— Я действительно так ужасен, как думает Пэм?… — он все же решился спросить его о своих сомнениях

— Мы все ужасны, Эрик, это наша природа… но это не значит, что лишь мрак должен заполнять нас, ты всегда можешь выбрать. Мой любимый ребенок, у тебя почти нет причин для сомнений, ты такой, каким родился: ненасытный, волевой, с колоссальным самомнением, которое соответствует твоей неуемной энергии. Один из твоих лучших талантов — это динамичность, с которой ты думаешь, и шутливость, которая с этим сочетается. Твое самоощущение и настроение не что иное как физиологическое следствие бойкости и ясности представлений. Ты — доминант и немного деспот, Эрик, ты великий воин и блестящий стратег! Любой отец гордился бы таким сыном, и я горжусь!

— Но…?

— Лишь прожив долгую нежизнь, полную ошибок, я понял, что любви нельзя добиться силой, так как добиваешься обычных успехов. Что женщины — совершенно иные существа, которых мы — мужчины, должны оберегать. Что нельзя давить в женщине личность, что нужно учиться уважать чужую точку зрения. Мужчина и женщина ни в коем случае не должны конкурировать, они должны дополнять друг друга, как две половинки одного целого, и только тогда будут счастливы.

— Но мы не люди, Годрик! — воскликнул вампир

— Я знаю… — грустно ответил он — Но мы и не звери!

— Знаешь что я чувствую, когда проливаю кровь? — спросил Эрик, и взгляд его потемнел — Я ощущаю себя живым, сильным, неповторимым, превосходящим всех остальных… Убийство превращается в великое упоение, великое самоутверждение для меня. И я чувствую себя в безопасности. И это всегда было со мной, даже до перерождения…

— Но жизнь никогда не бывает чем-то определенным, ее никогда нельзя предсказать и поставить под контроль, Эрик. Чтобы сделать ее контролируемой, ее нужно превратить в мертвое; смерть — единственное, что определенно в жизни. Неужели к этому ты стремишься?

— Я — вампир!!! И этим все предопределено! — ему было все сложнее слушать, что ему говорит создатель.

— Нет, это было бы слишком легко… получив большие силы, и ответственность вырастает. И то, что наш род предпочел вести себя словно мы дикие хищники и забыл, что мы умеем говорить, думать, творить, и при этом распускаем себя донельзя, оправдываясь лишь своей новой сущностью, свидетельствует лишь о том, что мы вообще не эволюционируем как вид. Мы вымрем, Эрик, если продолжим в том же духе. Мы не высшая раса, не лучший вид, и мы ничего не делаем, чтобы развиваться, а только утопаем в жестокости и реках крови.

— Зачем ты мне все это говоришь? Ты, который учил меня убивать и охотиться! Ты, который не терпел проявления ничего человеческого! Который лишь брал и наслаждался…это говоришь мне ты, Годрик? — Эрик был ошеломлен и напуган, он не мог вот так сразу принять все то, что только что услышал из уст своего создателя.

— Я ошибался… — только и ответил он

— Ошибался? Что, вот так просто? И мне теперь нужно что сделать? Вдруг стать защитником всего живого на планете земля? Любить людей? Перейти на кровь животных? Что ты хочешь от меня??? — почти прокричал он в гневе.

— Я всего лишь хочу, чтобы ты был на шаг впереди остальных, это наше будущее! Ты должен уяснить, что демоническое в тебе может быть как созидательным так и разрушительным, оно становится злом, когда всецело подчиняет себе других, невзирая ни на их целостность, ни на уникальность форм других существ. Тогда мы проявляем себя в чрезмерной агрессии, враждебности и жестокости. Но в наших силах направить это темное начало в созидательное русло!

— Я не понимаю тебя, прости, но не понимаю…

— Все предельно просто, Эрик, наше темное начало хоть и является злом само по себе, но оно же ставит нас перед очень сложным выбором — то ли использовать его осознанно, с чувством ответственности и ценности жизни, то ли — слепо и безрассудно, выбор лишь за тобой…

— Позволь мне уйти… — тихо сказал воин, Годрик лишь кивнул ему на прощание, и тот оставил его наедине со своими мыслями, которые только что изрезали душу викинга кровоточащими ранами.

— Ты обязательно поймешь…. - сказал ему вслед создатель.

Его ускользающий ангел стояла в воздушном длинном платье, цвета размытых розоватых облаков. Она обернула себя в собственные объятия, сплетенные из ее нежных тонких рук. Свободная и гордая, блистательная и женственная, его любимая женщина… его судьба и спасительница… Он неслышно подошел к ней сзади и едва касаясь бледной кожи, прижался в миллиметрах к ее телу, кистями сжимая легкую невесомую ткань. Он приблизился к такому родному ушку и зашептал:

Твои глаза — как два тумана, Полуулыбка, полуплач,

Твои глаза — как два обмана, Покрытых мглою неудач.

Соединенье двух загадок, Полувосторг, полуиспуг,

Безумной нежности припадок, Предвосхищенье смертных мук.

Когда потемки наступают И приближается гроза,

Со дна души моей мерцают твои прекрасные глаза…

Пэм, не поварачиваясь, обвила его шею прохладной рукой:

— Мне холодно сегодня….

— Позволь мне согреть тебя, душа моя — он нежно поцеловал ее за ухом, крепче и увереннее прижимая к себе, она потянулась укрыться в его объятиях, ей такой сильной и опытной женщине, сейчас было необходимо почувствовать себя в безопасности и уюте.

— Годрик, ты волновался обо мне? — она посмотрела на него взглядом юной невинной девушки, так смотрят в глаза, впервые влюбившись, полностью вверяя себя и свой хрупкий внутренний мир в руки другому.

— Ты — все, что у меня осталось, ты — все, что удерживает меня в этом мире… — он взял ее лицо за подбородок, чтобы она видела в его глазах, как много она для него значит

— Я хочу, чтобы ты любил меня, Годрик…я хочу забыться с тобой… — прошептала она ему в грудь. Он обнял ее голову одной рукой, а другой гладил по волосам. Так они постояли совсем немного, но их объятия были полны нежности и зрелости, и они напитывались этой бесценной энергией, обмениваясь друг с другом. А потом Годрик поднял Пэм на руки и понес на их общую кровать.

Он снял привычную просторную рубашку, затем штаны, и оказался полностью нагим, Пэм лежала в ожидании, когда он сам разденет ее. Годрик не желал торопиться, он наслаждался каждым мгновением, проведенным рядом с ней, она и в одежде была бесподобна, она олицетворяла для него все то, что, как ему казалось, было безнадежно утеряно. Она заполняла огромные дыры в его душе и только рядом с ней Годрик чувствовал себя полноценным и живым.

Он начал с кончиков пальцев, нежно целуя и улыбаясь, мужчина не пропустил ни одной клеточки любимого им тела, он слегка касаясь, вел пальцами вдоль женских ножек снизу вверх, поднимая юбку платья выше и выше. Оголив прекрасный животик, вампир положил на него обе ладони и застыл, прислушиваясь, как кровь отбивает ритм пульса, и ладони дергаются вместе с ним. Годрик медленно развязал пояс платья, и стал расстегивать маленькие пуговички, устремляясь к груди. Он любил всей ладонью гладить ее от шеи до пупка, чтобы запомнить ощущение от ее бархатной кожи. Двумя руками он распахнул расстегнутое платье в стороны, оголив грудь и животик. Он с вожделением смотрел на совершенство ее форм, затем стал нежно гладить ее по грудям, и под ними, по ключицам и шее, словно пытался вылепить из глины идеальную женщину, свою любимую женщину. Он посмотрел на Пэм, она улыбалась, сейчас она была простой счастливой человеческой женщиной рядом со своим мужчиной.

Годрик неспешно наклонился над ее губами и начал поцелуй нежно и ласково. Мягкость ее губ, непередаваемый женский вкус ее губ, доверие ее губ — как он любил все это в ней! Он протянул руку вдоль тела и нашел ее, заключив в объятие, продолжал ласкать чудесный цветок, затем его рот переместился к ключице, легкими касаниями, словно крылья бабочки, Годрик щекотал ее тонкую ключицу, присосавшись чуть выше к пульсирующей венке. Ощущать этот нереальный ритм ее жизни у себя во рту, вбирать его в себя, наполнять свой пустой сосуд ее любовью, вот ради чего стоило продолжать нежизнь и бороться! Он языком лизнул ее снизу вверх вдоль сонной артерии, Пэм заерзала. Он посмотрел в ее бездонные голубые омуты и утонул в них, теряя голову от хмеля любви.