И голос замер.
XXXII
А я все видел человека перед своими глазами…
Он быстро двигался вперед, с удивительной ловкостью пробираясь сквозь заросли кустарников. И я вспомнил, что так же быстро и легко скользила по этим странным местам моя Мадлен, когда я встретил ее шесть часов тому назад… шесть часов или, может быть, уже прошло шесть столетий?.. Почем я знаю…
Небо бледнело на востоке, вставала заря. Правда, в горных ущельях был еще мрак, но я видел все совершенно ясно. Очевидно, будь ночь в тысячу раз темнее, для моего нового зрения это было бы безразлично. Все предметы рисовались передо мной с такой отчетливостью, как будто я касался их руками…
Быстрыми шагами человек уходил все дальше и дальше. Вокруг него уже начинались ряды огромных каменных глыб с отвесными краями. Опять я припомнил, как вид этих голых каменных масс, почти правильной геометрической формы, возвышающихся среди покрытой кустарником равнины, поразил меня накануне. А человек как будто еще ускорил ход, нимало не затрудняясь в выборе пути по этому лабиринту камней…
Вскоре я почувствовал, как колючий кустарник царапает меня по ногам… Мне казалось, что это не он, а я иду по горам, и острые шипы впиваются мне в тело…
XXXIII
Потом… Но я не знаю, что было потом…
Я ничего не знаю больше…
Опять утро, дождливое, мрачное утро… Бледный свет проникает в комнату сквозь закрытое решеткой окно… Я лежу на постели. Придя в себя, я пробую подняться, опираясь на локоть, чтобы оглядеться вокруг. Напрасно! Я не могу, я слишком слаб для этого…
Правда, я вижу нечто, но не здесь, в другом месте, другими глазами…
Быстро течет вода… кругом водоросли, мох… Сбоку поднимается ввысь отвесная стена утеса… и на белых, гладких камнях, словно обточенных стремительными волнами потока, лежит труп… Мой труп!..
Я лежу неподвижно. Несколько раз пытался я пошевелиться. Но нет, я не могу, решительно не могу. Через решетчатое окно до меня доносился смолистый запах деревьев, намокших от дождя. Я один. Сначала они были тут оба — граф Франсуа и виконт Антуан. Они смотрели на меня, щупали мне пульс, трогали все мои члены, затылок. Но скоро они ушли. Я опять остался совсем один.
Я смотрю на труп, на свой собственный труп. Кажется, он уже начинает разлагаться, мухи так и жужжат и толпятся над ним… А вода все течет и течет, все бросает мертвеца из стороны в сторону, бьет его об камни, уродует его… Право, уж это далеко не свежий труп — надо торопиться подобрать его.
И я сам, я тоже уже стал стар…
Разве вчера еще я не был молод?.. Или уже прошло так много времени?.. Может быть, несколько лет?.. Что я могу сказать?..
Но я старею, я чувствую, что я старею… И, кажется, с минуты на минуту, с каждым следующим мгновением, я становлюсь бесконечно старше…
Я дотрагиваюсь до своего подбородка. Он покрывается бородою, жесткою седою бородой… Я провожу рукой по лицу и чувствую, что оно изборождено морщинами…
Уже три раза приоткрывалась дверь, и оба старика осторожно заглядывали в комнату. Я хорошо заметил, что они были, видимо, удивлены, — смущены зрелищем мой дряхлости, этой внезапно наступившей старости.
Который теперь час? Какое число? Какой год? Моя борода уже стала совсем белою. Я вижу ее — она сделалась густой и длинной. Так быстро растут волосы только у мертвецов… Руки мои похудели: под морщинистою кожею ясно прощупываются ссохшиеся кости…
Кажется, заходит солнце… Да, да, это наступает ночь. Снова мои хозяева вошли в мою комнату: отец и сын. Маркиза нет, я так и не видел его больше. Опять они подходят к кровати и с серьезным выражением лица внимательно осматривают меня. Потом уходят, все так же, в полном молчании. Теперь в большом подсвечнике зажжены три свечи, три пламенеющих острия сверкают на концах трех копий… А там, на дне бездны, сгущается мрак, и вода становится совсем черной…
— О! о! Но что это?.. Зачем внесли в комнату факелы? Что значат эти крики, этот шум?.. Но нет, ведь, это не здесь, а там… Наверху, над пропастью. Я вижу, как опускаются вниз факелы, как люди заглядывают вниз, ко мне… Я различаю группу солдат, их мундиры, синие с красным… Вот и носилки… Ах, да! Я понимаю: эти люди ищут меня…
Они что-то кричат. Слышны ругательства. Потом кто-то один приказывает молчать. Теперь до моего слуха ясно доносятся отдельные слова:
— Вот он, говорю вам! Он лежит на дне. Надо спуститься!
— Осторожнее! Смотри, не сорвись!..
— Ничего! Не первый раз!.. О! ла, ла!.. И несет же от него! Чтоб его черти взяли!..
— Тише, не ори так громко!
— Да его и не узнаешь теперь, сержант!.. Он совсем сгнил…
— Что такое? Совсем сгнил? Что ты несешь? Он и умер-то всего не больше суток!
— А я почем знаю?.. Может, и не больше суток, а что он разваливается — так это верно! Должно быть, от того, что лежал в воде!.. Ну, все равно! Опускайте холст и веревки… Я завяжу его со всех сторон…
— Слушай!.. Может, это другой кто-нибудь? Не ошибиться бы тут! Пошарь-ка у него в карманах!..
— Попробую… Да нет, понятно — это он! Вот и удостоверение при нем, и карточки, и всякая всячина… Нечего и говорить, что он… Ну, холст спускаете?
— Ну, раз, два, три!.. Тяните молодца! О, ла, ла! Вот так раз!..
— Ну, чего еще там?
— Да в нем никакого и весу нет!
— Постой тогда! Раз он так прогнил, посмотри сперва кругом, не осталось ли там руки или ноги, пожалуй?
— Нет, сержант, все цело, и с головой даже!.. Конец веревки держите наверху?
— Да. Готово.
— Ну, так тяните!..
— Вот хорошо! Теперь живей назад…
— Носилки не трясите.
— Ну, не все ли ему теперь равно, на тряских он поедет дрогах или нет…
Саван, скрученный вокруг моего тела, давит мне голову, жмет мои члены… Носилки подвигаются вперед, раскачиваясь из стороны в сторону… А я вижу все, все хорошо вижу…
Пламя факелов и свет трех свечей в канделябре теперь нераздельно сливаются в моих глазах…
А вокруг черная ночь…
Саван закрывает мне глаза. Саван — там, а здесь смыкает их сон. Сон — это та же смерть…
XXXIV
Еще раз начинается рассвет…
Я не вижу его, скорее — как-то угадываю… Правда, в окне, забранном решеткою, темно по-прежнему. Но все же ночь уже на исходе. Сквозь толстые оконные стекла я чувствую тот холодок, который бывает перед наступлением утра…
Три свечи в канделябре выгорели почти до самых наконечников копий. Их фитили еле держатся в последних остатках воска. Пламя колеблется и тихо мерцает, то вспыхивая, то снова потухая…
Сон несколько восстановил мои силы, правда, очень немного. Может быть, мне удастся приподняться на этот раз с постели…
Я пытаюсь сосредоточиться и сообразить, сколько времени прошло с начала моего злосчастного приключения. Сегодня… сегодня только еще начинается день… Вчера я провел все время здесь… Да ведь это вчера я так состарился в течение одного дня, от утра и до вечера. — А третьего дня… третьего дня вечером я пришел в дом к вечно живым людям… Всего-навсего, значит, прошло две ночи и один, один только день…
Я не расслышал, как отворилась дверь.
На этот раз меня застали врасплох. Я не успел, как прежде, прищурить глаза, чтобы притвориться спящим.
Опять они тут вдвоем: граф Франсуа и виконт Антуан. Они смотрят на меня, и опять, как вчера, я вижу удивление на их лицах…
Граф Франсуа говорит мне:
— Встаньте, пожалуйста, сударь…
Я поднялся без малейшего усилия. Правда, я слаб, очень слаб, но вместе с тем не чувствую тяжести в своем теле… Кажется, в нем вовсе не осталось никакого веса!..
Граф Франсуа продолжал, обращаясь ко мне:
— Мой отец чувствует себя сегодня до крайности утомленным и не в состоянии выйти из своей комнаты. Поэтому мы с сыном позволили себе прийти за вами, чтобы проводить вас к нему…
Я последовал за ними. Не все ли мне равно, где быть: здесь или там?..
