— Римская пехота пошла в атаку, — тихо сказал Магон. — Мелькарт, храни наших воинов.

Живот Бостара завязался узлом. Ужасно увидеть перед собой столько врагов.

Сафон нервно поежился.

— Да защитят боги отца и Ганнона, — прошептал он.

Моментально забыв об их вражде, Бостар тут же повторил молитву брата.

Спустя мгновение их ушей достиг грохот, сравнимый лишь с небесным громом. Но над головой не было грозовых облаков и в небе не сверкали молнии. Это было нечто куда более губительное. И более ужасное. Бостар с дрожью вслушался. С момента начала боевых действий он повидал многое. Огромная каменная глыба, едва не убившая Ганнибала. Разграбление и резня в Сагунте. Лавины, уносящие в пропасть десятки людей в Альпах. Но еще никогда он не слышал грохота десятков тысяч воинов, одновременно столкнувшихся между собой. Звук этот предвещал смерть, в самом неприглядном ее виде. И там, посреди этой смерти, — отец и Ганнон. Бостару как-то удавалось сдержаться, несмотря на то, что сквозь этот безумный грохот начали доноситься вопли раненых и умирающих. Но это продолжалось недолго. Он поглядел на Магона, и тот едва заметно ободряюще кивнул ему.

— Еще не пора, командир? — спросил Бостар.

Глаза Магона загорелись от нетерпения.

— Скоро. Приготовь воинов к выступлению. Передай это и командиру нумидийцев. Выходим по моей команде.

— Есть, командир!

Бостар и Сафон улыбнулись друг другу, чего они не делали уже целую вечность, и спешно пошли к своим воинам.

После этого все слилось воедино, в непрерывный поток, из которого Бостар мог вспомнить лишь отдельные образы. Дрожь предвкушения, охватившая воинов, когда они услышали приказ. Очертания головы Магона, глядящего поверх голов. Его взмах рукой. Подъем наверх, зрелище колоссального поля битвы, развернувшегося слева от них. Кто побеждает? Жив ли еще Ганнон? Магон, трясущий его за руку и требующий сосредоточиться. Приказ воинам перекинуть щиты со спины и взять копья наизготовку. Фаланги, строящиеся в свободный порядок. Тысяча нумидийцев, разделяющиеся на две группы, по обе стороны от пехоты. Магон, поднимающий меч и показывающий острием на врага. Его крик: «За Ганнибала и Карфаген!»

Бег. Бостар никогда не забудет, как они бежали. Не быстро. До поля боя было больше полумили. Если они изнурят себя, то потеряют преимущество, имеющееся у них сейчас. Они двигались неторопливо, оставляя за собой облака пара. Холодный воздух наполнил низкий грохот копыт и сандалий по твердой земле. Никто не произнес ни слова. Да и не возникло ни у кого такого желания. Взгляды воинов были прикованы к тому, что происходило перед ними. В общей неразберихе ясно было одно: вражеской кавалерии не видно, значит, иберийские и галльские всадники их отбросили. На флангах римского войска пехота союзников ожесточенно сражалась с боевыми слонами, застрельщиками и нумидийскими всадниками. Само по себе это было большим достижением, и Бостару хотелось кричать от радости. Но он не проронил ни слова. Исход битвы все еще не был ясен. Когда они приблизились, он увидел, какой жестокий бой идет в центре. Легионеры уже вышли вперед флангов — значит, они теснили галлов, которые стояли в середине боевого порядка Ганнибала.

И тогда Бостар подумал, что они подошли как раз вовремя.

Магон понял это одновременно с ним.

— В атаку! — заорал он. — В атаку!

С нечленораздельным рыком Бостар, Сафон и их воины выполнили приказ, стремглав бросившись вперед. Споткнувшись, любой рисковал сломать ногу. Но никто об этом не думал. Они хотели лишь пролить вражескую кровь. Триарии в третьем ряду римского строя, атакованные ими, даже не обернулись. И неудивительно — ведь ветераны завороженно глядели на жестокое сражение, идущее впереди них, готовые влиться в него в любой момент. Им и в голову не могло прийти, что две тысячи воинов Карфагена вот-вот с разбегу ударят им в спину. Бостар навсегда запомнил лица тех, кто заметил их первыми, случайно обернувшись назад. Полнейшее изумление и ужас при виде вражеского отряда меньше чем в тридцати шагах от них. Хриплые крики, когда увидевшие возвестили остальным триариям о грозящей им смертельной опасности. Удовлетворение, когда они врезались в ряды римлян, обрушивая оружие на спины тех, кто и не думал, что сейчас погибнет.

Впервые в жизни Бостара полностью захватила горячка боя. В красном тумане, застилавшем глаза, было легко сбиться со счету, сколько полегло от твоей руки. Все равно что бить острогой рыбу в каменистой заводи у берегов Карфагена. Ударить вперед. Как можно глубже вонзить лезвие. Выдернуть. Выбрать следующего. Когда уже затупившееся копье застряло в тазовой кости очередного триария, Бостар бросил древко и выхватил меч. Он едва замечал, что его руки по локоть в крови. Плевать. Я уже иду, младший. Останься жив, отец.

Но вскоре ветеранам удалось развернуться навстречу нападавшим. Битва стала еще жестче, но у Магона и его воинов все еще было преимущество. Они видели, что фланг противника дрогнул. Бостар ликовал. Натиск пехоты и конников Карфагена на конницу союзников тоже оказался успешным. Они не могли развернуться и встретить нападающих как подобает, и их безжалостно крошили на куски.

Бросая оружие, уцелевшие устремились к Требии. Обернувшись, Бостар увидел это и издал торжествующий звериный вой. Заметил тысячи карфагенских конников, которые только этого и ждали. Союзникам далеко не уйти. Внезапно на Бостара кинулся ветеран с зазубренным у кончика мечом, напомнив ему, что его задача еще не выполнена. Хотя триарии несли тяжелые потери, остальные легионеры продолжали двигаться вперед, подминая под себя ряды галлов. Их нельзя было сдержать, как ударяющий в стену таран. Спокойствие оставило Бостара, когда он увидел, что фаланги ливийцев тоже теснят. Передние ряды быстро теряли строй под безжалостным напором легионеров. Махнув мечом, чтобы привлечь внимание Сафона, Бостар показал туда. Лицо брата перекосилось от ярости. С удвоенной энергией они накинулись на триариев.

— Ганнон! Отец! — закричал Бостар. — Мы идем!

«Слишком поздно», — ответило ему его сердце.

Когда Аврелия вошла в спальню, мать не проснулась, но Элира, сидевшая у ее постели, обернулась.

— Как она? — прошептала Аврелия.

— Лучше, — ответила иллирийка. — Лихорадка отступает.

Плечи Аврелии опустились, она облегченно вздохнула.

— Хвала богам. И хвала тебе.

— Тише, — ободряюще прошептала Элира. — Она не настолько тяжело болела. Обычная зимняя простуда, вот и все, только сильная. К Сатурналиям поправится.

Аврелия с благодарностью кивнула.

— Даже не знаю, что бы без тебя делала! Ты не только заботилась о маме последние несколько дней, но и Суниатону оказала неоценимую помощь.

С виноватым видом Аврелия оглянулась. К счастью, в атриуме никого не было.

— Я хотела сказать, что благодаря твоим усилиям Лисандр пошел на поправку.

Элира небрежно махнула рукой.

— Он молод и силен. Ему были нужны только тепло и немного еды.

— Ну, все равно я тебе благодарна, — настояла на своем Аврелия. — Как и он.

Элира склонила голову, пытаясь скрыть смущение.

Многое изменилось с того дня, когда она вернулась на виллу с полуживым Суниатоном. Прошло всего две недели, подумала Аврелия, глядя на спящую мать. К счастью, Атия не стала подвергать сомнению рассказ дочери о том, как она нашла его в лесу. По удачному стечению обстоятельств прошедший ночью сильный снегопад скрыл ее следы, оставленные около пастушьей хижины. Ничего удивительного, что все согласились с тем, что Суниатон — беглый раб. Как и было уговорено, он прикинулся немым. А еще искусно играл роль дурачка. Агесандр, без сомнения, преисполнился подозрения, но в его глазах не было и намека на то, что он узнал Суни.

Аврелия не оставила сицилийцу никаких шансов что-то сделать против лучшего друга Ганнона. Любой хозяин, кому бы ни принадлежал раб, захочет, чтобы ему вернули собственность, сказала она матери. А пока что пусть побудет у них.