Вернемся, однако, к нашим делам. Что вам еще стало известно?

— Что Сала вам очень мягко стелет.

— Как это понимать?

— Разве ваш преподаватель этому выражению еще не научил вас?

— Нет. Так что оно означает? — спросил Лафонн, перейдя на английский, очень сухо, всем видом показывая, что шутить не расположен.

— А означает это, что Сала вам мягко стелет, чтобы потом вам было жестко спать. Обделывает он свои делишки таким образом, чтобы, в случае чего, его самого как будто и на свете не существует.

— Так что он конкретно делает?

— Вот что. Вашу смесь он разливает на заводе Гарсиа, за границу она попадает под чужой этикеткой. А точнее, на ней значится, что экспортирует ее фирма «Ла Онрадес АО»... — медленно разъяснял Салинас все эти жульнические тонкости, — а это — компания-призрак, за нею кроется жалкий тип, у которого за душой ничего нет. Вы следите за моей мыслью? При всем при этом фамилия Салы не значится ни на одном документе!

— Так, теперь все понятно.

— Наконец, эта гадость ввозится в Европу именно вашей СОПИК. А она-то ведь фигурирует во всем этом деле самым крупным планом. Это вам ясно?

— Да. И теперь я понял, почему Сала предложил, чтобы его имя не значилось в векселях по этой операции, придумав какой-то предлог. А я эту наживку проглотил. — Лафонн с каждой минутой выглядел все озабоченнее, движения стали неуверенными и сдержанными.

— В хитрости ему не откажешь. — Салинас нарочно решил сосредоточить внимание Лафонна на посреднике и не трогать действительно важное: то, что ему удалось узнать о Фонде Фокса и о причастности к этой истории транспортной компании РКМ из Роттердама.

— Теперь я понимаю, Салинас, почему вы так заинтересованы в разговоре с Салой.

— Но мне хотелось бы обсудить с вами еще кое-что. Я уже потратил на расследование много времени и немало средств — мне хотелось бы получить уже сейчас часть моего гонорара. — Салинас нарочно дождался, пока разговор про Салу вызовет в Лафонне максимальное напряжение, чтобы поставить перед ним вопрос об оплате своих услуг. — Я тут создал фактически целый аппарат для проведения расследования — в нем, кроме меня, участвует целая группа моих коллег. Благодаря их помощи я и смог узнать о жульнической операции с маслом и той неблаговидной роли, которую Сала играет в этом деле... и еще надеюсь все выяснить до конца. Но подобные методы работы обходятся мне недешево!

— Сколько? — спросил бельгиец, сделав серьезный вид.

— Двадцать пять тысяч долларов, и прямо сейчас, — Салинас получал удовольствие от этого момента, ему нравилось, что он загнал Лафонна в угол, и тому ничего не остается, как без лишних слов раскошелиться. — И еще двадцать пять тысяч, когда мы доведем расследование до конца.

— Согласен. — На лице бельгийца было написано, что ему, конечно же, выкручивают руки, но, увы, сопротивляться бесполезно. — Надо признать, что работы у вас было много, и результаты вполне заслуживают такой оплаты.

— В какой форме вы собираетесь мне заплатить? — поинтересовался адвокат.

— Пока не знаю...

— А я вам скажу, — воскликнул Салинас, сделав вид, будто ему только что в голову пришла эта мысль, хотя на самом деле он давно все тщательно продумал. — Давайте вместе подъедем к филиалу вашего банка здесь, в Мадриде, и вы распорядитесь выдать мне чек.

— Чек?

— Конечно. Надеюсь, у вас есть на это полномочия?

— Безусловно.

— Так за чем же дело стало?

— Вы, Салинас, не даете мне возможности выбора.

— Пожалуй.

— Хорошо вы свои карты разыграли.

«Еще бы! — подумал адвокат. — Если потом окажется, что именно СОПИК, прячась в тени, запустила механизм этой аферы, кто мне выплатит гонорар? Ищи-свищи тогда ветра в поле!» Вслух он сказал совсем другое:

— Но и вы разыграли свои не хуже. Я делаю для вас большую работу. К качеству у вас не может быть претензий: я уже выяснил весьма существенные детали, огласка которых может нанести вам немалый ущерб, и не только моральный...

Два часа спустя, пройдя неизбежную бумажную волокиту, Салинас прощался с Лафонном, положив в карман выписанный на его имя чек. А в кармане бельгийца лежал билет на рейс Мадрид — Барселона.

Мариса приводила в порядок бумаги, когда ее шеф вернулся из банка.

— Привет, Мариса! — весело окликнул ее Салинас. — Не окажете ли мне честь распить бутылку «Дома Периньона»?

— Но это очень дорогой напиток.

— Если вы меня не поддержите, придется попробовать его в одиночку. Я давно уже припрятал эту бутылку для такого случая, как сегодня.

— Ну, раз уж вы так настаиваете!

— Давайте поднимем тост, как говорит Форхес[15], за Платини[16].

— Но при чем тут Платини?

— Ну, как вы не понимаете — за того, кто платит. А в данном случае Платини — это Лафонн!

Наконец-то Салинас добился, чтобы Сала назначил ему встречу. Посредник согласился, конечно же, под давлением Лафонна. Он не был расположен давать кому-либо отчет о своих делах, и тем более адвокату, который от него не зависел. Вообще Сала стремился не связываться с теми, кого он не мог бы держать на коротком поводке. Поэтому он изо всех сил старался, чтобы Салинас не оказался в курсе его темных делишек, ибо у Салы не было возможности заставить адвоката молчать, прибегнув в случае необходимости к шантажу. Посредник привык окружать себя людьми, которые по той или иной причине неспособны были на самостоятельные действия.

Салинасу пришлось подождать в очереди в приемной — там, как обычно, толпилось с десяток мелких дельцов, готовых ждать хоть весь день в расчете встретиться со своим могущественным покровителем, от которого надеялись получить очередную подачку.

Адвоката пригласили приехать к четырем часам. Но после четырех прошло уже тридцать пять минут... сорок... Наконец секретарша показала ему рукой, чтобы он проходил в кабинет Салы.

— Как дела, сеньор Салинас? — Посредник встретил его одной из тех улыбок, что показывают по телевидению, рекламируя зубную пасту.

— Меня буквально завалили работой! Ни секунды свободной нет! Знаю, что вам нелегко было поймать меня...

— Верно. А мне нужно с вами поговорить. Рад, что наконец мне удалось этого добиться, — ответил Салинас, усаживаясь в кресле.

— Извините, одну минуточку — Сала передал секретарше, чтобы она ни с кем его не соединяла. — Ни одного телефонного звонка. Наш разговор никто не должен прерывать. Меня ни для кого нет!

— И чем же я могу вам помочь? — Сала прибег к распространенному в англоязычных странах обороту, которое в буквальном переводе на испанский, да еще в его устах прозвучало нелепо. — Я полностью в вашем распоряжении.

— Мне хотелось бы выслушать ваше мнение по ряду вопросов, с которыми я столкнулся. — Адвокат говорил нарочито медленно, стараясь сбить собеседника с динамичного ритма, который тот взял с самого начала разговора. — Начнем с первого: что вы сейчас предпринимаете, чтобы вернуть масло, которое у вас украли?

— Ну, вы знаете... сейчас я вам скажу, что я делаю. — С посредника мгновенно спала маска, его и без того розовое лицо стало багровым, на смену искусственной благостной улыбке и мягкому доброжелательному голосу пришли злобная гримаса и пронзительный злобный тон — он заговорил, будто выплевывая, слова. — Вы хотите знать, так сказать, какими глупостями я занимаюсь? Так вот: следую советам этого... этого... бездарного неудачника Лафонна.

— Вовсе вы им не следуете, — ответил Салинас, как завороженный глядя на внезапную метаморфозу с Салой.

— А потому решил довериться попечениям адвокатишки, взятого напрокат, вроде вас... и вот сижу себе и поджидаю, когда вы мне принесете на подносе украденное масло... А кроме того, стараюсь сделать все возможное, чтобы при этом еще и не разориться! Вам это трудно понять, так как вы — жалкий крючкотвор, у которого и за душой-то ничего нет, и вам меня не понять, потому что вам самому терять нечего.