«Ты обращаешь ко мне тыл врагов моих

И я истребляю ненавидящих меня.

Они взывают, но нет спасающего, — ко Господу,

Но он не внемлет им.

Я рассеиваю их, как прах земной,

Как грязь уличную, мну и топчу их».

«Милость к падшим призывал». Такие песни мне нравятся больше. Но вот ещё один очень характерный штрих — о захвате власти.

«Ты сохранил меня, чтобы быть мне главою над иноплеменниками.

НАРОД, КОТОРОГО Я НЕ ЗНАЛ, СЛУЖИТ МНЕ».

Когда вам расскажут про единый народ, который возглавил его верный сын Давид, плюньте этому говоруну в лицо.

«Бог, мстящий за меня и покоряющий мне народы…

За то я буду славить Тебя, Господи, между иноплеменниками».

После этого была ещё одна песенка, предсмертная. Ничего особенного.

Потом автор перечисляет имена храбрецов из войска давидового. Их всего трое. Зато они прославились мародёрством — обирали трупы филистимлян на поле брани.

А ещё они принесли Давиду воду из вражеского источника, когда царю захотелось попить. Но царь не оценил их мужества — вылил на землю воду, добытую с риском для жизни, ибо она имела привкус крови.

Вот ещё один герой. Ванея, сын Иодая. Прославился тем, что убил льва в снежное время. Что в Палестине встречается чаще — львы или снежные сугробы?

За такие подвиги Давид сделал его своим приближённым. Кроме трёх храбрецов у Давида было тридцать семь силачей. Немало.

Но бог опять разозлился на израильтян. Он приказал Давиду провести перепись населения в Иудее и Израиле. В Израиле оказалось восемьсот тысяч боеспособных мужчин, а в Иудее — пятьсот тысяч.

Итак, Давид выполнил приказ бога, но оказалось, что это было большим преступлением. Бог предложил Давиду самому выбрать себе наказание за то, что он провёл перепись населения.

Давид, конечно, противоречивая личность. Но его бог — типичный шизофреник.

А что за наказания? Из чего выбирать? Выбор небольшой — семь лет голода в стране, три месяца побегов от врагов или три дня моровой язвы.

Давид выбрал моровую язву. Три дня — не три месяца, и, тем более, не семь лет. За три дня болезни умерло 70 тысяч человек.

Бог увидел, что Давид испугался и остановил наказание. Наказание за то, что царь выполнил его приказ. Странно всё это.

Давид превратился в ворчливого старика. Он никак не мог согреться, в старческих костях засел предсмертный холод. Царь кутался в халаты, но озноб не проходил.

Придворные решили найти ему грелку — во весь рост. Начали искать девушку покрасивше. Нашли кандидатку по имени Ависага. Но царь «не познал ее». Видимо, старость привела не только к ознобу.

Адония Давидович, который считал себя главным претендентом на трон, решил, что пора ему привыкать к царской жизни. Завёл себе царский выезд — колесницы, всадники, пятьдесят скороходов. Всё, как у людей. В смысле, у царей.

Давид делал вид, что не замечает выходок сына. Адония был красив, весь в покойного Авессалома. Адонию поддержали Иоав и священник Авиафар. (Есть в этом имени нечто воздухоплавательное, правда?)

В притязаниях Адонии не было ничего удивительного. Он был старшим из царских сыновей, оставшихся в живых. К тому же, его мать была законной женой, а не шлюхой — стриптизёршей, прыгнувшей в царскую постель при живом муже.

Назревал заговор. Священник Садок, Ванея, пророк Нафан, Семей, Рисий не хотели видеть Адонию на троне.

Адония устроил большое жертвоприношение и закатил пир, на который пригласил всех своих братьев и придворных. Интересно, что все придворные в Израиле были иудеями. Но вот Нафана, Ванею и брата своего, Соломона, он не стал приглашать. Становится ясно, кто был вторым претендентом на трон.

Пророки, как мы уже заметили, всегда имели влияние при иудейском дворе. Нафан не был исключением. Он зашёл к Вирсавии, матери Соломона, поболтать за чашечкой чая.

Как бы между прочим, он спросил её, не слыхала ли она о том, что Адония метит в цари и даже ведёт себя, как царь. Вирсавия была сильно удивлена. Нафан посоветовал ей спасать свою жизнь. Свою и сына Соломона.

— Как спасать, бежать? Куда нам бежать-то?

— Пойди к царю и спроси его, не он ли обещал ей, что Соломон унаследует трон. Если царь подтвердит своё обещание, спроси — почему же Адония ведёт себя так, словно трон уже у него в кармане.

Вирсавия пошла в царскую спальню. Царь был один, если не считать «грелки» Ависаги. Царица начала спрашивать — по сценарию пророка.

Как только она договорила свои реплики, в спальню вошёл и сам Нафан. Он продублировал её вопрос и рассказал о том, что Адония уже празднует своё воцарение.

Царь нахмурил чело.

— Позовите сюда Вирсавию.

— Да вот же она.

— Я не вижу её в упор.

Вирсавия вышла из опочивальни, а потом опять вошла.

— Явилась по твоему зову, государь.

— Женщина, я подтверждаю своё обещание — Соломон унаследует мой трон. А теперь позовите мне священника Садока, Ванею, а заодно и пророк Нафан пусть заглянет.

Нафан, который стоял рядом, понял, что от него требуется, и засеменил к выходу. В коридоре он дождался Садока и Ванею. Гурьбой они ввалились в спаленку. Поклонились, доложили о прибытии.

— Возьмите Соломона, посадите его на моего мула, отвезите его к Гиону, помажьте там на царство. Но глядите, не перепутайте — помазать надо Соломона, а не мула. Потом поиграйте на трубе.

Играйте и пойте: «Да здравствует царь Соломон!» После этого возвращайтесь. Как вернётесь, пусть Соломон сядет на мой трон и вообще — правит.

Они ответили «Есть!» и поспешили выполнить приказ. После процедуры помазания на улицах столицы возник обычный для таких случаев гвалт. Серпантин, конфеты россыпью, петарды и прочее.

Адония, который в это время выпивал с друзьями, собрался сказать тост. Гости перестали чавкать — сразу же стал слышен шум с улицы.

— Что там за гульба на улице, я не пойму? — спросил Иоав, царский военачальник.

Никто не знал, что происходит и отчего такой шум на улице. Адония увидел, как в комнату входит сын Авиафара, Иоанафан.

— Вот, кто всё нам сейчас расскажет. Этот человек не умеет врать. С хорошей ли вестью ты пришёл к нам, Авиафарыч?

— Моя весть прекрасна. Соломон провозглашён царём. Народ ликует.

В комнате воцарилась тишина. Никто не ликовал. Все гости быстренько разошлись по домам.

Адония понял, что жить ему осталось — всего ничего. Он быстренько побежал в храм и ухватился за рога жертвенника.

— Я не уйду из храма, пока Соломон не поклянётся, что не станет меня убивать.

Соломону доложили о происшествии. Он сказал: «Да пусть живёт хоть сто лет, коль он честный человек». Да.

Давид собрался помирать и решил дать Соломону последние наставления. Начал он с общих фраз о том, что царю надо быть хорошим и не надо быть плохим.

Это ничего бы не значило, если бы мы не знали, какими были у Давида понятия о добре и зле. Затем он перешёл от общих фраз к конкретным указаниям.

— Иоава убей, не дай старику умереть своей смертью. Он проливал кровь во время перемирия — убил Авенира и Амессая. Грех на нём.

Ух, ты! Это, о котором Иоаве речь? О воеводе Давида, который поддержал его во все времена, даже в самые критические моменты.

Да, Авенира он убил, но Давид в то время убирал со своего пути всех потомков Саула — возможных претендентов. Амессая он убил во время «чисток» — после подавления мятежа Авессалома.

За Иоавом числились и другие «подвиги», которые Давид не считал грехом. Убийство безоружного Авессалома, например. Та же «чистка», проведённая им после подавления мятежа патлатого принца.

Но не в этом главный его подвиг. Именно Иоав послал Урию на верную смерть. Того самого Урию, женатого на Вирсавии. И сделал он это по приказу самого Давида. А кто такая Вирсавия? Мать Соломона.

Как можно было оставить в живых такого человека?