— Я — ангел мщения! — кричит она мне — я пришел воздать тебе должное! Я вытрясу из тебя твою никчемную душу и буду мучить ее до скончания времен! О! Как же я истосковался по мщению, от которого меня отлучили, как я истосковался по справедливому возмездию грешникам!

Глаза Сестры становятся как зеркала, и она, летая кругами вокруг меня, начинает часто бить меня по голове невесть откуда взявшейся металлической цепью, так что я после нескольких десятков ударов сгибаюсь пополам, после чего падаю на землю и прикрыв голову руками, мысленно уже расставшись с жизнью.

Тогда Сестра на какое-то время успокаивается, после чего, зависнув совсем у самой земли, приподняв меня за шиворот левой рукой, правой, с выставленными вперед длинными и грязными ногтями готовится вцепится мне в лицо.

«О! Бедные мои глаза!» — едва успеваю подумать я, как Сестра наносит удар, вдруг, неожиданно блокированный вырвавшимся вперед Василевсом.

Котяра защитил меня, подставив свой живот под длинные и острые когти Сестры, за что она, вырвав из него кусок мяса, отбросила его в сторону, так что обессилевший уже Василевс, ударившись о забор, плюхнулся на землю, откуда стал ползти обратно к Сестре, истекая кровью но все равно угрожающе шипя.

— Мой котик! — кричу я тогда, всадив в упор в Сестру еще несколько пуль, пока она не вырвала у меня пистолет и не переломила его на двое.

Я бью бывшую подругу несколько раз в нос кулаком, расплющив ей нос, после чего рывком добравшись до Василевса хватаю его на руки, и, добежав до ворот, открыв в них дверь, и выношу кота вовне:

— Беги! — кричу я ему, но Василевс, кажется, уже не слышит меня — спасайся!

У кота из глаз выкатываются слезы величиной с большие горошины, и тогда я, взяв его на руки, обняв, сажусь на корточки на дороге, чтобы, уже смирившись, принять свою незавидную участь: Сестра медленно, будто угрожающе, вновь подлетает ко мне, замахнувшись металлической цепью, и, как мне представляется, намереваясь нанести свой последний удар.

«Прощай» — читаю я в плачущих глазах Василевса:

— Прощай — говорю я коту и зажмуриваюсь.

«Шмак-с!» — громко звучит прямо у меня над ухом дробовик Фетисова, и затем еще раз: «Шмак-с!». Я открываю глаза:

— Слава тебе, господи!

Сестра, будто кто-то подрезал невидимые нити, державшие ее в воздухе, грузно падает оземь.

— Андрей! — кричит мне Фетисов, отбросив дробовик в сторону и начиная копошиться в моих волосах, осматривая раны на голове — Андрей!

Но я его слышу будто через стену. У меня на руках истекающий кровью плачущий Василевс, чья кровь, вытекая, согревает меня, а сознание постепенно улетучивается. Еще немного — и все вокруг, закружившись, погружается во тьму, и я теряю сознание.

Сквозь забытье, думая, что это мой сон, я слышал разговор Фетисова и того, кто только что нападал на меня, используя мертвое тело Сестры.

— Да как ты посмел, Азазель? — будто кричал Фетисов — разве ты не мог догадаться, что если я с ним общаюсь ты не можешь к нему даже пальцем прикоснуться?

— Я пришел воздать ему то, что он заслужил — отвечал ему голос, которым вещала нападавшая на меня Сестра — я обещал братьям забрать его душу и заставить его выполнить то, что он нам некогда обещал.

— Тебе-то что за прок? — не унимался Фетисов — даже если бог их вернет на прежнее место, что вряд ли, с тобой-то он не будет иметь дело! Ты же столько накуролесил с тех пор! Эх! И почему я тебе поверил? Я же сообщил тебе о нем просто так, я был удивлен тому, что он вообще обнаружился — а ты! Пошел и без моего ведома все растрепал!

Дальше Фетисов начинает что-то торжественно читать на латыни, и заканчивает все звонким: «Изыди!». После чего произносит:

— Азазель! Явись по моему зову в час, когда я тебя призову! Убирайся в свое убежище в пустыне и жди моего приказа, когда я воззову к тебе!

Я очнулся от того, что Фетисов тряс меня за грудки, давая понюхать нашатырь:

— Андрюша! Андрюша! — чуть ли не молил он меня — Очнись! У нас еще куча дел, которые нужно срочно сделать! Андрей! Завтра я уеду и уже не смогу тебе помочь, так что вставай, ну, пожалуйста!

Я, едва придя в себя, пытаюсь приподняться, но тут же, как я встаю, у меня начинает кружиться голова и меня сташнивает прямо на пол кухни Фетисова, что, впрочем, его ничуть не огорчает.

Я оглядываюсь вокруг — на кухонном столе лежит голая Сестра, а у нее в ногах, на полу — уже не подающий признаков жизни Василевс:

— Что с котом? — спрашиваю я, и мой вопрос, как мне показалось, обрадовал Фетисова, видимо тем, что я не потерял возможность соображать.

— Василек, увы, уже не с нами — ответил Фетисов. — Андрей! У нас дела! Слышишь! Срочные!

— Хорошо-хорошо — говорю я — говорите, что делать и я буду вам помогать — но соображать — можно, в другой раз?

— Это-то и нужно. — Фетисов натужно улыбнулся. — Сейчас тебе надо помыться — я уже грею воду в душе. Потом я тебе дам свою одежду — твою сожжем в камине. После — помоем Сестру твою, оденем ее… правда у меня кроме мужской другой одежды нету…

— Это и к лучшему — говорю я — она в своих лесбийских парах не знаю, какую роль играла! Судя по тому, как она к концу огрубела — мужскую! Так что ей такая одежда в самый раз будет!

Фетисов снова слабо улыбается:

— Тогда, значит, так. Помоем ее, оденем — и вот еще что — Фетисов показал мне глиняный сосуд, похожий на миниатюрную амфору, висящий на кожаном ремешке — тут — душа твоей подруги. Эта «ловушка» была на ее шее. Надо решить — где ее вернуть обратно, здесь — либо на кладбище.

— На кладбище?

— Да! Нам надо вернуть ей душу и похоронить ее заново на старом месте в том же гробу, чтобы ее больше не использовали против тебя! И я по-этому и тороплюсь, что даже со своими корочками ты тайно это сделать не сможешь, так что тебе нужен я!

— Потом — Фетисов переводит дыхание и продолжает — приберемся здесь, в лесу зароем Василька — и едем! Понимаешь?

Я покачиваю болящей и гудящей головой:

— Да, и сколько у нас есть времени?

— Вся ночь! Но сейчас-то уже — девять. Успеем — если прямо сейчас начнем!

Итак, вначале я быстро принимаю душ, потом мы по-быстрому подбираем мне одежду из гардероба Фетисова взамен моей — изодранной, после чего занимаемся Сестрой, переносим ее в ванну, моем, и затем, вернув на кухонный стол, одеваем так же в старую одежду Фетисова.

После этого я прибираюсь на кухне — смываю свою блевотину, потом — кровь Василевса, а самого кота я кладу в большой полиэтиленовый мешок для мусора.

Но потом меня клинит. Вспоминая, как котик мужественно бросался на Сестру, защищая меня, и как он спас мои глаза, я извлекаю его из пакета обратно, и не смотря на возражения Фетисова, мою его в ванной, потом сушу феном и уже затем аккуратно заворачиваю в полиэтиленовые пакеты, но не мусорные.

«Василек — не мусор» — говорю я удивленному Фетисову — «он — мой мертвый друг».

Пока же Фетисов готовит машину, я зарываю, чуть ли не плача, котика в лесу, после его «похорон» несколько минут молча постояв над его могилкой.

Затем я возвращаюсь и мы какое-то время обсуждаем с Фетисовым, нужно ли сейчас возвращать душу Сестры в ее тело, или же нам отложить это на потом.

Тут мы расходимся во мнениях — я страшусь общаться с мертвой бывшей подругой, которая, как я знаю, наверняка заговорит, Фетисов же уверяет меня, что так нам будет легче, потому что Сестру нам не придется таскать на себе — и она будет передвигаться сама.

Итак, немного поспорив, я уступаю, и Фетисов разбивает сосуд с душой над головой Сестры, после чего она встает, будто человек, который до этого долго спал.

— Вы? — первым делом увидев Фетисова спросила Сестра, приподнявшись на столе — ты? — спросила она когда, немного привстав, увидела меня.