— Ну, вот что… — выговорила, наконец, я, — э-э-э… Как Вас, кстати, зовут?
— По-разному. Вы, например, можете звать меня Чжуан.
— А что, в этом что-то есть! — улыбнулась я, — Так вот, Чжуан, я, в сущности случайно сюда забрела. Сама. В смысле, никто меня ни за какие грехи в ад не определял…
— А сюда никого волоком и не тащат, — парировало странное создание, — Все сами приходят. Можете считать это адскими правилами игры. И потом я же здесь ничего не решаю. Вспомогательная фигура. Так, разъяснить всякие мелочи могу — не больше.
— Хорошо, а если я сейчас просто развернусь и выйду в ту же дверь…
— Дверь? А где Вы здесь видите дверь?
И действительно, никаких следов входа-выхода ни за моей спиной, ни в обозримости не было.
— Ладно, — не сдавалась я, — Предположим, я в этот домик заходить не стану. Пойду себе куда-нибудь…
— Далеко не уйдете, — развел руками Чжуан, — Это очень маленький мир. Свернутое пространство. Так и будете бродить вокруг дома.
— Ну, или просто лягу на травке…
— Пожалуйста. Только учтите: это тоже будет ад. Конечно, голода, жажды и прочих физиологических потребностей у нас здесь не существует. Вы, кстати, и курите-то сейчас, скорей всего, просто по привычке… Но вот целую вечность валяться на травке — без дела и без развлечений, в полном одиночестве… Чем не мучение? Причем, заметьте, это даже не тот ад, который можно пройти.
— А тот, что в домике, значит, можно? — оживилась я.
— Ну, чисто теоретически… Я бы на Вашем месте сильно на это не рассчитывал.
— Предлагаете сходу впасть в отчаянье? — разозлилась я, — Фигушки! И почему это, спрашивается, я должна Вам верить? Прогуляюсь-ка я для начала по окрестностям!
— Как угодно, — кивнул Чжуан и вновь превратился (или заснул?) в бабочку.
А я потопала по траве. Очень скоро мне пришлось признаться самой себе в том, что мой адский гид не соврал. Конечно, никаких стенок или барьеров передо мной так и не возникло, но куда бы я ни шла, ноги неизменно выводили меня всё на ту же полянку перед окружавшим домик садом. И всё же из чистого упрямства я продолжала идти, поначалу молча, а потом и с песней — очень уж кстати вспомнилось мне киплинговское:
— Я шел сквозь ад
И клянусь душой своей:
Там нет ни тьмы,
Ни жаровен, ни чертей –
Лишь пыль-пыль-пыль от шагающих сапог…
Впрочем, пыли здесь тоже не было. Как и выхода. И смысла во всем этом.
Пятого или шестого исполнения песни Чжуан не выдержал: подлетел ко мне, обернулся человеком и скупо поинтересовался:
— Не надоело?
— Надоело! — согласилась я, — Ладно, пошли в дом, посмотрим, что у вас там за котлы со смолой заготовлены!
Котлов со смолой мне увидеть так и не довелось — в домике тоже обошлись без дешевых спецэффектов. В сущности, интерьер там был минималистичен донельзя: широкое кресло напротив окна — и всё.
— Так, — обвела я взглядом помещение, — И чем мне здесь заниматься?
— Сидеть и смотреть в окно, — терпеливо пояснил Чжуан.
— И?
— И Вам там покажут то, что могло бы быть. Или то, что есть в одном из миров, отличающихся от нашего лишь незначительными деталями. Только на сей раз это те детали, которые непосредственно касаются Вас.
— Просто смотреть?
Мой гид как-то кисло улыбнулся:
— Вы еще вспомните эту фразу. Много-много раз. Ну, а сейчас — по традиции — последняя просьба. Кстати, нож или пистолет заказывать не советую: умереть здесь все равно нельзя.
— Ну, зачем же сразу резаться-стреляться? — с наглой мордой отмахнулась я, — Мне кофе и сигарет на всю вечность, пожалуйста.
Чжуан сделал неопределенный жест рукой, и сбоку от кресла возник небольшой столик с чашкой кофе и пачкой сигарет на нем.
— Пожалуйста. Не остынет и не закончится. Только уверяю Вас: Вы очень скоро утратите ко всему этому интерес. Ну, прощайте. Шанса увидеться снова у нас практически нет.
— А я большой специалист по малым шансам. Так что — до свидания!
Прелестное исчадье ада еще раз пожало плечами и удалилось, после чего входная дверь плавно слилась со стеной, не оставив и намека на выход. Сразу же стало очень тихо. И хотя ничего страшного рядом не было: кресло, окно, столик — меня буквально затрясло от нервного напряжения.
— Ладно, — сказала я вслух самой себе, — Предположим, что это экзамен. Пусть даже очень сложный. Но экзаменов, которые невозможно пройти, нет. А у меня тут в распоряжении вечность. Так что лучше начать прямо сейчас!
Я решительно плюхнулась в кресло и потянулась за сигаретой, но так и застыла, не донеся руку до столика. Потому что там, за окном, я увидела Олега. Олега, спешащего кому-то навстречу со счастливым лицом. Живого Олега.
Вся наша история была длиной цепью несовпадений. Мы жили через улицу, но за всё детство так ни разу и не оказались в общей компании. Мы учились до 14 лет в одной школе, правда, в параллельных классах: он — в «Б», я — в «В», но так и не познакомились.
Мы встретились только в 25 — он уже разведен, у меня догорел очередной роман — но и тогда стали всего лишь друзьями. Я (толстая закомплексованная дура) решила, что он слишком красив для меня. А Олег и вправду был красив: черные волосы, ярко-синие глаза, нежный удлиненный овал эльфийского лица… Высокий, широкоплечий, длинноногий — и от его внимательного взгляда обрывалось сердце. Да, конечно, девочек вокруг него было множество — и в их числе моя лучшая по тем временам подруга. И — да — ему это нравилось. Но ведь меня, в сущности, никогда и не привлекали монахи. А в этот раз я сказала себе «нет». Чересчур красивый, чересчур избалованный да и, как мне казалось, невеликого ума. Слишком уж он любил сочинять немыслимые истории о собственной жизни — эдакий Карлсон, у которого дома сто тысяч картин с петухами и сто тысяч пожарных машинок. Меня это раздражало, смущало, иногда даже бесило, а Олег искренне считал, что так интересней ему самому и веселее окружающим. Возможно, в эти байки и уходил весь его талант, который так и не смог проявиться в творчестве, хотя в нашей компании все писали стихи и прозу, рисовали, пели свои песни… Олег тоже играл на гитаре, но увы… Тогда я еще не понимала, как мало всё это значит… а половина тех умниц и творцов глухо спилась, а другая половина осела по рекламным агентствам или подалась в менеджеры, забыв свои гитары на старых квартирах…
Целых шесть лет прошло, две жены сменилось у него, два романа — у меня. Но когда мне стало по-настоящему плохо — свежий шарм через всю руку, свежий шрам через всю душу — Олег спас меня. Он не утешал, не говорил, что всё пустяки и всё будет хорошо — он просто был рядом день за днем: сидел со мной, разговаривал со мной, спал со мной, водил меня на концерт «Аквариума» и трепался о ерунде. И словно не замечал моих больных глаз, яда, пропитавшего каждую мою фразу, бинтов на моей руке с острым и неприятным медицинским запахом… Он встречал меня после ночной смены и кормил завтраком из укутанной полотенцем кастрюльки, он водил меня по барахолке, заботливо отстраняя плечом спешащих мужиков и настырных теток, а когда я (было, что уж там, было!) срывалась на скандал и указывала ему на дверь, он всегда звонил сам, звонил, пока мы не мирились, и однажды я услышала, что он плачет в трубку. Изменял ли он мне? Возможно. Если быть честной до конца, это никогда не было для меня по-настоящему важно. Куда ценнее казалось то, что Олег действительно любил и хотел меня. И всегда возвращался. Каждый день возвращался с радостью.
Он по-прежнему смотрел долгим взглядом на всех женщин, а я по-прежнему молчала в ответ, когда он говорил мне о любви. Я даже подругам заявляла: нет, нет, он просто отличный любовник, и вообще приятно, когда рядом с тобою такой красивый мужчина. Дура. Я не знала, как мало времени — всего несколько лет — оставалось у нас.
Я и ему говорила: уезжай, если нужно, подумаешь, мне в полночь на смену — не поеду я тебя провожать. А рейс откладывали дважды, и Олег возвращался с аэровокзала и снова целовал меня на пороге, а я смеялась: брось, можно подумать, на войну уходишь!
