Эти голые металлические скелеты были постоянным напоминанием о том, какую цену платит Хагана за снабжение Иерусалима. А "фурманам", которые проезжали здесь дважды в день, каждый из этих почерневших остовов напоминал о боевых товарищах, чья юность закончилась в ущелье Баб-эль-Вад.

"По обеим сторонам дороги лежат наши мертвые", — писал один из "фурманов", поэт.

"Железный скелет недвижен, как мой друг.

Баб-эль-Вад!

Запомни наши имена навеки, Баб-эль-Вад на пути в Иерусалим".

Казалось, Абдул Кадер Хусейни достиг своей цели. Через три года после окончания Второй мировой войны город — символ мира — страдал от нехватки продуктов, от карточной системы, затемнений — словом, всего того, о чем Европа уже начала забывать. Нужно было заставить иерусалимских евреев выстоять в этих трудных условиях. Еврейское агентство возложило эту нелегкую задачу на своего юрисконсульта Дова Иосефа.

Это был удачный выбор. Еще в детстве, которое прошло в Монреале, Дов Иосеф полюбил Иерусалим. Пока его сверстники играли в снежки, он ходил в еврейскую школу. Сидя в классе, он часами смотрел на рисунок, изображавший Храм в период расцвета Еврейского царства. Впервые он увидел город своей мечты в 1919 году, когда стал сержантом Еврейского легиона.

Через два года он вернулся в Иерусалим, чтобы навсегда поселиться здесь. Его жена была первой еврейкой из Северной Америки, переселившейся в Палестину. Дов Иосеф был человеком впечатлительным, легко возбудимым, упорным в достижении цели и не склонным потакать собственным слабостям. Он не собирался потакать и слабостям своих сограждан.

Прежде всего он потребовал провести опись всего продовольствия, имевшегося на иерусалимских складах. Вместе с двумя специалистами-диетологами он подсчитал количество пищи, необходимой для того, чтобы город — при минимальных нормах выдачи продуктов — мог продержаться в блокаде. Затем он велел втайне напечатать продовольственные карточки, которые в случае необходимости должны были заставить жителей Иерусалима довольствоваться самым необходимым.

Еще серьезнее угрозы голода была угроза остаться без воды.

Девяносто процентов всей потребляемой воды Иерусалим получал от источников Рас-эль-Эйна, находящегося в пятидесяти километрах к западу от города; труба водопровода проходила по арабской территории; на трассе располагались четыре водонапорные станции. После ухода англичан арабы запросто, без единого выстрела, могли уничтожить иерусалимских евреев, оставив их без воды, для этого было бы достаточно всего нескольких шашек динамита.

К счастью, еще в то время, когда Великобритания получила мандат на Палестину, чуть ли не первым распоряжением британских властей было решение о постройке резервуаров для воды в разных частях Иерусалима. Дов Иосеф приказал сразу же начать наполнять все эти резервуары водой. После наполнения каждый резервуар был заперт и опечатан[4].

Не менее важна для города была теплоэлектростанция, которая потребляла тридцать тонн топлива в день. Понимая, что после ухода англичан необходимо захватить электростанцию, Дов Иосеф распорядился начать заготовки топлива на случай чрезвычайного положения. Наконец, Дов Иосеф не исключал возможности, что главная городская больница на горе Скопус окажется отрезанной от остальной части Иерусалима. Он принял меры к созданию в еврейской части города небольших клиник и операционных, а также основал "банк крови", который начал накапливать запасы крови для переливания.

Однако ни одно решение не далось юристу-канадцу так тяжело, как отказ эвакуировать из Иерусалима на побережье женщин и детей. Многие еврейские руководители высказывались за эвакуацию. Наряду с очевидными соображениями другого рода эвакуация облегчила бы проблемы обеспечения Иерусалима продуктами питания и водой.

Дов Иосеф решил оставить женщин и детей в Иерусалиме.

Мужчины должны знать, что они защищают не только свой дом, но и свою семью. Все понимали, какая судьба ожидает детей и женщин, если арабы завладеют городом. Сознание тягчайшей ответственности будет преследовать Дова всю зиму. Но позднее, вспоминая о своем решении, он скажет:

— Мы не выбирали легких путей.

Темной зимней ночью грузовик Хаганы остановился перед домом, в котором помещался иерусалимский клуб "Менора". В этом клубе собирались ветераны Еврейского легиона, сражавшегося во время Первой мировой войны в рядах британской армии; здесь хранились боевые реликвии Легиона, в частности, две трофейные пушки, когда-то захваченные у турок. Теперь инженер Элияху Сохачевер, родом из Польши, собирался использовать их в новых боях. Разобранные и распиленные на части, эти турецкие пушки должны были послужить для создания первых артиллерийских орудий иерусалимского гарнизона Хаганы.

Одно то, что Хагана решилась выкрасть орудия из клуба ветеранов и использовать их для создания "артиллерии", показывало, как нуждались евреи в оружии. Столь отчаянным было положение, что главный раввин Иерусалима разрешил рабочим подпольной мастерской Сохачевера работать по субботам, лишь бы поскорее закончить переделку. Эти примитивные пушки, получившие прозвище "Давидка" (по имени их изобретателя, сибирского агронома Давида Лейбовича), были единственными артиллерийскими орудиями в арсенале Хаганы.

Стреляли они снарядами, сделанными из обрезков водопроводных труб, начиненных взрывчаткой, гвоздями и обломками железа.

Дальность стрельбы этих пушек, по словам одного из артиллеристов Хаганы, была "не больше, чем у пращи Давида".

И все-таки из "Давидок" можно было хоть как-то, с грехом пополам стрелять. Кроме того, они обладали весьма ценным качеством: при стрельбе они производили такой ужасающий грохот, что могли хоть кого напугать до полусмерти.

В гаражах, на чердаках, в обычных квартирах, наскоро превращенных в мастерские, десятки людей изготовляли импровизированное оружие. К этой работе еврейская община смогла привлечь ученых с мировым именем. Так, Иоэль Раках и Аарон Качальский оставили на время свои попытки проникнуть в тайны атомного ядра и молекулярных соединений и занялись решением более простой задачи: синтезировать порох, пригодный для "Давидки". Студенты — физик Ионатан Адлер и химик Авнер Трейнин из Еврейского университета — мастерили самодельные гранаты и мины-ловушки. А в киббуце Мааган-Михаэль, к северу от Тель-Авива, Иосеф Авидар организовал целый завод по производству разнообразных боеприпасов.

Другой такой завод, под Хедерой, тоже созданный Авидаром, выпускал снаряды для небольших пушек. Одним из наиболее важных изобретений Авидара был самодельный бронированный автомобиль — его называли "сендвичем": броня такого автомобиля представляла собою деревянную панель толщиной в пять сантиметров, обшитую с двух сторон, подобно сендвичу, четырехмиллиметровыми стальными листами. В Тель-Авиве, Хайфе и особенно в Иерусалиме Хагана пополняла свои арсеналы оружием, купленным у врагов. Арабы — через посредников-армян — втайне продавали Хагане винтовки и патроны, спрятанные под грузом моркови или цветной капусты.

Британские арсеналы тоже иной раз открывались для Хаганы. В конце января два британских сержанта пригнали грузовик со взрывчаткой и прочими боеприпасами, удовольствовавшись символической платой — стаканом коньяку и благодарным рукопожатием. Еще один сержант за тысячу палестинских фунтов продал Хагане свой броневик, в башне которого были сложены снаряды, канистры с бензином и легкое стрелковое оружие.

Хагана провела несколько тщательно разработанных налетов на британские склады. Группа бойцов Иерусалимского гарнизона Хаганы, переодевшись в форму английских солдат, угнала однажды броневик "даймлер" из самого Бевинграда. Как Летучий Голландец, этот броневик стал загадочным образом появляться и исчезать почти одновременно в самых неожиданных местах, и вскоре иерусалимские арабы были уверены, что у евреев есть целый автопарк таких "даймлеров".