолодая женщина, похожая на уборщицу.