Лицо моего странного гостя вдруг озарилось каким-то странным лунным светом с золотыми блёстками, а после над его головой появился как-бы маленький вихрь из света, временами пронзаемый прямыми лучами золотого цвета.

И тут с разных сторон к кругу слетелись одиннадцать темных теней, после чего они попали в световую воронку над головой молодого человека, и потом, закружась в вихре, вошли к нему в голову.

Я попытался было встать, но и руки мои, и ноги были будто скованы и мне не хватило сил.

После этого молодой человек будто взорвался какой-то теплой, но неприятно теплой волной из осязаемой и липкой черноты, тьмы, которую пронзило несколько молний, на мгновение вычертивших какие-то странные силуэты фигур, стоящих равномерно вокруг прочерченного круга.

И потом всё смолкло.

Окончательно пришёл в себя я уже у ворот дачи, белым мелом по чёрному рисуя на них какие-то мне непонятные странные знаки:

— Фу ты чёрт! — процедил я сквозь зубы тогда и отбросил мел прочь — что происходит?

Едва же намереваясь пойти в дом — проверить там ли ещё мой странный гость, да и, если честно, не спер ли он чего (естественно я понимал, что молодой человек скорее всего уже исчез) — как вдруг заметил что за забором (я даже встрепыхнулся от неожиданности) стоит ещё один персонаж.

Этот был менее странным — одет в костюм, на ногах — до блеска начищенные ботинки. Глаза скрывались под стеклами темных очков.

Увидев меня новый гость заговорил:

— И чего? Вы и вправду ничего не помните?

— А чего такого я должен помнить? — ответил будучи в недоумении, кроме того, вдруг почувствовав неприятный и сильный запах идущий от нового визитера, запах, который никак не забивался его приятным и сильным одеколоном:

— Ну… то есть совсем ничего-ничего?

Не зная что и ответить, я всё-таки на всякий случай попросил моего еще одного такого гостя убираться.

Помявшись и поковыряв землю мыском ботинка, персонаж этот тем не менее еще сподобился кое-что сказать:

— Слушай, если ты притворяешься, то просто знай — твои хитрожопые игры всем уже давно понятны. Понял? Тебе уже никто не доверяет, так что учти — то, что ты сотворил, да еще и продолжаешь делать, именно тебя, тебя прежде всего, до добра не доведет.

Я же уже отойдя на достаточное удаление, но как бы продолжаю отвечать:

— Да уж! Да! Конечно! Шиза какая-то!

Но новый визитер еще не закончил:

— Лишь только пропадет баланс сил, который ты так стараешься нарушить — придет конец, который будет прежде всего для тебя самого означать что-то очень страшное! Учти!

После этого «персонаж» зашагал куда-то вдаль, так, что мне пришлось вернуться и выйти за ворота, чтобы посмотреть, как он садится в большую черную машину, до того стоявшую на некотором удалении:

— Бляха муха! — я захожу обратно в дом, к своему удивлению не обнаруживая никаких следов пребывания в нем моего недавнего странного бесплатного добровольного работничка.

— Ну хоть не спер ничего! — несколько облегченно вновь сказал я сам себе, бегло обшарив дом…

Тем не менее конфеты, свечи и всё остальное, использованное молодым человеком в его обряде куда-то исчезли.

Все случившиеся неожиданные странные события и не менее странные «гости» будто высосали из меня силы. Я был слишком подавлен и ошеломлен, чтобы в связи со всем этим что-либо предпринять и тогда, не придумав ничего лучшего, не смотря на всю внезапно навалившуюся на меня слабость, я побежал во двор закрывать на замок всё, что только можно было закрыть на ключ — я повесил замки на ворота, которые до того были закрыты, так что их снаружи нельзя было открыть, но на них еще не было замка, и тоже самое я проделал с калиткой.

От всего виденного мне стало неуютно и зябко. Меня трясло, как от большой температуры. По телу потек холодный и липки пот, а во дворе все тени и темные углы, многочисленные в вечерних сумерках, стали казаться таинственными дверьми в страшные подземелья, которые вот-вот — и откроются, и тогда тьма, выйдя из подземелий, окружит меня, поглотит и раздавит. Сумерки стали будто материальными, тени — тяжелым грузом, и я поспешил, сделав всё, обратно в дом — к свету. Единственное, о чем я теперь молил — это было только то, чтобы свет не погас. Свет стал казаться мне защитой и единственным шансом, на который я уповал, рассчитывая выжить, будто вечер и его тени угрожали моей жизни.

На какое-то время я затаился в комнате с печью, плотно прикрыв за собой двери. Едва же растопив печь, я вдруг ощутил сильнейший голод и пошел на кухню, но там, странное дело, мне вдруг показалось что еда испорчена. Как просроченные продукты, как хлеб с небольшим налетом плесени — вроде и плесень можно срезать, и вообще без этого обойтись, если ее совсем немного — но чувствуется, что что-то не то.

Тогда я, соберясь с силами подробно рассмотрел все свои продукты и усилием воли запихнул что-то в себя, и тогда, спустя всего несколько минут, еда вновь показалась мне нормальной, и какое-то время я даже наслаждался ей, простыми и непритязательными макаронами, сосисками с кетчупом и бутербродами, которые, перевариваемые желудком, беспощадно давили мой внезапный и сильный голод.

Потом я пил чай на кухне, вновь разговаривая сам собой:

— Вот ведь! — бормотал я на ходу пережевывая бутерброд с колбасой — а ведь раньше вся эта чушь — Вуду, колдовство, кабала, апокрифы и прочая хрень казались мне такими интересными! Но теперь — что же? Отвратительно! Не приведи господи мне еще раз с этим пересечься!

Утром пятницы я пробудился от гудков клаксона маминого автомобиля — мама приехала и не смогла попасть на участок, потому что ворота были заперты.

Обрадовавшись, я выбежал на улицу, вполне резонно понимая, что хоть на недолго, но моим страхам пришёл конец, но, лишь я переступил порог дома, как увидел, как отовсюду, где только вчера она была скошена серпом моего гостя, вновь разрослась, и притом очень сильно, трава.

Несмотря на бурный неожиданный рост трава эта имела какой-то желто-зеленой, но неживой как будто цвет, и смотреть на нее было неприятно.

Мама, конечно же, едва зайдя в ворота меня отругала, что, дескать, я обещал ей скосить траву, но так этого и не сделал, но я обещал ей все быстро исправить.

Тем не менее, уже когда я загнал (задним ходом, что мама давно опасается делать сама) автомобиль в ворота, как будто вдруг, и я не замечал этого раньше — оказалось, что в доме повсюду пыльно. Пыль эта, невесть откуда появившаяся, тонким слоем покрывала всё в доме, и на ощупь была как наждачная бумага, твёрдая, как бы от копоти, но не жирная, так что с трудом оттерев от неё плиту, по ходу дела несколько раз отмывая руки, дав возможность тем самым маме что-нибудь приготовить съестное, я тут же занялся домом.

Лишь только к середине дня, выбившись из сил я закончил уборку в доме, а ведь мне ещё предстояло выкосить всю неожиданно разросшуюся траву на участке.

— Я отпросилась — говорила мама как будто мне, на кухне, стоя у плиты и приготавливая обед, но я при этом сидел на лестнице (так что мама явно не могла знать, что я где-то рядом) — мне дали один выходной, и я решила с утра рвануть на дачу — думала что ты здесь голодный сидишь!

— С кем это ты разговариваешь? — отойдя подальше, я сделал вид, будто нахожусь далеко и ничего не слышу.

— С тобой! Ты же только что здесь был? Ты куда ушел? Я и не заметила.

Я же разглядываю угол большого холла на втором этаже — место, где сгрудились в большом количестве пауки, незнамо когда свив тут своё омерзительное и огромное гнездо.