— Что ты в него добавляешь? — ушла я от ответа.

— Фамильный секрет. — Он стер с моего подбородка капельку соуса. — Или предпочитаешь называться «ма», как принято у вас на юге? По-моему, тебе очень пойдет.

Чеснок шипел на сковородке, масло пенилось — я жарила грибы. Эмма всегда звала меня по имени, будет трудно заставить себя откликаться на что-то еще.

— Можно задать тебе вопрос?

— Ради Бога.

— Предположим, что Эммы нет; ты сделал бы мне предложение?

Он отпрянул:

— Что?

— Ты захотел бы жениться на мне, если бы не ребенок, нуждающийся в матери? — Я смутилась и отвела взгляд.

— Ну-ка посмотри на меня. — Джейк крепко взял меня за плечи. — Когда ты не со мной, я думаю о тебе. Когда мы лежим в постели, чувствую себя снова двадцатилетним. Когда заканчиваю читать интересную книгу, в первую очередь хочется поделиться впечатлениями с тобой. Когда покупаю новый диск, ты — первая, кто его услышит. Я люблю тебя за то, что ты ладишь с Эммой, и за то, что ты — это ты. Поняла?

Я кивнула и улыбнулась.

— Поняла.

Дебора откидывается на спинку кресла, отхлебывает кофе из красной кружки и аккуратно ставит на стол. Представляю себе запись в ее блокноте — «многозначительная пауза».

— Если позволите — как исчезновение Эммы повлияло на ваши отношения с Джейком? Насколько мне известно, свадьба отменена?

Беседа выходит из намеченного русла. Дебора перескакивает с одной темы на другую и явно пытается поставить меня в неловкое положение. Интересно, насколько поднимется рейтинг шоу, если я признаюсь, что мы с Джейком практически перестали разговаривать, а его любовь переросла в негодование. Если бы это помогло вернуть Эмму, я бы с радостью позволила себе расплакаться. Но вместо этого сдерживаю слезы и уклоняюсь от прямого ответа. Дело не во мне и не в Джейке. Речь идет об Эмме.

— Не отменили, а отложили свадьбу. Поженимся, когда найдем Эмму.

— Все еще верите, что это возможно?

— Да.

Дебора барабанит пальцами по листку блокнота и меняет тему:

— Вы ладили с Эммой?

— Да. Она замечательный ребенок.

— Любили друг друга?

— И даже очень.

Дебора моргает; ее ресницы, покрытые толстым слоем туши, похожи на ножки паука.

— Конечно, порой девочка бунтовала, как и всякий ребенок. — Слышу себя со стороны и понимаю, что излишним многословием стараюсь заполнить зияющую пустоту. — Бывали времена, когда она пробовала мной командовать, но чего-то подобного я ждала.

— Понимаю, — отзывается Дебора. Кривая зрительских симпатий, полагаю, равномерно идет на убыль. Ведущая наклоняет голову набок и улыбается. Зубы у нее блестят. — Но все-таки жизнь продолжается — как вы считаете?

Дебора задает этот вопрос всем участникам шоу. Это, можно сказать, ее фирменная фраза, обычно не имеющая никакого отношения к тому, о чем шла речь.

— Да.

— Полагаю, всякий на вашем месте думал бы так же. Спасибо за то, что пришли.

— Вам спасибо.

Дебора поворачивается к камере:

— Чуть позже мы взглянем на эту историю с другой стороны.

Ведущая продолжает улыбаться. Парень, который стоит внизу, говорит: «Снято», — и дежурная улыбка теледивы тут же гаснет. Она отстегивает микрофон от воротничка и встает.

— Что это значит — с другой стороны?

— Я всегда предпочитаю освещать события с разных точек зрения.

Дебора жмет мне руку; с такой сильной хваткой только орехи колоть.

— Удачи, — говорит Хейз и торопится вниз. За ней по пятам следует тощая девица в длинной клетчатой юбке, которая несет мобильник и кружку кофе.

Подходит парень из персонала отстегнуть микрофон и случайно касается моей груди.

— Прошу прощения, — извиняется он, но, судя по всему, ничуть не сожалеет.

Шагая к выходу, в коридоре замечаю следующего гостя Деборы. Это Лизбет, в черном свитере и брюках, с ниткой жемчуга на шее. Далтон заметно похудела и покрасила волосы.

— Привет. — Вся студия озарилась поставленной белоснежной улыбкой.

Стараюсь не выказывать изумления. И самой очень неприятно, но присутствие Лизбет пробуждает во мне гнев и ревность. Когда мы с Джейком познакомились, ее больше не было в его жизни. Он утверждал, что любит меня больше, чем когда-либо любил экс-миссис Болфаур. Я поверила ему; и верю до сих пор.

Но есть одна вещь, которую невозможно изменить. Несмотря на все свои недостатки, несмотря на боль, причиненную Джейку, бывшая жена обладает над ним тайной властью, которой нет у меня. Их связывает Эмма. Именно Лизбет выносила Эмму в своем чреве, именно она подарила жизнь этому прелестному ребенку. И конечно, в глубине души Джейк расценивает свою бывшую как человека, подарившего ему Эмму. А меня — как человека, отнявшего ребенка.

За неделю до Рождества Аннабель звонит и говорит, что я должна кое с кем повидаться.

— Ее зовут доктор Шеннон. Она хороший психолог.

На моей рождественской елке мерцают фонарики. На полу разложены украшения, купленные на благотворительной распродаже в школе у Эммы: деревянный олень с веточками вместо рогов, маленький синий паровозик, ангелочек с блестящими золотистыми крылышками. Много раз представляла себе, как пройдет это Рождество — мы с Эммой и Джейком станем вместе украшать елку под звуки рождественских гимнов и шипение апельсинового мармелада на плите. В сочельник Болфаур нарядится Санта-Клаусом и будет с веселым хохотом раскладывать подарки под елкой.

— Ты слушаешь? — спрашивает Аннабель.

— Сомневаюсь, что психолог поможет.

— Доктор Шеннон не простой психолог, а специалист по гипнозу.

У игрушечного ангелочка золотые волосы и фарфоровое личико, на котором тщательно прорисованы ярко-алый рот и крошечный носик. Одного глаза недостает.

— Я уже пробовала гипноз.

— Помню, — отзывается сестра. — Но у доктора Шеннон практика в Пало-Альто, отличная репутация. Занималась молекулярной биологией, получила докторскую степень в Стэнфорде, опубликовала интересное исследование о гипнозе и, кроме того, является штатным психологом нескольких крупных компаний, не говоря уже о сенаторе из Делавэра, который обращался к ней за помощью. Ну, ты помнишь пару лет назад убили его сына.

— С чего ты взяла, что она захочет со мной встретиться?

— Рик буквально на днях выиграл дело в пользу одного из ее клиентов. Доктор Шеннон в знак благодарности согласилась дать тебе консультацию — правда, не раньше чем в конце января. Она будет ждать твоего звонка.

— Правда?

— Правда, — говорит Аннабель. — Пусть это станет твоим рождественским подарком. — Сестра откашливается и делает паузу. — Это еще не все… даже и не знаю, как сказать.

Снова пауза, на этот раз — еще длиннее.

— Что случилось?

— Ничего. Просто…

— Ну?!

— Я в положении, — говорит она, совсем как наш отец. — Ну, ты понимаешь, в каком положении…

Комок встал поперек горла.

— Замечательно. И какой срок?

— Восемь недель.

— Когда должна родить?

— Семнадцатого июля.

— Почему не позвонила сразу же, едва узнала?

— Мы с Риком решили подождать пару месяцев, прежде чем всех оповестить.

— Поздравляю. Отличная новость.

В уме произвожу подсчет. Аннабель, должно быть, забеременела примерно через три месяца после исчезновения Эммы. Возможно, они с Риком решили родить еще одного ребенка отчасти и из-за того, что случилось с Эммой? Вспоминаю разговор, состоявшийся в те дни, когда сестра носила Руби. «Не представляю себе только одного ребенка в семье», — сказала Аннабель, лежа на столе. На экране пульсировало что-то белое и крошечное, окруженное мраком. Разглядеть удалось головку и маленькое скрюченное тельце живого существа, которое таилось в лоне моей сестры, и я задумалась: хватит ли когда-нибудь у меня смелости родить ребенка? «Вдруг с ним что-нибудь случится? — продолжала Аннабель. — Как жить дальше, если у тебя не останется никого, о ком нужно будет заботиться?»