Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Л’Эстисак! Я иду в ложу! Уже звонок…

Он пошел за ней.

Публика теперь уходила из бара гораздо медленнее, чем наполняла его в начале антракта. Никто не торопился занять свою ложу или кресло, чтобы увидеть вечных дуэлистов или еще раз услышать всем известную певицу-«шансонетку». Продолжали болтать, прощаться, назначать свидания друг другу.

Грузчик, граф и маркиз не двинулся с места. Облокотившись о барьер, упершись лбом в кулак, он сосредоточенно смотрел в землю и, казалось, не замечал образовавшейся вокруг него пустоты.

Маркиза Доре нагнулась к Селии.

— Совет Л’Эстисака совсем не так плох! Хотите, я попрошу, чтобы в следующем антракте вам представили Лоеака, взгляните на него. Право, он не дурен! И может быть, очень занятно приручить такого дикаря.

Но Селия смотрела в другую сторону…

— Доре! — вдруг прошептала она изменившимся голосом. — Посмотрите, там около дверей за кулисы… Вы… его знаете?

Маркиза повернулась на своем табурете.

— Это маленький Пейрас. Ну еще бы! Его все знают.

Она с опасением взглянула на свою спутницу.

— Впрочем, осторожнее, милочка! Надеюсь, что вам не придет в голову влюбиться в этого мальчишку. Господи! Да кажется, это уже и случилось…

И, действительно: большие черные глаза Селии уже не отрывались от «мальчишки», следили за каждым его движением. Конечно, он вполне заслуживал внимания: еще совсем молодой, лет двадцати или двадцати двух; тонкий и стройный, как молодое деревцо; несмотря на это — довольно плотный и широкоплечий; при этом с самой веселой и задорной физиономией, какую только можно себе представить, маленькие острые усы придавали его лицу решительный и почти воинственный вид.

— Но, голубушка! — повторяла маркиза Доре материнским тоном. — Если вы станете так воспламеняться ни за что ни про что, вам хорошо будет только в первые дни и ночи! Затем…

Но Селия больше не слушала:

— Доре! — снова прошептала она. — Доре! Если вы действительно его знаете…

Маркиза отрицательно покачала головой.

— Вот именно. Если я его действительно знаю… Вы непременно должны сделать эту глупость!.. О Господи! Все женщины одинаковы. Ну что ж… Пусть будет по-вашему!..

Она крикнула:

— Пейрас!

«Мальчишка» обернулся.

— Идите сюда! Вы одержали победу.

Он бросился к ней:

— Неужели? О небо!.. Да будет трижды благословен тот день…

Он говорил шутливо-напыщенным тоном. И его миндалевидные глаза, синие как васильки, весело и хитро поблескивали. Схватив маркизу за руку, он продолжал в том же тоне:

— О божественная синьора!.. Моя жертва — это вы…

Она пожала плечами.

— Молчите!.. Будьте хоть один раз в жизни серьезны. На пять минут, чучело!.. Я хочу представить вас моей подруге Селии. Будьте с ней поласковей. Селия, разрешите вам представить господина гардемарина Бертрана Пейраса: он только что вышел из пеленок — постарайтесь быть с ним построже.

Она соскочила с табурета и удалилась.

Оставшись вдвоем, Пейрас и Селия с некоторым смущением посмотрели друг на друга; он ничего не говорил; она краснела, как вишня.

С минуту они молчали. Но они впились глазами друг в друга и не опускали глаз. И мало-помалу их уста начали улыбаться.

Наконец гардемарин стряхнул эту нелепую застенчивость, так не соответствовавшую его характеру, и, взяв под руку свою «жертву», без всяких предисловий прошептал ей:

— Вам очень хочется посмотреть спектакль до конца?

«Жертва» отрицательно мотнула головой.

— Значит…

Он сказал только одно это слово, но очень выразительно. И они направились к выходной двери. У бара тулонского казино есть свой отдельный выход на спокойную улицу, без всякой толкотни и давки. К этой-то двери и направились они, взяв друг друга под руку.

Бар почти опустел. В нем оставался только мрачный, по-прежнему погруженный в свои мысли Лоеак и марсельская женщина, Жолиетта; она внимательно следила за всем происходившим и, по-видимому, сильно интересовалась всем, что ее не касается.

Она не пропустила ни одного жеста, ни одного слова из того, что произошло. И, как только увидела, что новая пара направилась к двери, торопливо пошла навстречу ей.

Она подошла к выходу одновременно с ними. И в нешироком коридоре задела гардемарина, блеснув ему глазами так, что даже Селия заметила это.

Чуть не вышло скандала. Селия в бешенстве выпустила руку спутника и повернулась к неожиданной сопернице:

— Ах вот как! Однако вы не стесняетесь!

— А вы, я вижу, тоже, — дерзко ответила та.

По счастью, здесь был именно Пейрас.

— Успокойтесь, сударыни, успокойтесь!..

И, бросив каждой из них быстрый, такой быстрый взгляд, что каждая женщина подумала, что он относится только к ней, вывел Селию из бара.

Глава четвертая,

В КОТОРОЙ СКАНДАЛЬНО ПОДРОБНО ОПИСЫВАЕТСЯ БРАЧНАЯ НОЧЬ

— Не хотите ли поужинать? — предложил Селии Бертран Пейрас.

— Нет!

— Может быть, выпить чего-нибудь?..

— Не хочу!

— Значит, домой?

— Да.

Они шли мелкими шагами, тесно прижавшись друг к другу. Сказав «да», она вцепилась ногтями в руку, на которую опиралась.

— Ведь вы знаете, — сказал он, — у меня нет дома. Все мы, гардемарины, или почти все, живем на кораблях.

Она еще сильнее вонзила ногти в его руку.

— Домой ко мне… Вместе с вами.

Они замолчали. Только пройдя несколько сажен, она пояснила:

— В Мурильон, вилла Шишурль, улица Сент-Роз… Мы сядем в трамвай на площади Свободы.

— Нет, — сказал он. — Уже поздно. Трамвай теперь идет только один раз в час. Мы наймем извозчика у театра.

Взять извозчика в Тулоне — совсем не так легко. Обычные извозчичьи пролетки там неизвестны — их заменяют огромные допотопные экипажи. И люди ездят в этих страшилищах только в случае крайней необходимости.

Погода была прескверная, луна светила вовсю, дул теплый ветер. И было совсем не так поздно, как уверял гардемарин: еще не пробило полночь. Поэтому нанятый Пейрасом извозчик больше удивлялся, чем торопился, и в продолжение нескольких минут оправлял попоны на своих лошадях и заворачивался сам в кожух, как будто дело шло о путешествии по сибирским степям, хотя между городом и предместьем было всего около трех верст.

Но ни Селия, ни Пейрас, забившись в глубь экипажа, не жаловались на медлительность возницы.

Они сами медлили, когда экипаж остановился у места назначения. Они медлили, очень медлили, потому что губы их только что разомкнулись от поцелуя, в котором они слились, как только остались вдвоем и опустили шторку, прежде еще, чем торжественный экипаж успел пуститься в путь.

Теперь они стояли лицом к лицу посреди спальни, перед открытой постелью. Он держал шляпу в одной руке, трость — в другой и… ждал. Она уронила руки и опустила глаза. Ночной ветер загасил в ней лихорадочное желание, пока она проходила через сад, открывала двери, входила в неосвещенный дом. И вот, в тот самый миг, когда нужно было снимать манто, перчатки, драгоценности и все остальное, таинственное отвращение охватило ее.

Лампа, которую Селия только что зажгла, осветила мигающим светом и ее, и Пейраса, очень похожих — перед этой открытой постелью, которая сейчас должна была их принять, — всякой паре случайно встретившихся любовников, уцепившихся друг за друга на каком-нибудь углу двух улиц и принадлежащих друг другу на час или на ночь без любви, без волнения, а по одной похоти. И Селия, помнившая о таких ночах, часто выпадающих на долю женщин полусвета, почувствовала, как растет в ней тошнота отвращения.

Так, значит, даже с выбранным ею самой, с тем, кто понравился ей и заставил одновременно дрогнуть и душу ее, и плоть нежной и скорбной дрожью, — даже с ним все будет так же, как с остальными… Та же грязь.

Она стояла, уронив руки и опустив глаза. И не снимала ни манто, ни перчаток, ни драгоценностей, ни всего остального.

40
{"b":"283325","o":1}