— Там была битва?

— Была… лет шесть назад. Варвары с запада штурмовали нашу столицу, но в тот раз мы выстояли, я тоже был там, моя рука пролила немало крови. А через два года все повторилось, и тогда их было намного больше. Пала столица и наш народ истреблялся нещадно… Теперь лишь редкие поселения в лесах или горах — вот все, что от нас осталось… — Стилдат отложил гитару и смотрел на огонь, его душа, встревоженная свежими шрамами воспоминаний, искала успокоение в извечном изменчивом пламени, искала там веру и символ возрождения, но тщетно…

— Вон-а, и там живут люди, — неловко вставил первый охотник, почесывая затылок.

Второй осуждающе посмотрел на него, и тот смутился, уставившись взглядом в землю.

Пауза затягивалась, угрюмая, неловкая. Капитан положил руку на плечо Стилдату и тихо сказал:

— Никогда не исчезнет народ, об отваге которого слагают песни. Никогда не сломают верящего в победу…

Стилдат посмотрел в глаза Мелту и мягко улыбнулся печальной улыбкой:

— Не к чему вера, ради самой веры… И… и не все подвластно человеку, пусть и сильному. Но ты искренен, мы нравимся друг другу, пусть моя боль не затронет тебя, потому что нет ничего печальнее, чем жалеть кого-то… Не стоит.

Мелт улыбнулся в ответ.

— А что значит "схоронить топор у стен Сарнаэды"? — Корни с любопытством впился взглядом в музыканта.

— Это просто ритуал. Если закопать на поле боя оружие, то никогда больше не придется сражаться здесь, ни тебе, ни детям твоим. Это как желание мира…

— А вам пришлось?

— Что пришлось?

— Потом сражаться там?

— Нет… не довелось… Отправил меня правитель сюда, в империю, за помощью! — глаза музыканта сверкнули гневом, а губы скривились в презрительной усмешке. — Император даже не принял меня! Вот и странствую сейчас, вольный бард, играю за кусок хлеба и крышу над головой…

— А назад? Назад почему не вернулись? Воевать?

— Вестник нашел меня… Некому там больше воевать… Вот и нет мне нигде покоя… А! — он устало махнул рукой. — Лучше выспаться как следует!

Стилдат улегся, завернувшись в плащ, положил под голову дорожную сумку и уснул, словно и не было на душе свербящей язвы.

— Добрая мысль, — буркнул Парнат, и тоже улегся.

— Да-а-а… — вздохнул Рейнил, теребя в руках оперенье стрелы.

Они втроем смотрели на пламя, вяло лижущее остатки дров, и молчали. Любые слова были лишними, ненатуральными, а тишина ночи успокаивала.

Капитан лег на спину.

Звезды… Такие непривычные, чужие… Именно чужие. Чужие звезды чужого мира.

***

Лес… Он больше всего ненавидел лес, но здесь их никто не найдет, в такой-то глуши. Уже шесть дней прошло, а реголдов нет, словно и забыли про них…

Хранитель поежился и вновь достал атрилловое зеркало — лишь мелкая рябь и призрачная дымка переливалась в глубине и ни намека на прорыв. Он с раздражением сунул зеркало за пазуху.

Лишь одна мысль согревала: Седой Клинок висел на поясе и холеная рука Хранителя с наслаждением ложилась на эфес в виде черного дракона, кусающего собственный хвост, пальцы поглаживали рельефную гарду, впитывая уверенную мощь и силу, взгляд становился жестким, и сознание, чувствуя Власть, наполнялось гордостью.

— Надо что-то делать, Хранитель, — угрюмо сказал Эр-Зор, сдирая шкуру с только что убитого зайца.

— И что же ты предлагаешь? Два месяца тащиться по лесам к реке? — язвительно поинтересовался Хранитель. — А потом еще пару недель по пустыне? Нет! Верховный знает, что мы здесь!

— Но реголдов-то нет…

— Да, реголдов нет, — вздохнул Хранитель, — что-то случилось…

— А если нас найдут?

— Кто?

— Ну… мало ли кто. Заметит какой охотник и расскажет солдатам.

— Вот уж никак такого не выйдет! Через наши ловушки незамеченным никто не пройдет, а уж незваного гостя мы встретим и уважим. Как следует уважим! — его глаза свирепо блеснули.

Словно в насмешку над словами Хранителя на краю поляны раздалось тихое покашливание. Тролли резко обернулись: худой тщедушный старик устало стоял, опираясь на кривой сучковатый посох. Старик негромко, но болезненно покашливал, то и дело морщась и сплевывая мокроту.

— Мир вам, добрые люди, — хрипло сказал он, низко кланяясь. — Пожалейте нищего, дайте кусок хлеба, два дня не ел ничего, акромя ягод и грибов сырых… — он закашлялся. — А я вам совет дам, добрый совет…

Хранитель впился взглядом в нищего старца.

— А как же ловушки, Хранитель? — с еле скрываемой насмешкой прошептал ему на ухо Эр-Зор.

— Не знаю! — сквозь зубы процедил Хранитель, продолжая изучать нищего: грязное рубище из грубого сукна, чуть дрожащие руки, седые немытые космы волос, склоченная борода чуть ли не до колен, худоба и выражение безмерной усталости на изъеденном морщинами лице — старик не вызывал опасений, но как же с ловушками?

— Что ты здесь делаешь, человече? Чего ищешь?

— Ищу покоя я, мил человек, а кроме, как в глухомани, нету мне покоя нигде.

— Отчего же?

— Преступил я черту, за которой нет мне покоя, и нет покоя в Мире во всем.

— Загадками говоришь, человече! — недовольно сказал Хранитель.

— Загадками только глупцы говорят, — проворчал старик и вновь закашлялся.

— Не дерзи, старик!

— Только унижение стоит под глупостью…

— Не учить ли ты меня вздумал? — угрожающе насупился Хранитель.

— Не учитель я тебе, добрый человек, а вот совет дать могу.

— Поворачивайся и ступай, откуда пришел, мне советы твои ни к чему и нет здесь для тебя пищи, — сказал Хранитель, делая знак за спиной Эр-Зору.

— Не по людски отказывать в крохе пропитания просящему, — старец печально покачал головой.

— Проваливай, голодранец, а не то пинками поможем! — оскаблился один из троллей.

— И не совестно вам над стариком потешаться, еле бредущему в поисках крова и пищи? — дрожащим голосом спросил нищий.

— Проваливай! — разозленно рыкнул тролль, подходя к старику.

Старик тяжело поднял голову и посмотрел на тролля: вместо смертельного испуга в золотистых выцветших глазах отражалось лишь… презрение. Презрение, перевитое волей, укрепленное силой ударило по самоуверенному сознанию тролля. Тот смешался, на короткий миг удивление затмило бахвальство, но потом гнев смял все и глаза тролля налились кровью:

— Ах ты, сморчок! — прошипел он, вынимая из ножен на предплечье короткий кинжал.

— Негоже так обращаться с путниками… — тихо вымолвил старик, расправляя плечи. Исчезла дрожь, мускулы словно налились мощью, искательный прежде взгляд стал суровым и давил, словно пятипудовая наковальня.

Тролль застыл. Напряженная пятисекундная пауза повисла над поляной. Никто не нападал первым: старик не хотел, тролли ждали приказа, внимательно следя за рукой Хранителя. Наконец мизинец соприкоснулся с большим пальцем и семь ножей метнулось через всю поляну, навстречу старику, а самый ближний к нему тролль сделал стремительный выпад.

Старик, крутнув, отбросил посох, чуть присев. Три ножа воткнулось в сучковатое дерево, два прошли над головой, а еще два он словил, тут же бросив назад — двое с хрипом повалились на землю, ножи прошли сквозь горло, упершись в хребет.

Нападающий тролль стремительно провел атаку, целясь в грудь, но нищий без труда перехватил руку, рубанул по локтевому суставу и вогнал кинжал по рукоять прямо в сердце незадачливому служителю.

А потом в ход пошла магия. Проворный взмах руки со скрещенными пальцами и еще двое без стонов рухнули на землю с искореженной грудью, торчащими наружу обломками ребер и клочьями мяса.

Хранитель, сбросив оцепенение первых мгновений, выхватил меч и прошептал слова Бегущей Воды, пробуждая силы Седого Клинка, дав выход укрощенной эуритом и создателем стихии. Лишь посвященные знали слово, лишь они могли управлять клинком и той мощью, что заключалась в нем. Нет нужды творить заклятья, нет нужды менять в астралах эерхоны, нет нужды Дара и Мастерства — скажи слово, и Стихия воды выплеснет всю мощь на врага, только слова, нужные слова, и ничего более!