Это тоже история о том, чего не случилось. Пустяк. Не более, чем заметка в старой газете. Это почти не считается.

Такая вот правдивая история.

Кажется, сердце вот-вот выскочит из груди. Анна медленно набирает номер телефона, записанный на мятом листочке. Она за эту осень часто, оставшись одна, доставала и разглядывала этот листок, и все-таки она внимательно проверяет каждую цифру перед тем, как нажать кнопку. Каждое движение указательного пальца — измена. Уже одно то, что она сохранила этот номер, — бунт и предательство.

Раздаются длинные гудки. У Анны несколько раз до икоты перехватывает дух, пока она ждет, когда на том конце провода раздастся голос. Рука, в которой Анна держит трубку, вся липкая от пота. Анна прижимается к трубке так плотно, что ухо начинает болеть. Гудок, другой, третий, четвертый. Анна изо всех сил надеется, что никто не ответит. Тогда она спокойно повесит трубку и скажет себе, что вот она же попыталась. И на этом все закончится.

Включается автоответчик. Слава богу: значит, его нет дома.

— Вы позвонили Андерсу. К сожалению, я не могу сейчас ответить. Оставьте ваше…

Анна не хочет оставлять сообщение и собирается повесить трубку, но тут голос автоответчика прерывается и кто-то на другом конце произносит:

— Алло.

Сердце колотится так бешено, что Анна начинает задыхаться.

— Алло? — повторяет голос.

Она должна что-то сказать. Должна себя обнаружить. Должна снова дышать.

— Алло, — повторяет голос уже в третий раз, — ну же, говорите, я ведь слышу, что кто-то икает.

Хокан с детьми уехали на следующий день после Рождества, и в тот же вечер Анна отправилась встречаться с человеком, которому сейчас звонит. Одна, без подруг. «Без свидетелей», — как она это про себя назвала.

Она купила пачку сигарет «Бленд Ультра» и зарядилась вишневым вином — для храбрости и чтобы слегка расслабиться.

Они договорились встретиться в ресторане, в котором, она точно знала, им не попадется никто из знакомых Анны, в той части города, где она почти никогда не бывала.

Вот она — Анна, которая не боится риска. Не боится нарушить тишину.

Анна хочет совершать неожиданные поступки. Анна любит новые впечатления. Хокана это всегда раздражало. Он хочет, чтобы ничего не менялось. Даже компакт-диски он покупает только с теми записями, которые у него уже есть на виниле. Nice price. Точно знаешь, что покупаешь. Надо быть верным старым друзьям — так он это называет.

Быть верным старым друзьям — значит остерегаться новых.

Но сейчас Хокана нет рядом. Ее никто не одергивает, не ограничивает ее свободу, не сдерживает ее устремлений.

Сейчас она лицом к лицу с чем-то новым.

С его глазами что-то не то. Взгляд одновременно дружелюбный и испытующий. Какого они цвета? Светло-зеленые, почти желтые, и зрачки блестят, как черные жемчужины. Странные какие-то глаза, и нос тоже странный, и улыбка.

Может, конечно, она выпила слишком много вина. Но глаза действительно странные.

Манера говорить у него тоже необычная: с его губ не сходит легкая, чуть вызывающая улыбка, как будто всему, что он говорит, можно верить лишь наполовину. Как будто намекает, что, быть может, влюблен, но не уверен, что ему это нужно. И если она хочет его понять, ей нужно нырнуть поглубже — туда, где до дна не дотянуться, а он не обещает прийти ей на помощь, начни она тонуть. Или обещает? Какие же странные глаза…

В начале свидания он был в маленьких круглых солнцезащитных очках с коричневыми стеклами. Словно он знал про странный магнетизм своего взгляда и хотел смягчить эффект. Именно из-за его глаз Анне так недоставало мужества, когда она набирала номер. Из-за его странных светло-зеленых, почти желтых глаз.

То, что он не снял темные очки, не кажется ей удивительным. Это как будто само собой разумеется. Как будто он хочет, чтобы Анна сперва немного привыкла. Поэтому она сидит и рассматривает его губы и его белоснежную улыбку.

Когда им приносят заказ, он наконец снимает очки и убирает их в нагрудный карман. Потом он заглядывает ей в глаза — и не отводит взгляд, смотрит долго и серьезно.

Бонус, думает Анна, он позволяет мне смотреть ему в глаза и сам тоже смотрит на меня, прямо на меня, и он видит сильную и прекрасную Анну — ту женщину, которая во мне скрыта.

Может быть, это все вино. Может быть, это любовь. Может быть, в ней проснулась прекрасная, сильная Анна, неукротимая, как стихия. Да, похоже, все именно так.

Они выходят из последнего автобуса, держась за руки, и бредут по району типовых коттеджей. Анна замерзла, и Андерс накинул ей на плечи свой свитер. Он поглаживает ее руку большим пальцем. Его ладонь — теплая и твердая. Все происходит не по-настоящему. Как в кино.

На улице так холодно, что изо рта у них идет пар, словно табачный дым.

Анна чувствует себя подростком. Как будто все только начинается. Перед ними раскинулась неизвестная земля, над ними — ничего, кроме звезд. Никакого мрачного и грозного Бога, который бы ее поучал и наказывал.

На секунду Анне становится не по себе от мысли, что они могут встретить кого-нибудь из ее знакомых, но она слишком пьяна, чтобы тревога овладела ею всерьез.

Навстречу идет человек с собакой. Крайне маловероятно, что это окажется кто-то знакомый. Риск, которым можно пренебречь, как любит говорить Хокан. Он всегда был сторонником использования ядерной энергии.

Но так же как ядерные реакторы, как известно, иногда все-таки взрываются, так и человек с собакой оказывается знакомым. Это Хультгрен, который живет в одном из соседних домов. Проходя мимо него, Анна не выпускает руку Андерса. Только почему-то улыбается, смущенно и беспомощно.

Хультгрен вытягивает голову, кивает и восклицает «Привет!» гораздо громче, чем требуется. Затем выдерживает паузу и недоуменно смотрит на них, словно говоря: «Ах, вот, значит, как оно…» и «Да ладно, не беспокойтесь, я сам придерживаюсь таких свободных взглядов, что даже не помню точно, как меня зовут. А моей жене вообще нравится Рикард Вульф!»

Собака, которую Хультгрен держит на поводке, — довольно жирный лабрадор.

Хультгрен и лабрадор Хультрена очень похожи друг на друга.

Когда они прошли, Анна оборачивается, чтобы посмотреть, обернется ли сосед. Но тот не оборачивается. И Анна все равно слишком пьяна, чтобы испытывать угрызения совести.

Андерс как будто вовсе не обратил на встречу с Хультгреном никакого внимания. Он идет себе и держит ее за руку. От их дыхания поднимается пар, словно табачный дым.

Анне интересно, о чем Андерс сейчас думает. Вот ровно сейчас.

— О чем ты сейчас думаешь?

— О том, что мы идем по улице, — отвечает он.

Надо же, думает Анна. А ведь и правда.

Когда они заходят в дом, Анна не начинает извиняться за беспорядок. В любом другом случае она бы стала это делать, совершенно автоматически. Но не сейчас. Сегодня она поступает так, как обычно не поступает.

Анна берет Андерса за руку и ведет его по дому.

Вот подвал. Мы собирались сделать здесь сауну, но все руки не доходили. А вот наша гостиная. Да, мне тоже нравятся эти подсвечники. Вот терраса. Летом здесь очень красиво. Окна выходят на запад, и где-то до половины восьмого в доме всегда солнечно.

В какой-то момент Андерс спрашивает, зачем она все это ему показывает. Анна отвечает, что не знает.

Наверное, ей хочется, чтобы он узнал, какая она на самом деле, и для этого ей нужно показать ему, что у нее есть.

Она — то, что она нажила.

Ей столько всего хочется рассказать ему, но, когда она пытается начать говорить, выходит, что сказать ей нечего.

Андерс говорит, что он, кажется, влюблен. И что раньше с ним такого никогда не было.

Анна не говорит, что ей кажется, что она влюблена. Это прозвучало бы глупо. Вместо этого она старается как можно загадочнее улыбнуться и позволяет ему утонуть в своих глазах.