— Как пить дать — зря. Ты выпустил пленного. Теперь твоя душа — за его душу, а твой народ — за его народ. Вот такие пироги.

Царь пожал плечами и поехал себе по царским делам. Но настроение, конечно, уже не то.

После этого инцидента случился ещё один. Ахав был заядлым садоводом — выращивал на смоковницах яблоки — по мичуринскому методу. К его чудесному саду примыкал виноградник какого-то Навуфея. Ахав предложил ему честную сделку.

— Давай сделаем обмен. Отдай мне свой виноградник, чтобы я мог его к моему садику присоединить. А взамен я дам тебе виноградник — где пожелаешь.

— В уме ли ты, царь? Требуешь, чтобы я тебе наследство своих предков отдал?

Не сладились, одним словом. Царь даже не стал оборзевшего виноградаря в стойло ставить — так он расстроился. Все вокруг, словно сговорились, намекают на отход от линии партии Саваофа.

Не иначе, как библию собрались писать. А по библии — всем должно быть понятно, какой он плохой, коли не хочет Израиль к доброй Иудее присоединять.

Одним словом, Ахав заскучал. Не ест, не пьёт — в потолок глазеет. Его жена Иезевель (та, которая иудейских пророков не жаловала) решила утешить царственного супруга.

Расспросила его о причинах плохого настроения и решила ему помочь. Какая жена не развеселит своего мужа, если это будет ей по силам? Для любящей женщины нет преград.

Иезевель черкнула старейшинам несколько строк и заверила это послание царской печатью. Результат не замедлил сказаться.

Через несколько дней виноградарь Навуфей был обвинён в богохульстве и оскорблении царского достоинства. Его вывели за город и побили камнями насмерть. Виноградник остался без хозяина.

Ахав погоревал несколько дней по старому обычаю и пошёл к винограднику — размечать его под яблоньки.

Тут и подловил его Илия.

— Ты опять здесь, враг мой?

— Конечно. Бог знает, как подло поступил ты с виноградником. Ты и твоя жена. За это ты умрёшь ужасной смертью — ты и твоя жена. Твою кровь будут лизать бродячие псы. Я изведу весь твой род. Труп твоей жены будут жрать собаки. Трупы ваших родственников будут клевать вороны.

Пророк разошёлся не на шутку. Ахав смотрел на него с удивлением.

— Ладно. Допустим, я был не прав.

— Ну, тогда все твои беды отменяются.

Однажды лев стал заранее составлять себе меню на следующий день.

— Заяц, завтра ты будешь моим обедом. Понял?

— Понял.

— Вопросы есть?

— Есть. Можно не приходить?

— Можно. «Заяц» — вычёркиваем.

Прошло три года. Израильтяне, как мы помним, не воевали с Сирией. У иудеев не получалось. А поскольку их было мало, сирийцы постоянно били иудеев. В Иудее царем был Иосафат. Он пошёл к израильтянам — просить помощи против сирийцев.

Но всё-таки, у израильтян был мирный договор с сирийцами. Пэтому Ахав попросил совета у старейшин. Старейшины посоветовали помочь иудеям. Но Иосафат, который кстати был зятем Ахава, не унимался.

Он посоветовал израильскому царю провести ещё одни консультации — с пророками. Израильские шаманы закружились в плясках. Все, как один, одобрили совместный поход на Сирию.

Иосафат попросил обратиться к знаменитому пророку Михею. Идея не очень понравилась Ахаву — Михей за все годы своей жизни не сказал об израильском царе ни одного хорошего слова.

Иосафат настаивал. Михей ответил уклончиво: воевать с сирийцами нужно, но под иудейским руководством. И вообще, он призывал Израиль вернуться под иудейский скипетр.

Понятное дело, такой пророк был очень угоден богу, а особенно — авторам библии.

Оказалось, что Михей первым из божьих людей, переживал апокалипсические видения. Он был на небесном троне в гостях и общался с богом. Именно Михей начал традицию, из которой вырос Иоанн Богослов.

Оказывается, бог поделился с Михеем своими маленькими секретами. Он велел всем пророкам предсказать победу Ахаву, но на самом деле задумал подстроить гибель израильского царя. Вот такой хитрый бог — да ещё и с чувством юмора.

Остальным пророкам не понравилось откровение Михея. И сам Михей им не понравился — больно заносчив. За это один из обиженных божьих людей подошёл к Михею и начал бить его по лицу. Руками. Чтобы избежать кровопролития, Ахав запер Михея в тюремную камеру — от греха.

А сам собрался на войну. Чтобы сбить хитрого бога со следа, Ахав предложил Иосафату обменяться одеждами. Иосафат не стал отказывать тестю. Началась битва. Венадад приказал своим лучникам выцеливать в первую очередь Ахава, нарушившего мирный договор.

Иудейский царь Иосафат увидел тучи стрел, направленные против него, и сердце его дрогнуло. Он закричал. Закричал так, как не кричал никогда в жизни — страх победил. Закричал так, что все сирийцы мгновенно распознали в нём иудейского царя.

Ахав же, загримированный под Иосафата, был ранен случайной стрелой. И умер. И блудницы обмывали его тело, а собаки слизывали его кровь с земли. Всё, как пророки предсказывали.

Библия больше ничего не говорит нам об Ахаве. Нет, сообщает ещё, что он при жизни своей построил башню из слоновой кости.

В Израиле воцарился Охозия Ахавович. Охозия тоже «грешил». Это значит, что он поклонялся богам своих предков. Иосафат же правил четверть века.

Начинается книга с курьёза. Охозия Ахавыч вывалился из окна своего дворца — вместе с декоративной решёткой. «И занемог». Ещё бы…

Болезнь не проходила. Охазия послал человечков на поклон к Вельзевулу — аккаронскому божку.

Илия сразу встрепенулся — нельзя Вельзевулу подарки носить и вообще — он же Вельзевул!

Илия перехватил ходоков на полпути и стал стращать их скоропостижной смертью. Ходоки перепугались и вернулись во дворец.

— Что сказал вам Вельзевул?

— Мы вернулись, ибо нас какой-то чудак отговорил ходить в Аккарон.

— Кто такой, размер трусов?

— Имени его мы не знаем. Трусов он не носит — только кожаный ремешок на поясе. Волосатый, как павиан.

— Ага. Это Илия.

«И послал к нему пятидесятника с его пятидесятком».

Чем был «пятидесяток», неизвестно, но предполагают, что это означает 50 вооружённых человек.

Илия сидел на горе и околачивал груши — кожаным ремешком. Пятидесятник остановился у подножия и стал кликать пророка.

— Иди сюда — так тебе наш царь приказал.

— Гореть вам живьём, ребята, за такие слова.

Пятидесятник сгорел живьём. Его пятидесяток тоже. Царю показалось, что случилось какое-то недоразумение. Он повторил процедуру. Вторая делегация тоже сгорела. Живьём.

Царь чувствовал, что не понимает чего-то очень важного, но не мог понять — чего именно. Поэтому он послал третью делегацию.

Третий пятидесятник стоял у подножия горы, заваленной жаренными тушками в фольге (доспехах). И дрожал, как осиновый лист. Его пятидесяток тоже дрожал. Никому не хотелось превращаться в курицу на банке.

На вершине, как ни в чём не бывало, сидел Илия в ремешке и делал вид, что не замечает ни сотни жарких из человечины, ни пятидесяти кандидатов на жаркое.

Пятидесятник принял подобающую позу — встал на четвереньки, и пополз к вершине, обливаясь слезами.

— Не вели казнить, батюшка, рабов твоих. Мы люди невольные, нам приказали — мы выполняем.

— Ну и чего же вам нужно?

— Царь наш, Охазия, хочет поговорить с тобой.

— Ну, ладно.

Пошли к царю.

— Чего звал? — спросил пророк у самодержца.

— Илюша, ну, что за дела?

— Ты хотел посоветоваться с Вельзевулом? Сегодня вечером ляжешь спать, а завтра утром не проснёшься. После этого советуйся с ним, сколько хочешь.

Царь Израиля Охозия умер. А куда деваться? На трон сел его брат, Иорам.

Бог собрался прокатить Илию в вихре на небо. Илия в это время гулял с Елисеем из Галгала в Вефиль. Илия начал уговаривать Елисея не ходить с ним больше — ему не хотелось уезжать на небо с попутчиком.