Когда же дрова загорелись, печь вновь стала страшно выть (хотя и не так уж сильно как до этого) а порывы сильного ветра за окном заставляли деревья из близлежащего к нам леса печально шуметь и поскрипывать. Тогда, чтобы хоть как-то немного поднять себе настроение я включил радио, свою любимую радиостанцию, но в ночном позднем эфире шла религиозная передача о загробном мире.

От этого мне стало как-то не совсем уютно и тогда я взял с книжной полки старую и потрепанную Библию, и уже после, прочитав немного из Евангелия от Иоанна, немного успокоился, после чего, еще с книгой в обнимку, лег спать и быстро заснул.

Просыпался же ночью всего один раз — только для для того чтобы выключить радио, потому как в гробовой ночной тишине оно, работавшее на минимальной громкости все равно казалось чрезмерно громким.

Где-то снаружи, уже тихо и успокаивающе шумели деревья, чем-то напоминая мне шум морского прибоя в ветреную погоду.

Утро среды вначале вроде как подавало надежды на хороший день, но потом, к полудню, небо нахмурилось и по временам стал моросить мерзкий, холодный мелкий дождик. Проблемы с электричеством вроде бы как закончились, но осадок оставался — я напряженно ждал повторения того же самого, мысленно представляя как будет раздражена мама, если позвонив мне услышит, как я ее попрошу срочно вывезти меня с дачи домой.

— Без электричества остаться не хотелось бы — размышлял я вслух, понимая, что если уж вокруг ни души, то можно немного и расслабиться, и иногда, где-нибудь в комнатах, либо на кухне, поговорить вслух с самим собой.

Небесные перемены, хмурь и дождь вперемешку с ярким солнцем, казалось, отражали и моё настроение — такое же неустойчивое и противоречивое.

Иногда, представляя вдруг себе своё будущее, я преисполнялся оптимизмом. А иногда и наоборот. Казалось, будто мое будущее — это пребывание в неком старом, неказистом, покрытом пылью городе.

Уже вечером я начал смотреть какой-то дешевый фильм ужасов, полный минут пронзительной тишины и скрипа половиц в заброшенном, в непонятно каком американском штате доме, и в нашем доме где-то под полом вдруг нагло и громко зашуршала мышь.

— Думает, наверно, что тут еще одна мышь завелась, скрипит, понимаешь ли, и теперь обозначает своей деятельностью, что место занято — продолжал я думать вслух, обжигая пальцы о спички пытаясь раскурить трубку — зараза такая, мне её ещё не хватало!

Весь некомфорт, впрочем, наличия в доме мыши для меня объяснялся страхом перед её скрипом и боязнью вообще встречи с этой тварью.

Так, либо иначе, но вскоре я пошел спать, решив в этот день прилечь пораньше.

Ночью меня почти ничего не тревожило, и лишь только один раз мне почудилось, будто кто-то дергал за дверную ручку в двери, ведущей в комнату, и в другой раз было дело — на улице достаточно громко прорычала какая-то собака (больше ведь некому здесь так рычать?) — и я, больше от любопытства, чем почему-либо еще встал и подошел к окну: за окном светили уличные фонари, и, слева от меня, на дороге ведущей вглубь дач, я увидел длинную, не иначе как человеком отбрасываемую тень, которая, впрочем, быстро исчезла, удалившись.

В четверг же начались приключения. С утра звонила мама — она собиралась приехать в пятницу вечером, несмотря на пробки — и мне пришлось срочно убирать в доме весь мой мною наведенный здесь «срач» (мамин излюбленный термин).

Потом я немного прогулялся — всё пытаясь выяснить, у кого это здесь есть собаки, и не представляют ли они какой опасности. В конце концов небольшая стайка бездомных и агрессивно настроенных этих «друзей человеков» может сильно затруднить жизнь любому, кто здесь ещё живёт.

Но, не найдя ни только собак, но и вообще, каких-либо признаков хоть какой-то жизни, я вернулся к себе с твердым намерением выкосить на участке всю разросшуюся траву — и тем самым на завтра порадовать мать.

Едва же я наладил газонокосилку, как кто-то постучался в ворота.

Молодой человек, с которым, прежде чем я его пустил на участок, мы какое-то время говорили через наш прозрачный из сетки забор, спрашивал, нет ли у меня для него работы.

Насчет платы он мялся (я уже решил поручить ему покос травы), но в целом, кроме того, что он был как-то странно одет (в одежды типа туники), производил хорошее впечатление человека скромного и вежливого. Не чувствуя никакой опасности, которая могла бы исходить от этого «посетителя» я открыл дверь.

С радостью согласившись поработать, молодой человек, однако, несколько странно почурался предложенной мною газонокосилки, спросив меня, нет ли у меня для него косы, либо, на худой конец, серпа?

Пришлось выдать ему серп, который каким-то счастливым образом у нас сохранился, хотя и был уже несколько лет главным кандидатом на вылет из хозблока.

Очистив серп от ржавчины металлической щеткой, а после заточив, молодой человек довольно-таки быстро занялся делом, при этом, сколько я ему не предлагал, отказавшись от матерчатых перчаток, хватаясь по ходу дела за траву голыми руками.

Когда же, часа через три, дело было закончено (я не эксплуататор, не подумайте, много раз предлагал ему отдохнуть и перекусить, но молодой человек всё отказывался, пока не закончил своё дело) — встал вопрос оплаты.

Странное дело, но, как я ни старался, речь совершенно не шла о деньгах. Впрочем, меня бы как раз устроил именно этот вариант, потому как мне уже вновь хотелось остаться в доме одному, мне хотелось, чтобы получив наличность (все, что оставалось в кошельке я выгреб) наконец ушел восвояси.

Тем не менее, думая, что молодой человек хочет есть, я пригласил его в дом, на кухню, где мы уселись с ним друг напротив друга за обеденным столом:

— Не хочешь поесть? — спросил я моего такого неожиданного бесплатного помощника.

Молодой человек какое-то время мялся, после чего попросил у меня мёду.

Я даже не стал вставать — просто сказал ему, где мёд лежит:

— Ах вот оно что! — молодой человек открыл кухонный шкаф и вынул оттуда пластиковую ёмкость с мёдом — тут же ещё и благовонные палочки есть, и конфеты!

Я ничего не понял, но, вдруг впав в какое-то грузное состояния полудремы, ничего не ответил, отяжелев и ленясь подняться со стула:

— И мел даже и свечи! — лицо этого моего гостя будто засияло — вы только не беспокойтесь…

А я и не беспокоился уже.

Собрав в большой пучок все «вонючие» палочки, молодой человек положил их в тарелку и поджег. Потом он мелом прочертил на полу большой двойной круг, между окружностями которого провел линии, разбивающие круги на сегменты, большие и малые, и внутри малых сегментов написал какие-то знаки, как я помнил по школьной математике, очень похожие на греческие.

— Есть слово Божье — говорил молодой человек мне, впавшему на тот момент в сонный ступор — а есть и лазейки в нем — потому как любой программист в программе своей делает для себя такие лазейки.

Далее молодой человек стал из аэрозольного баллончика с черной краской красить свечи в черный, зажигать их и расставлять по периметру круга:

— И весь вопрос только в том, не найдется ли ещё другой программист, который эти лазейки обнаружит!

Краска на одной из свечей на какое-то время вспыхнула, но молодой человек быстро потушил её голыми руками.

Встав же в круг, он негромко, но подчеркнуто членораздельно произнёс:

— Ну вот я и внутри круга!

Далее он стал бормотать что-то невнятное себе под нос, рассыпая себе под ноги конфеты, некоторые из которых падали в открытую ёмкость с мёдом, которая так же стояла у молодого человека под ногами:

— Все сюда! От всех ветров и континентов! Все сюда! Я наконец нашел его, и мы вспомним всё и обо всем договоримся! Вскоре мы вновь обретем свободу и свою прежнюю честь!