За день до Рождества Пия занята обычными предпраздничными хлопотами. Особых дел уже не осталось: треклятая рождественская елка наряжена, осточертевшее имбирное печенье испечено, а завернуть подарки можно и завтра, перед тем как ехать к маме, на самый ужасный обед в году.

И будь проклят рождественский окорок, который стоит у нее в духовке и который ей на хрен не нужен.

Самодельные ириски она съела еще на прошлой неделе. Двести пятьдесят грамм страшно опасных для фигуры взбитых сливок, отвратительный старинный семейный рецепт, рождественские сливочные ириски, чтоб они провалились. Делать новые ириски ей теперь неохота. Вместо этого можно есть шоколадки «Афтер Эйт» до тех пор, пока ее не стошнит. Жир он и есть жир, не важно, ириски это или «Афтер Эйт».

— Уж в этом-то году мы точно обойдемся без подарков, — как обычно, сказали все друг другу. Надо же соблюдать традиции. Вдруг кто-нибудь да поведется на обман.

Дети Анны и Хокана подарят ей кучу рисунков, и она, как обычно, не сможет разобрать, что на них намалевано.

Сами Анна и Хокан подарят ей какой-нибудь идиотский детектив Хеннинга Манкеля, который она читала сто лет назад, когда он еще публиковался по главам в газете «Экспрессен». Мама наверняка подарит очередной невообразимый артефакт из наследства какой-нибудь тетушки, о существовании которой Пия никогда раньше не слышала.

Сама Пия купила дорогущие подарки, чтобы всем было стыдно. Так им и надо, она даже специально оставила ценники.

Когда она попадет в ад, она, по крайней мере, будет этого заслуживать.

В каждом окне горят свечи. Значит, наступило Рождество.

Уже почти девять вечера. Хокан сидит в офисе за компьютером. Когда он за полночь сядет в машину и поедет домой, Анна и дети будут уже спать.

Завтра канун Рождества. Тем не менее он весь вечер торчит на работе. Хотя, может, он как раз потому и торчит здесь, что завтра сочельник. Если он закончит сегодня все дела, то сможет не выходить на работу до Нового года. По крайней мере, именно так он объяснил это Анне, когда она начала возмущаться.

— Это, кстати, называется «полуночничать». — Хокан попытался обратить все в шутку, но почему-то Анну это ничуть не развеселило.

А Хокану как раз казалось, что шутка получилась неплохая. Он испробовал ее на всех своих коллегах, когда они уходили домой пораньше. Они, по правде говоря, тоже не очень смеялись, но это не важно. Хокан никогда и не строил из себя юмориста.

Он просто хотел задержаться на работе. Анне этого так не объяснишь, но Хокан действительно любит засиживаться в офисе.

Когда все сотрудники уже ушли, свет всюду погашен и горит только лампа на столе Хокана, а он сидит в ее лучах и работает, — именно тогда на него нисходит такое блаженство, которое иначе чем волшебным он назвать не может.

Это такое ощущение, как будто не существует ничего, кроме того, что освещает лампа. Как будто ничего, кроме него, нет. Несколько часов его никто ничем не побеспокоит. Он полностью принадлежит себе.

Хокан слышал от знакомых, что они переживали нечто подобное высоко в горах или на берегу моря. Но Хокану не нужно ощущать величие природы, ему хватает лампы на рабочем столе у себя в офисе.

Освещенный участок становится его тайным пространством, где словно какой-то тихий добрый дух спускается к нему, сидит рядом и дарует покой.

По спящим мониторам коллег плавают аквариумные рыбки, а на некоторых вспыхивают беззвучные фейерверки. У кого-то — прыгающий на батуте Гуфи, у кого-то по экрану бежит строка «Поп — это тупо, джаз — это круто».

Хокан сидит в своем уголке и занимается делами.

Спокойно молча работает.

Засидеться на работе в предпраздничный вечер. Тоже ведь своего рода счастье.

Весь мир сидит сейчас дома и проводит этот долгий вечер перед экранами телевизоров, которые показывают «Бинго-Шоу».

Хокан один на свете, словно после ядерной войны, как он часто представлял в детстве.

Такое же чувство, что он обрел совершенный покой и принадлежит только самому себе, Хокан испытывает, когда читает комиксы. Особенно те, которые знает наизусть — например, про Тантана или про Астерикса.

Или когда были открытые телефоны доверия[13]. Хокан любил дозвониться и сидеть тихо-тихо, прижав трубку к уху, и слушать гудящий запретный космос, где голоса то возникали, то исчезали, где возбужденные или возмущенные люди разговаривали между собой. Сам Хокан никогда не принимал участие в разговоре, ни разу не сказал ни слова, едва дышал; он присутствовал как немой свидетель, который никогда не даст показаний. В те минуты он был счастлив.

Тогда ему открывалось его настоящее «я», настоящий Хокан. Темный странник.

Я — это ты.

Он, должно быть, чокнутый. Человек, который больше всего любит оставаться на работе, когда все ушли, или сидеть тихонько у телефона и подслушивать чужие разговоры, или погружаться в комиксы, которые он вот уже двадцать лет знает наизусть, — такой человек явно нездоров.

Когда его почти не существует.

Вот когда Хокан по-настоящему счастлив.

В ночь перед Рождеством Анна лежит в постели и ждет возвращения мужа. Который раз. Ожидание — часть ее будней.

Кругом тихо. Почти ничего не происходит. Но как однажды кто-то сказал — «Тишина предвещает приключения!». После чего, вероятно, этот кто-то принял порцию морфина и отрубился на двадцать четыре часа.

Однажды, когда Анне было семь лет, она по дороге в школу попросила Бога, чтобы в ее жизни случилось что-нибудь необычное. В тот же день одноклассники затащили ее на перемене в угол и там избили. Били ее тихо и сосредоточенно, словно выполняя долг. С тех пор на протяжении почти шести лет ее травили в школе.

Анна всю жизнь считала, что Бог таким образом наказал ее за неблагодарность и непослушание. За то, что она молилась о приключениях, а не о тихом благополучии.

С тех пор она предпочитала не искушать Бога. И душевного покоя в тихом благополучии тоже не обрела. Видимо, и Бог и покой — не то, чем кажутся.

Тишина предвещает приключения.

Удивительно смешное высказывание, если вдуматься. Как название пьесы Ларса Нурена[14].

Ночь порождает день. Тишина предвещает приключения.

Вечно у нее в голове какой-то бардак.

Почему же Хокана все нет и нет?

Может, с ним что-то случилось? Позвонить в больницу? А в какую больницу звонить? Вот так думаешь всегда: «Надо позвонить в больницу!», как будто на свете есть только одна больница! А больниц-то на самом деле огромное количество. И в которую из них звонить?

Тот, кто придумал, будто тишина предвещает приключения, вряд ли когда-нибудь вслушивался в тишину типового коттеджа ночью, когда дети наконец заснули, всюду погашен свет и темноту разбавляет только слабое свечение от электронных часов по всему дому: на микроволновке, на видеомагнитофоне, на CD-проигрывателе, на радиобудильнике в спальне.

Время больше не тикает, не стучит маятником. Время стало беззвучной, злобной, выжидающей технологической сущностью. Холодным зеленым светом брезжит время, терпеливо что-то выжидая, похожее на полтергейст, глаза которого сверкают в проеме дисплея.

Вся техника застыла в режиме ожидания нового дня. Компьютер, музыкальный центр, телевизор, игровая приставка.

Из кухни слышно, как посудомоечная машина ополаскивает тарелки, и когда она закончит, наступит полная тишина.

В гостиной стоит елка, огоньки на ней не горят. На полу разбросаны игрушки, которые Анна не успела убрать. На диване лежит гора чистого белья, которое Анна так и не разобрала.

Скоро в гостиную сквозь окна проникнут лучи мусороуборочных машин. Тонкие тюлевые занавески будут отбрасывать длинные тени на книжные полки, на неполное собрание самой не читанной на свете многотомной Национальной энциклопедии.