— Выходите, не бойтесь!
Однако женщины отказались выйти. Как вспоминала потом Шафика Саммур, дочь мухтара, они уловили в арабской речи еврейский акцент.
Эцелевцы взорвали еще пятнадцать домов, но тут у них кончился динамит. Те арабы, которым удалось пережить утреннюю резню, в панике укрылись в еще державшихся домах.
Тогда нападающие стали методически обстреливать дома автоматными очередями и забрасывать их гранатами. После полудня евреи пригрозили, что взорвут печь динамитом, если женщины оттуда не выйдут. Тогда дочь мухтара отворила дверь и первая вышла наржу. В развалинах своего дома она нашла трупы матери двух братьев.
На Деир-Ясин спустилась гнетущая тишина, которую прерывали только отдельные крики, а над дымящимися развалинами светило ласковое весеннее солнце. Операция "Единство" закончилась.
Бойцы Эцеля Лехи одержали победу. Они взяли Деир-Ясин[7].
Деир-Ясин лег черным пятном на совесть молодого государства.
У подавляющего большинства евреев Палестины резня в Деир-Ясине вызвала шок и отвращение. Еврейское агентство немедленно отмежевалось от действий террористов и осудило их. Давид Бен-Гурион лично послал телеграмму королю Абдалле с выражением своего возмущения. Главный раввин Иерусалима пошел на неслыханный шаг — изгнал участников нападения на Деир-Ясин из еврейской общины.
Арабы решили, что об этой трагедии должен узнать весь мир.
Несколько часов Хазем Нуссейби и Хуссейн Халиди, секретарь иерусалимского Верховного арабского комитета, совещались, обдумывая, в каком виде преподнести события в Деир-Ясине радиослушателям. "Мы опасались, — писал Нуссейби впоследствии, — что наши арабские соседи, невзирая на свои высокопарные тирады, не торопятся нам на помощь. Мы хотели заставить содрогнуться население арабских стран и тем самым побудить его оказать давление на свои правительства". В конце концов они решили описать происшедшее, снабдив свой рассказ ужасными подробностями. Это было, как потом признал Нуссейби, "роковой ошибкой". Рассказ о зверствах, совершенных в Деир-Ясине, не заставил правителей арабских стран изменить свою политику. Зато среди палестинских арабов началась паника. "Роковая ошибка" Нуссейби и Халиди привела к массовому бегству арабов из Палестины. Так возникла проблема палестинских беженцев.
23. Шалом, моя дорогая
Двое мужчин средних лет неловко бежали вслед за отходящими автобусами. Они опоздали. Медленно набирая скорость, колонна двинулась в путь. Один из догонявших сдался. Через неделю будет следующий рейс. Его спутник продолжал мчаться за исчезавшими машинами, истошно крича: "Подождите! Подождите!" Больница "Хадасса" и Иерусалимский университет на горе Скопус не могли обойтись без доктора Моше Бен-Давида. И тот не мог позволить колонне уйти без него.
Случилось чудо — одно из редких иерусалимских такси проезжало мимо. Бен-Давид вскочил в него. Через минуту с красным лицом и тяжело бьющимся сердцем доктор влез в автобус и рухнул на сиденье.
Снабжение больницы и университета после разделения города превратилось в серьезную проблему для еврейского населения.
Единственная дорога к горе Скопус шла через арабский квартал Шейх-Джаррах. Уже с декабря 1947 года арабские засады вынуждали ограничиваться отправкой одной автоколонны в неделю. В предшествующий месяц на дороге установилось зыбкое перемирие, и движение шло почти без происшествий. В конце улицы пророка Самуила, на передовом посту Хаганы, Моше Гильман остановил колонну для обычной проверки, которую он проводил вместе с английским полицейским инспектором.
— Пусть едут, — сказал англичанин, — дорога свободна. Наш патруль только что прошел.
Гильман помахал рукой, и машины двинулись. До горы Скопус было четыре километра. Впереди шел броневик, за ним — санитарная машина с красным щитом Давида, затем два автобуса, еще одна санитарная машина, четыре грузовика и второй броневик, прикрывавший тыл. Один из грузовиков вел маленький коренастый человек по имени Беньямин Адин. В декабре он купил за пятьсот фунтов сомнительную привилегию раз в день доставлять грузовик с товарами на гору Скопус. Он так преуспел в своем опасном занятии, что заработал кличку "Мишугене" — сумасшедший. И вот сегодня впервые, по приказу Хаганы, он ехал в рейс в составе автоколонны. В кабине Беньямина сидел пассажир; этот человек упросил довезти его до "Хадассы" — его жена только что родила.
Автобусы и санитарные машины везли бесценный груз — профессоров, врачей, научных работников. Здесь был цвет университетов Берлина, Вены, Кракова. Многие из этих людей прибыли в Палестину, спасаясь от нацистов. Их энергия и интеллект помогли основать в стране образцовую сеть больниц, лабораторий, исследовательских центров. Это были работники медицинского факультета Еврейского университета в Иерусалиме и медицинской организации "Хадасса", основанной в 1922 году американской еврейкой Генриеттой Сольд. На пожертвования американского еврейства эта организация строила медицинские учреждения по всей Палестине. Самым замечательным из них была больница на горе Скопус.
В первой санитарной машине сидел директор больницы Хаим Ясский, офтальмолог с мировым именем. Кроме профессора, в этой машине находилась его жена Фанни, еще шестеро врачей, медсестра и раненый на носилках. Ясский хорошо знал каждый метр дороги. Он жил в Иерусалиме уже двадцать лет. Сквозь узкую прорезь в бронированной обшивке окна доктор увидел дом, где он часто обедал. Здесь жила знатная семья Напгашиби. Дальше стоял дом Кэти Антониус. Ее некогда изящный салон теперь служил караульным помещением для тридцати шотландских солдат из Горного полка легкой пехоты.
Наверно, никто из пассажиров так не стремился поскорее прибыть на мести, как Хаим и Фанни Ясские. Они никогда не уставали восхищаться видом Старого города у подножья горы и постоянно меняющимися оттенками освещения гор Моава на востоке.
Во второй санитарной машине ехала Эстер Пассман, молодая вдова — американка, заведующая социальной службой ракового отделения. Эстер хотела остаться сегодня в Иерусалиме. Ее пятнадцатилетний сын был ранен, когда готовил взрывчатку для Гадны. Однако он настоял, чтобы Эстер ехала. Водитель объявил, что они почти миновали Шейх-Джаррах. Эстер и другие пассажиры с облегчением вздохнули и принялись болтать в полутьме бронированного автобуса. Оживились и двое раненых бойцов Эцеля — один из них был ранен в Деир-Ясине. Медсестра открыла термос с чаем и дала каждому по глотку.
Но радость оказалась преждевременной. Из придорожной канавы, не снимая пальца с взрывателя мины, за приближающимися машинами следил портной Махмуд Наджар. Он ждал подходящею момента. Двумя днями раньше Наджар встретился в своем излюбленном кафе с английским офицером, который назвал ему день и час прохождения колонны. Более того, англичанин сказал, что если люди Махмуда нападут на колонну, их не станут обстреливать при условии, что британские патрули не будут затронуты. Англичане подстрекали арабов к нападению.
Весь следующий день Наджар готовил засаду. Рассчитывая на покровительство англичан, он решил нанести удар со стороны гостиницы "Ориент Хауз".
Шум моторов усилился, и наконец передовой броневик появился на повороте дороги. Наджар нажал на взрыватель. Клубы дыма окутали броневик. Когда дым рассеялся, Наджар растерянно заморгал. Он взорвал мину слишком рано. Вместо того, чтобы уничтожить машину, мина лишь вырыла громадную воронку на дороге. Тяжелый броневик не смог вовремя затормозить и рухнул вниз. Остальные машины разом резко затормозили.
Пассажиры в растерянности спрашивали друг друга, что происходит. Град пуль был им ответом.
Взрывы и стрельба привлекли внимание всего города. Сначала десятками, а затем и сотнями арабы из Старого города и окрестных поселков стали сбегаться к месту засады.