— А он давненько на имперских магов зуб имеет, отвергли его из Академии ихней магической за несурьезность, а он и пообещал еще показать свою силу, испробовать наработки свои на этих гнусных, недоверчивых тупицах. Он и Сэймана кое-чему научил.
— Кстати! — внезапно воскликнул Остри. — Где мой лучший друг? У кого ни спрашивал, молчат, словно воды в рот набрали.
— Убили Сэймана… — помрачнел Стар. — Зелитарь рассыпался…
— Что?! — Остри поперхнулся. — Кто?! Как?! Какая тварь?! — удар могучего кулака об стол заставил примолкнуть весело гудящих посетителей.
— Подробностей нет, но это был имперский чародей с драконом.
— Ух! Попадись мне этот волшебничек! Уж я бы из него дух выпустил шататься по свету! — проскрежетал зубами Остри. — Как дело-то было?
Стар рассказал все, что было ему известно. Остри слушал напряженно, время от времени яростно выкрикивая ругательства и проклятья. Его гневу не было предела, чем он только не грозил злосчастному магу и его дракону, даже привыкший к ругательствам Стар удивленно морщился, когда Остри вставлял особо изощренный оборот. Вконец выговорившись, силач несколько успокоился и тихо зашептал Стару:
— Не гоже это так оставлять, надобно того мага порешить, и чем скорее, тем сподручнее всем будет…
— Но война, Остри, надо сперва о Реркрюне позаботиться.
— Надо, — мягко согласился Остри, — но затем немедля отправляться на поиски этого подлеца, да и твой чародей знакомый, видать, пособит, коли на имперских магов злобу затаил.
— Вестимо пособит, как не пособить-то…
— А те двое, что с ар-Стальком шли, уж не врут ли? — подозрительно спросил Остри, он никогда особо не доверял людям, впрочем, как и Стар.
— Честны, видать, но я особо не проверял… — пожал плечами Стар.
— Ты их, смотрю, хочешь с собой забрать?
Стар кивнул.
— Зазря… — покачал головой Остри, — надобно учинить проверку, а не то многое могут попортить, коли засланы…
— Да я ж из-за них полсотни элитного имперского отряда уложил! Неужто на такое пойдут?
— О, брат, не ведаешь ты вероломства людского, — поморщился Остри. — Уж я то повидал его на своем веку немало. За злато отец на сына и сын на отца нередко руку подымает, а ради наших богатств гномьих несметных и полсотни гвардейцев императору, поди, не жалко… Зато знатный повод для войны праведной и почитаемой. Ох, надо проверить эту парочку…
— Добро, коли надо, проверим. Наши маги, поди, хоть и слабосильные, но язык расплетать сноровку имеют похлеще имперских ученых.
— Значит, ты их тут покинь до времени, и соглядаев хороших поставь, а за ар-Сталька мы еще отомстим, — губы Остри сжались в жесткую линию.
— Вечером сего дня отходим, — Стар поднялся из-за стола. — Приходи к моему дому, когда архольт станет серым.
— Добро! — мрачно ответил Остри, погружаясь в тяжкие раздумья. Внезапно он встал, словно решившись на что-то, и уверенной походкой, словно и не было выпито за полдня доброго десятка литров эля, вышел из трактира.
Уединившись у себя дома, он снял чехол с боевого топора, встал на колени, обхватил лезвия ладонями, прислонился лбом к топорищу и зашептал слова Смертельной Клятвы Отмщения, издавна считавшейся у гномов самой запретной и страшной.
— Клянусь кровью, красной, как пламя мести, клянусь сердцем, твердым, как клинок мести, клянусь именем своим, единственным, как сама месть. Клянусь искать убийц Сэймана ар-Сталька, кровного брата моего, и воздать должное им за злодеяния их, пусть путеводная нить отмщения ведет меня к цели, а дух мой, коли суждено мне погибнуть ранее, довершит мои начинания, иначе род мой постигнет презрение и упадок.
Он замолк и резко провел ладонями по лезвиям топора — два глубоких шрама оставили на мозолистых ладонях Остри, сына Грари, неистребимую памятку о Смертельной клятве. Нити Судеб сплелись в еще один узел, который невозможно было развязать. Мертвые узлы не развязываются, они лишь разрубаются клинком, каленым наконечником стрелы или широким лезвием боевого топора, сотни раз пропитанного желанной неприятельской кровью. В каждом изгибе мертвого узла читается слово "Месть!", а от того он страшнее, чем обычная смерть.
***
Вечно серые каменные стены имперской Академии стремительно проносились мимо боевого мага, уверенно шагавшего по знакомым унылым коридорам. Шаги гулко отдавались в пропитанном влагой воздухе и, опережая идущего, уносились вперед. Массивные стреговые двери, обитые золотом и даже серебром почтительно распахивались перед почетным выпускником Академии, знак Волка служил беспрекословным пропуском в большинство помещений.
Распахнулась очередная дверь, и на Аркина повеяло запахом столетней пыли и каким-то неповторимым древним духом, который присущ только книгам. Лишь книги с их неизменным грузом сведений и знаний обладали таким запахом, и Аркин невольно расширил ноздри, стремясь впитать в себя всю мудрость старой библиотеки вместе с этим сладостным, всегда желанным запахом. Чувство восторга, опьяняющее ощущение истины, сокрытой здесь, всегда овладевало молодым волшебником, лишь он переступал порог этого зала.
Согбенный старец, глядя на Аркина подслеповатыми близорукими глазами, печально усмехнулся и прокряхтел:
— Привет тебе, почтенный выпускник нашего ордена, старый Хьери всегда рад тебе.
— Здравствуй, хранитель Хьери, я тоже рад тебя видеть. Мне необходимо в Серебряный Архив. Вопрос с Архивариусом улажен.
— Мне это ведомо, почетный выпускник, я провожу тебя.
Аркин лишь кивнул, удивляясь формализму в словах старика. "Почетный выпускник… — думал Аркин. — С чего бы это он меня так называет? Вроде, задеть не хочет, наоборот… Но зачем?"
Узкая винтовая лестница вела вниз, то и дело от нее ответвлялись узкие коридоры с яркими надписями на дверях: "алый", "синий", "черный", "золотой", "серебряный"… Стоп. Старик свернул в отливающий серебром коридор и остановился у тяжелой литой двери из чистого серебра.
— Эх-хе-хе… — покряхтел хранитель, — пароли-то уж каждую седмицу меняют, время военное, смутное…
Старик устало взмахнул рукой, и дверь послушно отворилась.
— Прошу, — он сделал приглашающий жест. — Когда соберешься уходить, позвони в колокольчик у двери.
Аркин вошел. Дверь тотчас захлопнулась, и послышались удаляющиеся шаркающие шаги.
Серебряный Архив. Восемнадцать залов, посвященных великой и смутной третьей эпохе. Сочинения эльфов, троллей, только начинавших осваивать культуру письма людей, и еще неведомо когда исчезнувших рас. Четвертая эпоха — полная господство эльфов. Десяток тысяч лет прошел с момента ее окончания, а книги целы, сохранились, словно неподвластные времени.
Аркин напрягся, щелкнул пальцами и облегченно вздохнул: система знаков в архиве осталась прежней — перед ним появился точный перечень всех рукописей, хранящихся здесь.
— Так, так, так… — бормотал маг, тыча пальцем в мерцающие надписи, — высшие эльфы, залы третий-восьмой.
В третьем зале ровными рядами стояли легкие, полупрозрачные фолианты, хотя "легкий фолиант" звучит странновато, но, тем не менее, бумага высших эльфов отличалась исключительно малым весом. Ее секрет теперь утерян безвозвратно, сгинул, вместе с создателями. Сияющие ровным белым светом тома были обтянуты кожей давно исчезнувшей рептилии, известной, как солнечная змея. От книг веяло непоколебимой силой и спокойствием. Всякий раз, когда Аркин приходил сюда, его охватывало чувство зависти, белой зависти к создателям неповторимой красоты, он поклонялся эльфам и безмерно их уважал. Вот и сейчас он заворожено застыл, не в силах сопротивляться скрытому могуществу книг.
Опомнившись, Аркин суетливо повел рукой и перед ним тотчас заискрилась огнем пригласительная надпись с предложением произнести требуемое для поиска предложение.
— Сэйман ар-Стальк, — ровным голосом сказал маг.
