Со всей неизбежностью Квинта влек к себе величественный храм Юпитера, возвышающийся на Капитолийском холме. Когда они туда забрались, он, открыв рот, разглядывал крышу, украшенную тонко выкованным золотом, ряды колонн высотой в десять человеческих ростов и отделанный яркой терракотой фронтон. И замер на месте у огромной статуи бородатого Юпитера, стоящей перед храмом, откуда открывался вид на большую часть Рима.

Преисполненный негодования, Ганнон тоже остановился.

— Наверное, больше любого святилища в Карфагене? — сказал Квинт, вопросительно глядя на него.

— У нас есть один, не меньше, — с гордостью ответил Ганнон. — Посвященный Эшмуну.

— А что это за бог? — с любопытством спросил Квинт.

— Он олицетворяет плодородие, здоровье и благосостояние.

— И это главный бог Карфагена? — приподняв брови, продолжил расспросы Квинт.

— Нет.

— А почему тогда его храм самый большой и величественный?

— Не знаю, — смущенно пожав плечами, ответил Ганнон. И тут же вспомнил, как отец говорил, что их народ сильно отличается от римлян. Они в первую очередь торговцы. А стоящий перед ним храм демонстрировал, что народ Квинта превыше всего ставит власть и войну. «Хвала богам, что в лице Ганнибала Барки у нас есть истинный воин, — подумал карфагенянин. — Если бы всем заправляли такие дураки, как Гост, у нас не было бы надежды».

Квинт, в свою очередь, пришел к собственным выводам. «Как может народ, ставящий на первое место бога плодородия, победить Рим? Что станется с Ганноном, когда случится неизбежное? — завопила его совесть. — Где он окажется?» — Квинту не хотелось знать ответы на эти вопросы.

— Давай-ка искать, где переночевать, — предложил он. — Пока не стемнело.

— Хорошая мысль, — ответил Ганнон, радуясь, что они сменили тему разговора.

Агесандр слегка кивнул в знак благодарности и повернулся к Аврелии.

— Мне следовало получше во всем разобраться. Я хотел попросить прощения за это и спросить, не сможем ли мы начать все сначала.

— Сначала? — резко сказала Аврелия. — Но ты же раб! Мне без разницы, что ты думаешь.

И с удовольствием увидела в его глазах боль.

— Хватит! — воскликнула Атия. — Агесандр верно служит нам больше двадцати лет. По крайней мере, тебе следует выслушать, что он скажет.

Аврелия покраснела, униженная тем, что она получила выговор на глазах у раба. Будь она проклята, если просто подчинится матери!

— Так что же ты взялся извиняться, теперь-то? — пробормотала она.

— Все просто. Хозяина и Квинта долго не будет. Кто знает, может, не один год. Возможно, тебе придется в большей степени взяться за управление фермой. — Ободренный кивком Атии, сицилиец продолжил: — Мне ничего не нужно, кроме того, чтобы обезопасить тебя и госпожу, — жалобно проговорил он. — И хорошее взаимопонимание — самое главное для того, чтобы хозяйство было в порядке.

— Он прав, — добавила Атия.

— Но ты должен объясниться прежде, чем я на что-то соглашусь, — не скрывая злости, ответила Аврелия.

Сицилиец вздохнул.

— Точно. Я жестко обошелся с рабом-гуггой.

— Жестко? Откуда в тебе столько наглости?! — вскричала Аврелия. — Ты собирался продать человека другому, чтобы тот заставил его биться насмерть с его лучшим другом!

— У меня были на то причины, — ответил Агесандр, и по его лицу пробежала тень. — Если я скажу, что карфагеняне мучили и убили всю мою семью на Сицилии, может, ты по-другому взглянешь на всю эту историю?

Аврелия в ужасе открыла рот.

— Они действительно это сделали? — требовательно спросила Атия.

— Я был далеко, госпожа, воевал на другом конце острова. Карфагеняне неожиданно напали на наш город, уничтожая все на своем пути, — начал Агесандр и нервно сглотнул. — Убили всех жителей: мужчин, женщин, детей. Старых, больных. Даже собак.

— Зачем? — едва дыша, прошептала Аврелия.

— В наказание, — ответил сицилиец. — Исстари мы были в союзе с Карфагеном, но потом заключили союз с Римом. Многие поселения последовали нашему примеру. И наше было первым из захваченных. Надо было преподать урок остальным.

Аврелия знала, что на войне случаются ужасные вещи. Мужчины тысячами гибнут или получают серьезные увечья. Но истребление и издевательства над мирными жителями?..

— Продолжай, — тихо попросила Атия.

— У меня были жена и двое детей. Девочка и мальчик. — Впервые за весь разговор голос Агесандра дрогнул. — Совсем маленькие. Два и три года.

С изумлением Аврелия заметила в глазах надсмотрщика слезы. Она и не подозревала, что вилик способен на такие чувства. И, как ни странно, пожалела его.

— Я увидел их через несколько дней. Они были мертвы. Забиты, как на бойне.

Лицо Агесандра перекосилось.

— Ты когда-нибудь видела, во что превращается маленький ребенок, если его проткнуть копьем? Или на что похожа женщина, когда ее изнасиловала дюжина воинов?

— Прекрати! — с отвращением вскричала Атия. — Уже достаточно.

Агесандр опустил голову.

Аврелию мутило от ужаса. Ее воображение наполнили чудовищные образы. Неудивительно, что Агесандр так обращался с Ганноном.

— Заканчивай рассказ, — приказала Атия. — Побыстрее.

— После этого мне уже и жить не хотелось, — послушно продолжил Агесандр. — Но боги не сочли нужным наградить меня смертью в бою. Вместо этого меня взяли в плен и продали в рабство. Отвезли в Италию, где меня и купил хозяин. — Он пожал плечами. — С тех пор я здесь. Эти двое были первыми гуггами, которых я увидел за два десятилетия.

— Ганнон не виновен в том, что сделали с твоей семьей, — прошипела Аврелия. — Война в Сицилии закончилась, когда он еще и не появился на свет.

— Я сама с этим разберусь, — резко оборвала гневную тираду дочери Атия. — Ты желал отмщения, когда в первый раз напал на карфагенянина?

— Да, госпожа.

— Понимаю. Хотя это и не оправдывает твоих действий, оно их объясняет. — Лицо Атии сделалось жестче. — Солгал ли ты, сказав, что нашел нож и кошель среди вещей раба?

— Нет, госпожа! Боги свидетели, я сказал правду, — истово прошептал сицилиец.

Лжец, в ярости подумала Аврелия, но не осмелилась сказать это вслух. Мать одобрительно кивнула Агесандру. И беспокойство Аврелии оказалось не напрасным.

— Он прав, — заявила Атия. — В предстоящие месяцы нам придется тяжело. Значит, всем нам надо начать сначала.

Она выжидающе поглядела на Аврелию. Выражение лица Агесандра было мягче, но такое же требовательное, как у матери.

— Очень хорошо, — прошептала Аврелия, чувствуя себя еще более одиноко.

Найдя дешевое место для ночлега, двое друзей пошли в ближайшую таверну. Конечно же, выпивать в тавернах было уделом взрослых, но у них были на то свои причины, и менее приятные, чем у остальных посетителей. Им было необходимо заглушить мысли о возможном исходе войны. Оба чувствовали себя очень неловко с момента визита Флакка. С ними не было Аврелии, чтобы смягчить противоречия между ними, — значит, это должно сделать вино.

Некоторое время молодые люди вели непринужденную беседу и поглядывали на проституток, расхаживавших в поисках клиентов. Но очень скоро вино подействовало на обоих. Они не привыкли пить помногу. К счастью, опьянение сделало их добродушными, а не угрюмыми, и вечер стал вполне приятен. Под ободряющие крики Ганнона Квинт расслабился настолько, что даже усадил к себе на колени одну из шлюх и гладил ее по обнаженной груди. Он бы зашел и дальше, но произошло нечто, что мигом отвлекло их от вина и женщин. Важные новости быстро распространялись по городам и селениям. Они перемещались на людских ногах, от лавки к таверне, от рынка в дома. Естественно, на точность таких слухов нельзя было полагаться, но это не означало, что в них нет ни зерна истины.

— Ганнибал ведет свою армию через Альпы! — выкрикнул кто-то снаружи. — Когда он придет в Италию, нас всех в постелях перебьют!