— Н-не знаю… — разглядывая какую-то фигурную медную штучку, ответил Гжесь. — Здесь всё разное. В смысле — от разного оружия. Но можно попробовать.
— И из него можно будет стрелять?
— Ну, да, наверное… Если сумею собрать.
С этого дня чердак ненадолго стал для них постоянным местом встречи. Он открывал им всё новые свои тайны, но ничего интереснее, чем «оружейный сундучок» они для себя не нашли. Сложнее всего было пробраться туда так, чтобы никто не знал. Гжесь отобрал некоторые детали и перенёс их к себе в комнату, так что на чердак Элен теперь лазила одна и редко, а вскоре и вовсе перестала. Сейчас её больше интересовали успехи Гжеся, который у себя в комнате из натасканных с чердака деталей пытался соорудить что-нибудь более или менее похожее на пистолет. Он был весь поглощён этим занятием, так что на некоторое время Элен осталась в одиночестве. От скуки она придумывала себе всё новые занятия. Вдруг ей показалось, что очень интересно посмотреть, как готовят здесь еду, чем отличается этот процесс от того, что она видела в таборе, и в чём принимала непосредственное участие. Долго думать над решением она не любила, поэтому быстренько бросилась осваивать кухню. Но кухня — не чердак. Прежде всего, здесь постоянно присутствовали люди, и уже невозможно было надеяться пройти незаметно, да и сама цель подразумевала общение с мастерами готовки. Нужно было придумать какую-то весомую причину, которая смогла бы убедить всех, что ей просто необходимо уметь готовить. Пани Мария пришла в ужас! Молодая панна — на кухне! Это немыслимо! Так же нельзя! Ей там не место. Она так и сказала пану Яношу, вложив в свой монолог столько ахов и слёз, что можно было подумать, Элен, самое меньшее, связалась с сомнительными людьми и проводит в их обществе дни напролёт, занимаясь какими-то нехорошими делами. Пан Янош, в последнее время не слышавший ни о каких новых возмутительных поступках воспитанницы, в глубине души опасался, что такое затишье добром не кончится. И когда к нему в кабинет вошла пани Мария с трагическим выражением лица, он внутренне сжался: вот оно, сейчас выяснится в очередной раз что-нибудь скандальное. Поэтому, услышав, что на сей раз Элен всего-навсего решила познать тайны кухни, облегчённо вздохнул. Это всё же было хотя бы женским делом — интересоваться приготовлением блюд. Вслух он сказал:
— Что ж вы так переживаете? Ну, ходит девчонка на кухню, смотрит, как там жарят и варят — и что? По крайней мере, это лучше, чем лазить по деревьям. Да и пригодиться может в жизни. Станет хозяйкой дома, так уж не даст обмануть себя пройдохе-повару, всегда будет знать что, сколько, зачем и куда кладут, и к чему какие ошибки повара приводят. Так что оставьте её в покое, пусть развлекается, пока ей самой не наскучит.
Пани Мария была возмущена таким легкомысленным отношением к очередной причуде Элен. Она долго ещё по привычке обсуждала ситуацию сама с собой в своей комнате, время от времени приговаривая: «Нет, так нельзя. Я бы своей дочери никогда не разрешила этого!» Но дочери у неё не было, равно как и сына, а ветки орешника в изголовье кровати так и не прояснили ситуацию с женихом. Ну, не снился ей никто, хоть плачь! Так что можно только предполагать, как бы жилось её детям…
Больше Элен никто не мешал приходить на кухню и оставаться там столько времени, сколько она считала нужным, если это не мешало её занятиям с учителями. Отношение к ней на кухне постепенно изменялось. Встретили её с недоумением и настороженностью — зачем она здесь? А вдруг для того, чтобы следить за кем-то из работников? Или за всеми понемногу? Девочка ходила, заложив руки за спину, присматривалась к новой обстановке, разглядывала кухонную утварь, иногда спрашивала, зачем нужно то или другое. При этом она старалась никому не мешать выполнять свою работу. Сначала на её вопрос: «Можно, я чем-нибудь помогу?» ей отвечали, что, мол, панне не место на кухне, можно испачкаться, ошпариться, порезаться и т. д. Потом, чтобы отвязаться от настойчивой упрямой девчонки, ей стали поручать какую-нибудь мелочь — подать что-то, сложить посуду, перебрать крупу… Но она не отказывалась! Мыла, вытирала столы, чистила овощи, ощипывала птицу, хотя последнее занятие вызывало у неё отвращение. Но сдаваться она не собиралась. Это удивляло и ставило в тупик: и что дальше? Так и давать ей работу поварёнка? А если обидится и пану пожалуется? Не лучше ли научить её чему попроще? Пока все так рассуждали, да сомневались, Элен решила эту задачку за них. Как-то раз она заметила, что кухарка не успевает нарезать капусту, нервничает от того, что постоянно вынуждена отвлекаться на что-то другое, и от этого дело у неё ещё больше замедлялось. Элен встала рядом, дотянулась до ножа и принялась резать капустные листья, да так ловко, что повариха не удержалась от одобрительного восклицания. А работать кухонным ножом Элен и правда умела здорово. Сколько овощей ей пришлось нарезать за время жизни в таборе! Так что опыт у неё был. С этого момента ей стали поручать несложные дела, хоть к ножу допускали редко — а вдруг порежется? Всё же — панна, как бы неприятностей не нажить на свою голову. Постепенно девочке стали показывать несложные приёмы, но, что бы ни выполняла, она всегда задавала вопросы. А зачем класть то-то или то-то; а что будет, если не взбивать; а почему нельзя класть овощи вариться в холодную воду; а почему разные блюда солят в разное время приготовления… Теперь её допускали и до плиты. Она самостоятельно обжаривала коренья для супа, могла сварить кашу, поджарить колбаски. Теперь появление Элен на кухне стало привычным. Если что-то отвлекало её, и она не приходила, повариха тут же это замечала и шутливо спрашивала: «Где же моя помощница? Как же я без неё управлюсь?» А вот поварёнок был в такие дни расстроен по-настоящему. Всегда работая с ленцой, без особого желания, он с появлением Элен испытал значительное облегчение, ведь ей доставалась почти половина его обязанностей. К хорошему привыкают быстро, и когда ему приходилось всю свою работу делать самому, он считал себя несчастнейшим человеком.
Увлечение кухней закончилось внезапно, в одно утро. Просто наступил тот момент, которого с нетерпением давно ждали и Элен и Гжесь. Гжесю удалось, в конце концов, собрать пистолет. И пусть он был неуклюжий, весь какой-то нелепый, но это был настоящий пистолет! В его облике была угроза настоящего огнестрельного оружия. Он завораживал. Его срочно нужно было проверить в действии! Откуда Гжесь взял порох, откуда — пули, Элен не знала и не собиралась узнавать! Её занимал только один вопрос: когда можно будет пойти попробовать пострелять? Сложность заключалась в том, что незаметным такое мероприятие не останется, пистолет — не лук, шума будет много. Решили всё же испытания не откладывать, очень уж не терпелось. Сценарий был следующий. Они готовятся, прицеливаются, стреляют один раз, и пока кто-нибудь не прибежал на звук выстрела, убегают. На их взгляд никаких изъянов в плане не было. Но оставалась ещё возможность неожиданностей, о которых друзья не подумали.
Снег в саду почти весь уже сошёл, были места, где земля почти высохла. Этот день выдался ветреным, деревья качали голыми влажными ветками, и в саду было шумно — шелест веток, гудение ветра в кронах сосен, шорох прошлогодней листвы. Друзья выбрали место на припёке с просохшей землёй. Мишенью на этот раз служила небольшая чурка, поставленная вертикально. Но попасть в неё они не надеялись. Хотелось бы просто проверить, стреляет ли собранный Гжесем монстр. Право первого выстрела мастер оставил за собой.
— Ты запомнила? Как только я выстрелю, бежим к нашему камню, а оттуда придём вместе со всеми.
— Да запомнила, запомнила! Сколько можно? Ты мне уже сто раз это повторил!
Элен была раздражена и обижена: она тоже хотела выстрелить, а вынуждена была довольствоваться только ролью наблюдателя. Но Гжесь, обычно такой уступчивый, в этот раз был непреклонен. Он говорил, что настоящие мастера тоже испытывают свои изделия сами. Возразить было нечем.
