Следователь стоит на пороге, руки на поясе, улыбается лучезарно, совсем как добрый сосед.

— Норм Дубус. — Его рукопожатие крепко, даже слишком. — Готовы?

Комната пустая, белая, очень теплая. Под окном гудит электрообогреватель, его спирали накалены докрасна. Пахнет потом и жженым кофе. Норм закрывает дверь и указывает на стул. Опутывает меня проводами и датчиками, велит сесть прямо и прислониться к спинке стула, так чтобы ступни твердо стояли на полу.

— Расслабьтесь. Всего несколько вопросов.

На столе перед ним лежит блокнот, а рядом стоит какой-то золотистый аппарат с иголкой. Норм нажимает на кнопку, аппарат начинает жужжать, а игла движется и чертит на бумаге четыре ровные синие линии. Первые вопросы очень простые.

Вас зовут Эбигейл Мейсон?

Родились в Алабаме?

Окончили Университет Теннесси?

Сейчас живете в Сан-Франциско, штат Калифорния?

Следователь записывает ответы в блокнот, изучает ломаные линии, делает пометки. Затем характер вопросов меняется.

Вы с Джейком ссорились в последнее время?

Есть ли у вас дети?

Вы хотите детей?

Когда-нибудь ссорились с Эммой?

У Норма настоящая шевелюра, черная, блестящая, над ушами несколько седых прядей, на лбу маленькие лиловые пятнышки. А еще от него пахнет зелеными яблоками, и, должно быть, всего пару дней назад он покрасил волосы. Может быть, даже сегодня утром.

С начала процедуры прошло полчаса.

Вы когда-нибудь наказывали Эмму?

Знаете, где она?

Как-нибудь связаны с ее исчезновением?

Вы потеряли терпение?

Утопили ее?

Убили ее?

Когда все заканчивается, у меня сдают нервы. Норм протягивает платок и наклоняется, чтобы отстегнуть провода. Запах яблочного шампуня становится еще ощутимее.

— Эмма любит яблоки, — говорю неожиданно для самой себя.

Следователь приподнимает бровь, рассеянно улыбается, и мне слышится какая-то нелепая мелодия — что-то вроде песенки, которую учат в детском саду: «С «я» начинается яблоко, с «я» начинается ясень…»

— Мы закончили, — сообщает Норм. — Можете идти. — И добавляет, уже мягче: — Это всего лишь необходимая процедура. Через нее все проходят.

— Понимаю.

На улице, перед полицейским участком, стоят журналистка и оператор Седьмого канала. Джейк смотрит прямо в камеру и говорит в протянутый микрофон:

— Если Эмма у вас — пожалуйста, отпустите ее. Оставьте где-нибудь в людном месте и уйдите. Никто даже не узнает вашего имени.

Журналистка сует микрофон мне под нос. Ее лицо блестит от макияжа, точно пластмассовое; губы очерчены чуть выше их естественной линии.

— Каким образом вы связаны с пропавшей девочкой?

— Невеста ее отца.

Журналистка втискивается между мной и Джейком:

— Приготовления к свадьбе продолжаются?

— Я хочу найти свою дочь, — угрюмо бросает он.

Телекукла задает Джейку еще несколько вопросов, даже не удосуживаясь выслушать ответы.

— Как вы себя чувствуете? Где мать Эммы? Как думаете, кто мог похитить девочку?

Этой до зарезу нужен красивый кадр: внезапный взрыв горя, сенсационное заявление, упоминание о злом соседе или сумасшедшем дядюшке — все, что может заинтересовать аудиторию.

Джейк отвечает на вопросы с профессиональным хладнокровием, он прекрасно подготовлен к таким неожиданностям, стойкий калифорниец, который никогда не теряет контроля над ситуацией. Ни разу не выказывает нетерпения, не начинает плакать. Прапрапрадедушка был золотоискателем, отец — звездой футбольного поля, и его имя по-прежнему мелькает на спортивной страничке газет. Отец был невероятно талантливым человеком, умер от алкоголизма, когда ему едва перевалило за сорок. Джейк и сам играл в футбол в школе — кстати сказать, у него неплохо получалось, — но после смерти отца окончательно завязал со спортом. И все-таки в нем по-прежнему сохранилось что-то от центрфорварда — добродушная уверенность, которая неизменно располагает окружающих.

Наблюдая за Джейком, я понимаю, что телезрителям он понравится. Публика просто восхитится его спокойной сдержанностью; густой, волнистой шевелюрой, всегда в легком беспорядке; полной нижней губой, которую он прикусывает, раздумывая над ответом; очками в тонкой оправе, придающими ему облик интеллектуала. Понравится мальчишеская улыбка, ямочки на щеках и то, как здоровяк опускает взгляд, когда слышит комплимент в свой адрес. Представила себе, как люди сидят у телевизоров, смотрят на нас и оценивают — сама так делала в лучшие времена.

Подъезжаем к дому, и там нас караулит еще один репортер. Джейк уделяет ему немного времени и вновь обращается к похитителю с просьбой вернуть Эмму целой и невредимой. Войдя в дом, задергиваем занавески и стоим в темной гостиной — молча, не касаясь друг друга. Просто стоим опустив руки, лицом к лицу. По комнате разбросаны детские вещи — на кофейном столике лежит волшебная палочка, обернутая блестящей фольгой; в корзинке у лестницы — кухонная прихватка, сшитая в подарок учительнице; под диваном — красные балетки, в которых непоседа любила ходить дома.

Прижимаюсь к груди Джейка и обвиваю его руками. Так нам всегда было очень уютно; он обнимал меня, и я чувствовала себя под надежной защитой. Всегда обнимал, а теперь — нет. Всего лишь хлопает по плечу — трижды, словно на похоронах.

— Прости меня, — говорю. Слов нет, куда-то разбежались.

Он безвольно роняет руку.

— Это не твоя…

Не может сказать, что это не моя вина. Не может сказать, что прощает. Потому что это моя вина и потому что не прощает.

Он размыкает кольцо моих рук, идет наверх, в спальню Эммы, и закрывает за собой дверь. Скрипят пружины кровати; слышу глухие рыдания. Я вспоминаю кровать Эммы — желтое стеганое одеяло в белый цветочек, маленькие подушки, под которые она так любила прятать всякую всячину — карандаши, кукольные платья, монетки. Проходит несколько минут, прежде чем Джейк выходит из комнаты. Слышу тяжелые шаги, щелчок дверного замка и шум воды в ванной.

Лесли Грей с Седьмого канала подает грязную новость следующим образом: «Шестилетняя жительница Сан-Франциско, внучка легендарного футболиста Джима Болфаура, вчера исчезла на пляже Ошен-Бич. Хотя отец девочки и его невеста не считаются подозреваемыми, нам сообщили, что обоим тем не менее пришлось пройти тест на детекторе лжи. Местные власти пытаются определить местонахождение матери девочки. Полиция опасается, что ребенок мог утонуть».

На экране появляется изображение Эммы, школьная фотография. Неровно подстриженная челка, голубая беретка, спереди недостает зуба. Вспоминаю день, когда был сделан этот снимок. Я помогла надеть беретку как положено, и Эмма вдруг отчаянно захотела челку, завитую щипцами. Чтобы не обжечь кожу, я положила руку ей на лоб — так же, как это делала моя мать. Эмма начала болтать о каком-то Сэме, что отравил школьную канарейку, и я поняла, что начинаю ей нравиться.

Лесли Грей заученно нахмурилась, отчего ее персиковый лоб покрылся сетью морщинок.

«Если вы видели эту девочку — пожалуйста, позвоните по телефону «горячей линии»». На экране появился номер.

Бездумно взяла трубку, позвонила, и мне ответила девушка по голосу не старше семнадцати.

— «Горячая линия». «Пропавшие дети», — бодро отозвалась она. — Чем могу вам помочь?

Хотела сказать: «Пожалуйста, найдите Эмму». Очень хотела сказать, что она любит жареную картошку с солью и уксусом и берет уроки игры на виолончели, за последнюю контрольную по орфографии получила отличную оценку, а я учу ее фотографировать. Но внезапно у меня перехватило горло.

— Алло? Алло? — В голосе девушки зазвучало раздражение. — Алло?

Я бросила трубку.

Я всегда фотографировала «Лейкой-Р8» — фотоаппарат прост в обращении и позволяет добиться максимального контроля над процессом съемки, — но в последние несколько месяцев начало казаться, что моим фотографиям чего-то недостает — бог весть чего. Решила поработать с самым обычным фотоаппаратом, без специальных объективов и улучшенного видоискателя, вот почему в тот день на пляже со мной была простая «Холга».