В отчаянии Ганнон бросил взгляд на левый фланг римлян, и у него отлегло от сердца. Благодаря иберийцам и галлам он уже был лишен защиты в виде римской кавалерии. Но тяжелой конницы Ганнибала тоже не было видно. Видимо, они преследовали римских всадников. Тревога Ганнона многократно усилилась. Если они не выиграют битву, то можно сдаваться хоть сейчас. Но затем он заметил сотни людей, ринувшихся к левому флангу врага. С радостью понял, что они мечут дротики и камни из пращей. Карфагенские застрельщики!

Орущий гастат бросился на него, вернув его к реальности. Ганнон с новой решимостью вступил в бой, пользуясь длиной копья и пытаясь попасть им в лицо римлянину. Битва еще не окончена. Еще есть надежда.

Они неслись прямо на строй карфагенян, и Квинт забыл все слова утешения, сказанные отцом. Его тошнило. Как может тысяча воинов одолеть тех, кого, похоже, раз в пять больше? Просто невозможно.

Калатин тоже был безрадостен.

— Лонгу надо было разделить силы кавалерии поровну, — пробормотал он. — На другом фланге почти три тысячи конницы союзников.

— Нечестно, — простонал Цинций.

— Силы все равно неравны, — попытался успокоить его Квинт.

— Можно догадаться. Они неравны, даже если эти ублюдки карфагеняне испугаются. А они уже почувствовали вкус побед над нами, — сказал Калатин и выругался на консула.

— Ладно вам! Мы сможем сдержать вражескую атаку, — подбодрил их Квинт. — Держать строй и не дать врагам спокойно ездить по всему полю боя.

Ворчание Калатина выказало степень его несогласия. Цинций, похоже, тоже не поддался на уговоры Квинта.

— Послушайте, как идет наша пехота! — крикнул Квинт. Грохот шагов легионов был оглушителен. — Их больше тридцати пяти тысяч. Как Ганнибал, с меньшей армией, собранной из мешанины разных народов, сможет противостоять этой мощи? Такого не случится никогда!

Товарищи поглядели на него, и уверенности в их взглядах заметно прибавилось.

Хорошо бы все было так же на деле, как на словах, пришло на ум Квинту, и он поднял голову навстречу ветру.

Первые вражеские конники были уже близко. Квинт узнал в них галлов — по нагрудникам, круглым щитам и длинным копьям. Прищурился, пытаясь разглядеть, что за небольшие круглые предметы привязаны к сбруе коней. И с ужасом понял, что это отрезанные человеческие головы. Возможно, это те самые так называемые союзники, а эти страшные трофеи — головы их товарищей. Например, Лициния.

Калатин тоже это заметил.

— Грязные псы! — заорал он.

— Шлюхины дети с желтой печенкой! — взревел Цинций.

Квинта тоже охватил неудержимый гнев. Он не станет убегать от таких предателей и трусов. Людей, убивающих спящих. «Лучше я погибну», — подумал он. Подняв копье, Квинт выбрал цель — воина на крепко сбитом сером коне. Поверх кольчуги на шее галла блестела величественная золотая гривна. Видимо, из знатного рода, подумал Квинт. Об этом говорили и три головы, болтающиеся на грудной клетке его коня. Хорошо для начала, решил Квинт.

Но ход боя увел его в сторону от галла, и, как оказалось, к лучшему. Тот оказался исключительно опытным воином. Квинт в ужасе увидел, как он насквозь пронзил грудь копьем римскому кавалеристу, меньше чем в двадцати шагах в стороне от него. Сила удара выбила римлянина из седла, и он замертво рухнул в грязь. Скачущий сзади конь спотыкнулся о труп, едва не сбросив своего всадника и сделав его легкой добычей галла, который уже размахивал длинным мечом. Мощным взмахом он перерубил римлянину шею. Квинт еще никогда в жизни не видел, как бьет фонтаном кровь, когда человеку отрубили голову. Перепуганный конь поскакал галопом, и кровь брызгала на всех вокруг. Квинту казалось, что это тянется целую вечность, пока он наблюдал, как обезумевшее от страха животное не сбросило со спины безглавого наездника.

Галл тут же дернул поводья и спешился. На смену изумлению у Квинта пришло омерзение. Воин спешил подобрать голову. Квинт все бы отдал бы за возможность добраться до галла, но этому не суждено было случиться. Едва не потерял свою голову, когда в него полетел меч, успев пригнуться лишь потому, что враг издал боевой клич прежде, чем нанести смертельный удар. Но в результате Квинт едва не упал с коня. С быстротой отчаяния он отбил следующий удар противника, все-таки удержавшись на коне.

В этот раз Фортуна улыбнулась ему. Вражеский воин был моложе его, и, как понял Квинт, опыта ему не хватало. Если бы не улыбка богов, то римлянин был бы уже мертв. Но отваги галлу было не занимать, и они пару мгновений обменивались жестокими ударами, пока Квинт не выбрал нужный момент. Отчаянные взмахи мечом оставляли незащищенной правую подмышку врага. Сделав ставку на быстроту, Квинт не стал отбивать следующий удар. Вместо этого, пригнувшись к шее коня, он дождался, пока меч просвистит прямо над его головой. Пока галл завершал взмах рукой, Квинт выпрямился и ужалил, словно змея, — вонзил копье в бок врагу, в просвет нагрудника у подмышечной впадины. Не встретив на своем пути никакого препятствия, кроме туники, острие копья прошло меж ребер, пробило легкое и дошло до сердца. Лучший удар, который когда-либо делал Квинт, и противник был убит наповал. Но в памяти его навсегда остался не удар, а боль и изумление в глазах галла, перед тем как тьма навсегда их закрыла.

Оглядевшись вокруг, Квинт пришел в ужас. Большей частью римские кавалеристы вокруг него были уже убиты. Другие обратились в бегство. Нигде не было видно ни Калатина, ни Цинция, ни отца. Перед глазами юноши мелькали только галлы. А позади них — сотни иберийцев. Он погибнет задолго до того, как они здесь окажутся. Трое галлов уже мчались прямо на него. Квинт в отчаянии ринулся на ближайшего противника. Ему не оставили выбора, и его охватило полное безразличие. Отец мертв, наступление кавалерии, скорее всего, захлебнулось. Какая разница, если и он погибнет? Вскинув копье, Квинт бешено закричал.

— Ну же, идите, ублюдки!

Трое воинов зарычали в ответ что-то нечленораздельное.

Ужасная картина того, как его голова станет чьим-то трофеем, предстала перед его мысленным взором. Квинт решительно отбросил ее. «Пусть смерть будет быстрой», — взмолился юноша.

Бостар с трудом сдерживал себя с того самого момента, как часовой доложил, что враги пересекли реку. Он и Сафон взобрались по крутому берегу и легли рядом с Магоном, дрожавшим от еле сдерживаемого азарта. С натянутыми до предела нервами они смотрели, как следом за римской кавалерией и велитами пошли пехота союзников и легионеры. И только теперь все стало ясно.

— Римский командующий не стал даже щипать наживку, — восхищенно пробормотал Магон. — Он заглотил ее сразу. Это все его долбаное войско!

Они нервно улыбнулись друг другу.

— Скоро начнется бой! — с нетерпением крикнул Сафон.

— Пока еще не время выступать, — тут же осадил его Бостар.

— Правильно. Нам надо выбрать идеальный момент, чтобы ударить римлянам в тыл, — предостерег братьев Магон. — Выступим слишком рано — и это будет стоить нам победы.

Зная, что Магон прав, братья неохотно подчинились. Последующее ожидание было самым долгим в жизни Бостара. Постоянно дергающийся рот командующего кавалерией и ожесточение, с которым Сафон грыз ногти, дало ему понять, что они тоже сгорают от нетерпения. Прошло не больше трех-четырех часов, но для них это стало вечностью. Естественно, новость о том, что римляне перешли через реку, как пожар распространилась среди двух тысяч воинов. Скоро уже стало очень трудно заставлять их соблюдать тишину. Оно и понятно, подумал Бостар. Невозможно долго наслаждаться спокойствием и безопасностью, не подвергая себя смертельной опасности, когда твои товарищи бьются не на жизнь, а на смерть.

Даже когда до них донесся шум боя, Магон не начал действовать. Бостар изо всех сил старался сохранить спокойствие. Сначала выйдут застрельщики. Потом отойдут. И точно, вскоре крики утихли. На смену им пришел ни с чем не сравнимый звук тысяч ног, одновременно ударяющих в землю.