РЕЗНИК: Еще вопросы? Пожалуйста, называйте.
ВОПРОС: Би-би-си, московский (…). Андрей, адвокат Резник сказал, что (…) если бы не вмешательство президента Путина, вас могло бы и не стать. На ваш взгляд, чем может быть мотивировано вмешательство Путина? Означает ли это, что он в чем-то испытывает дружеские отношения к свободной прессе?
БАБИЦКИЙ: Нет, вы знаете, у меня несколько иное отношение к роли тогда исполнявшего обязанности президента в моей истории. Насколько я понимаю, он санкционировал мою депортацию за пределы России. Он был детально посвящен во все обстоятельства происходящего со мной и фактически завизировал и так называемый обмен, который был на самом деле имитацией обмена, и последующую попытку депортировать меня за пределы Дагестана.
РЕЗНИК: Это было после, а вот в тот момент, когда…
БАБИЦКИЙ: В тот момент вот здесь, к сожалению, у меня сведений нет, но я знаю о том, что вот уже на стадии депортации Путин был посвящен во все обстоятельства этой истории и давал прямые указания. Я знаю о том, что его администрация также была хорошо информирована о происходящем.
ВОПРОС (ПРОДОЛЖЕНИЕ): Тогда почему он оказал такое вмешательство, чтобы как-то остановили?
БАБИЦКИЙ: А это вопрос к Генри Марковичу, я, к сожалению, не информирован.
РЕЗНИК: Да, я могу ответить. Ведь тогда Андрей был в Чернокозово. Просто поднялся шум. Вот если бы не поднялся шум, если бы не радиостанция «Свобода», если бы не глас народа, если бы не то внимание, которое тут же ситуация с Бабицким не привлекла у той же самой прессы, естественно вполне, что, я полагаю, могло произойти самое страшное.
Исполняющий обязанности Президента не мог не откликнуться на это — у меня было прямое обращение, вот на тот… А вот дальше, дальше возникла такая ситуация: что надо было защищать, соответственно, тех людей, а среди них такие, знаете, очень простецкие есть люди, которые…
Удивительно, на «Гласе народа» мы видели заместителя министра внутренних дел, который прямо, так сказать, сказал, что он участвовал во всей этой операции. В таком случае, надо было спасать сановников… И вот в этой ситуации конфликта уже, полагая, что будут добиваться расследования всего этого произвола, я полагаю, что здесь уже г-н президент оказался в очень сложном положении.
БАБИЦКИЙ: Я добавлю. Я думаю, что, естественно, если бы я пропал окончательно после так называемого обмена, то эта ситуация нанесла бы очень серьезный ущерб репутации президента. Тем более, что он напрямую, как вы знаете, обвинил меня в предательстве в средствах массовой информации. По его мнению, моя деятельность противоречит интересам государства, точно так же, как и деятельность радио, корреспондентом которого я являюсь.
Я не думаю, что г-н Путин изменил свое отношение ко мне, к журналистике в целом, к Радио «Свобода». В свое время, как вы помните, он пообещал взять всю ситуацию под свой личный контроль. Ну, судя по тому, как она развивается, я думаю, что он выполняет свое обещание.
РЕЗНИК: Я хотел бы внести вот какой… Вот поймите, я действовал как адвокат. Вот когда ко мне обратились, я просто-напросто понимал: жизнь человека в опасности. Для меня было важно на тот момент одно — просто спасти жизнь человека, вот поэтому я обратился к президенту, ну, исполняющему обязанности президента и Главнокомандующему. Все остальное перед угрозой жизни непосредственно человека…
Поскольку абсолютно никаких данных не было об Андрее — он просто сгинул, просто пропал. И я понимал, что эта ситуация, когда его удерживают силовики, когда его удерживают представители армии, МВД, органов безопасности, когда крутится прокуратура, разрешить ее может только один человек. Вот чем было вызвано мое обращение — только заботой непосредственно о жизни живого человека.
БАБИЦКИЙ: Одна деталь, буквально, на минуту, на которую мало обращали внимания. В Москву была передана кассета в бюро Радио «Свобода», где я давал, ну, не давал интервью, как это сказать? Где я был запечатлен в Чечне, если вы помните, это известная кассета. И эта кассете была передана якобы представителями тех вооруженных чеченцев, которые меня удерживали.
Владимир Путин еще до того, как эта кассета попала в московское бюро, когда о ней никто не знал, на встрече в Кремле с журналистами он упомянул о том, что такая кассета имеется. Я думаю, что это вот прекрасно свидетельствует об уровне его информированности. Здесь, по всей вероятности, произошла какая-то техническая оплошность, его не информировали о том, что эта кассета еще не передана по назначению.
ВОПРОС: Ну, Андрей, это первая или вторая кассета?
БАБИЦКИЙ: Первая. А, нет, это вторая кассета. Это не момент обмена, это мое заявление о том, что вот я нахожусь в Чечне и, по всей вероятности, не скоро смогу обрести свободу.
ВОПРОС: Андрей, вы можете сказать, что вы лично ожидаете от процесса?
БАБИЦКИЙ: Ну, лично я ожидаю обвинительного приговора. Поскольку я, в общем, знаком с правовой практикой, судебной практикой в России. Ну, собственно, что еще? Моя защита, защита предполагает, что исход может быть иным.
РЕЗНИК: Я вынужден с прискорбием констатировать, что все мои подзащитные, ну, многие из них все-таки находили справедливость, — черные пессимисты. Не верят они в возможности защиты.
Наверное, правы.
ВОПРОС: Андрей, телевидение Германии, вы могли бы, пожалуйста, объяснить в трех-четырех фразах так, чтобы было понятно иностранным зрителям тоже: кому и для чего понадобилось вот таким образом заткнуть вам рот?
БАБИЦКИЙ: Ну, вы знаете, я думаю, что сегодня, уже когда фактически чеченская тема, вернее, большинство ее аспектов изъяты из внутреннего информационного обращения, становятся понятны цели организаторов всех этих мероприятий.
Я думаю, что свободный журналист в Чечне с самого начала был неприемлем для властей. И любые попытки корреспондентов действовать в соответствии с законами, с российскими законами, с законами о средствах массовой информации, а не в соответствии с подзаконными актами, которые носят неправовой характер (я имею в виду многочисленные условия, которыми окружена работа журналистов в Чечне), — все эти попытки вызывали яростное сопротивление властей. И я думаю, что моя ситуация в этом смысле не исключение, а наоборот — замечательный, характерный пример.
РЕЗНИК: Еще вопросы?
ВОПРОС: «Голос Америки». Андрей, скажите, пожалуйста, вы собираетесь продолжать работать в этой стране после суда, не страшно ли?
БАБИЦКИЙ: Да нет, в общем. Сейчас, как вы знаете, времена вегетарианские, как в свое время сказала Анна Андреевна Ахматова. Людей все-таки пока не сажают, журналистов… Хотя, как я уже сказал, просто изымаются целые темы из обращения, те темы, которые власти считают неудобными для широкого освещения.
Я думаю, что задача журналиста — работать, так сказать, невзирая на давление властей.
РЕЗНИК: Если позволите, я просто добавлю. Перефразируя Михаила Михайловича Зощенко, журналист (как и адвокат) с перепуганной душой — это уже потеря квалификации. Какие вопросы еще будут, господа?
Спасибо вам. Спасибо вам за то, что вы все пришли. Еще раз я очень прошу — я очень прошу! — всех по возможности прибыть на процесс. Это будет главная гарантия все-таки правосудности окончательного решения. Но окончательного только на уровне районного суда.
