Через три дня из-под руин откопали последнюю жертву. Это был испанский дипломат Мануэль Альенде Саласар: бессмысленная смерть в чужой стране положила конец путешествию в нелепость.

В первые дни января 1948 года прекратились рейсы автобуса № 2, связывавшего новый Иерусалим с Еврейским кварталом Старого города. Жители квартала оказались в осаде. Теперь к ним не поступали ни продовольствие, ни топливо, ни боеприпасы. Около штаба Хаганы складывали трупы умерших — их невозможно было похоронить. Керосин был на исходе. Почти не осталось молока для детей.

Еврейское агентство ежедневно требовало, чтобы британские войска разобрали арабское заграждение у Яффских ворот.

Англичане, в свою очередь, настаивали на эвакуации всех евреев из Старого города. Еврейское агентство отказалось выполнить это требование. Тогда англичане предложили компромиссное решение: они будут раз в неделю под вооруженной охраной сопровождать в Старый город колонну еврейских грузовиков с продовольствием и топливом, предварительно обыскивая каждый грузовик. Англичане обязывались вывезти из Старого города всех евреев, которые пожелают оттуда выехать, но отказывались пропустить туда кого бы то ни было. Предложение британских властей противоречило всем принципам, которыми руководствовалось Еврейское агентство в своих отношениях с мандатными властями, однако положение в Еврейском квартале было отчаянное, и пришлось скрепя сердце уступить.

Для офицеров Хаганы, на долю которых выпало защищать клочок самой священной для евреев земли, это были дни жестокого столкновения с действительностью. Они оказались запертыми в одном из самых уязвимых пунктов во всей Палестине. В Старом городе у евреев было сто пятьдесят бойцов Хаганы, пятьдесят бойцов Эцеля и Лехи и еще небольшой отряд, которому в ближайшие месяцы предстояло заслужить особую благодарность всех защитников Еврейского квартала, — шестьдесят девушек, служивших в Хагане. В эти зимние дни и ночи Иссер Натансон, командир Эцеля, не раз вспоминал свой последний разговор с человеком, приказавшим ему отправиться в Старый город.

— Что нам придется там делать? — спросил тогда Иссер.

— Жертвовать собой, — ответил тот с грустной улыбкой. — А для чего еще, по-твоему, ты там нужен?

"Ложась спать, мы не уверены, что утром проснемся живыми. И не так мешают спать выстрелы, как взрывы. Люди просыпаются среди ночи под развалинами собственного дома. Твоему отцу приходится ездить на работу в карете скорой помощи. Каждый раз, когда раздается стук в дверь, мы цепенеем от ужаса: вдруг это пришли взорвать наш дом. После шести вечера мы никуда не выходим и запираем все двери и окна".

Так одна арабка описывала своему сыну — студенту университета в Бейруте — жизнь в Иерусалиме спустя два месяца после решения ООН о разделе Палестины. Ее слова хорошо передают состояние многих иерусалимцев — как арабов, так и евреев — в январе 1948 года. "Иерусалим, — писал корреспондент газеты "Нью-Йорк Тайме", — по существу, изолирован от страны завесой страха. Никто не приезжает в Иерусалим, и никто не покидает своего квартала без крайней необходимости".

В еврейской части Иерусалима начали исчезать продукты.

Недоставало молока, яиц, мяса и овощей. Большинство ресторанов закрылось.

Зима выдалась на редкость холодная, а в еврейских домах нечем было топить печи. Еще больше домохозяйки страдали от нехватки керосина — не на чем было готовить пищу. Самые элегантные дамы, выходя из дому, брали с собой ведро или бидон — на случай, если по дороге встретится торговец керосином, ведущий за собою увешанного канистрами осла. Как арабы, так и евреи постоянно должны были думать о своей личной безопасности. Правда, очень немногие каждодневно подвергались такой опасности, как Рут и Хаим Геллеры — одна из немногих еврейских супружеских пар, оставшихся в Катамоне. Пробраться к себе домой они могли только по глубокой траншее, прорытой через сад к черному ходу из дома.

По ночам Рут караулила у окна нижнего этажа с колокольчиком в руках: в случае опасности звон колокольчика должен был разбудить бойца Хаганы, спавшего наверху. Однако, подобно многим другим. Геллеры научились приспосабливаться к обстоятельствам.

Однажды, когда они собирались на концерт, Хагана предупредила их, что вечером будет взорван соседний арабский дом. Супруги быстро обсудили ситуацию. А затем они все-таки поехали на концерт, предварительно открыв все окна, чтобы при взрыве не полопались стекла.

Однако наиболее наглядным свидетельством мрачного настроения, царившего в еврейской части Иерусалима, было появление квадратных белых листков. Клочки бумаги смотрели со стен, с телеграфных столбов, с витрин магазинов. Их расклеивали бойцы Хаганы, Эцеля или Лехи. Но кто бы эти листки ни писал, черные резкие строки всегда складывались в одни и те же слова: "Мы склоняем голову перед памятью нашего товарища...".

Иерусалимские арабы не страдали, подобно своим еврейским соседям, от недостатка пищи или топлива — город окружали многочисленные арабские деревни. Однако о своей безопасности арабам приходилось думать не меньше, чем евреям. Амбара и Сами Халиди каждый вечер продолжали читать и заниматься в той самой библиотеке, где они следили за дебатами в ООН. Но теперь кресло Амбары стояло перед окном, заслоняя комнату.

Убийства доктора Лерса и доктора Малуфа породили волну террора по профессиональному признаку; эта волна докатилась до университетских кругов, и Амбара боялась, что еврейский стрелок может проскользнуть к ним в сад, чтобы застрелить ее мужа в отместку за какого-нибудь еврейского профессора, убитого арабами.

В отличие от еврейских кварталов, где по вполне понятным причинам гражданское население и бойцов Хаганы объединяли дружба и взаимное доверие, в арабских районах между жителями — в основном людьми из среднего класса — и их защитниками, набранными главным образом из феллахов, наблюдалось лишь нечто вроде неустойчивого перемирия. В каждом квартале был свой комендант, преданный муфтию, но нередко враждовавший с другими наемниками. Они постоянно ссорились друг с другом и вымогали деньги у жителей, которых подрядились защищать. В их ряды затесались вооруженные банды из Сирии, Трансиордании и Ирака. Считалось, что они приехали сюда, чтобы сражаться за Святой город, однако на самом деле очень многих из них привлекло в Палестину не столько желание защищать Иерусалим, сколько надежда поживиться грабежом. На арабских рынках бойко торговали краденым и вещами, "изъятыми" из покинутых арабских и еврейских домов. Необученные и недисциплинированные, эти вояки отвечали на редкие выстрелы еврейских снайперов беспорядочной стрельбой, а потом часами бродили по базарам в поисках боеприпасов, пытаясь возместить растраченные обоймы.

Лишь одно место не затронули хаос и ненависть, царившие в городе. Маленьким островком, на котором небольшая группа евреев и арабов жила в мире и согласии, была государственная психиатрическая лечебница. Видя, как равнодушны пациенты лечебницы к распрям, раздирающим их народы, представитель Международного Красного Креста Жак де Ренье сделал у себя в дневнике грустную запись: "Да здравствуют сумасшедшие!".

"Мы превратим жизнь евреев в ад!" — угрожал секретарь Верховного арабского комитета. И действительно, сторонники муфтия поставили себе такую цель. Однако, поскольку в Иерусалиме все еще находились значительные силы британских войск, ни арабы, ни Хагана не могли всерьез думать о захвате вражеских позиций. Проведением диверсионных актов в арабских кварталах евреи надеялись посеять панику среди арабского населения Иерусалима. Несмотря на то, что Голда Меир решительно осудила взрыв "Семирамиды", эта операция имела определенные результаты: бегство евреев из кварталов со смешанным населением прекратилось, и, наоборот, множество арабов начало покидать эти районы. Излюбленная тактика Хаганы заключалась в том, чтобы заслать небольшую ударную группу в "тыл" арабов — в какую-нибудь деревню или городской квартал, где, как подозревалось, укрывались люди муфтия. В то время как вторая группа отвлекала внимание арабов, открывая огонь где-нибудь в другом месте, ударная группа проводила намеченную операцию. Как объяснял Авраам Тамир, молодой командир Хаганы, участники такого рейда получали задание "быстро и неожиданно ворваться, взорвать дома, убить несколько человек и отступить".