— Мне бы так хотелось, чтобы вы благословили нас…

Молчание, вызванное этой очередной неожиданностью и просьбой Элен, прервала Чергэн:

— Гожо, позови-ка своего старшенького, пусть сбегает за коляской. Пора познакомиться с братом и женихом нашей дочери. Там посмотрим, достоин ли жених невесты! Вдруг нам не понравится? — а сама всё так же улыбалась.

Сына Гожо звать не пришлось: он уже давно вместе с приятелями выглядывал из-за дедовского шатра. Услышав поручение, они тут же унеслись наперегонки к дороге, сверкая голыми пятками.

— Ну, расскажи хоть немного — кто ты теперь? — обратилась Чергэн к своей приёмной дочери. — Счастлива ли?

— Да, я счастлива, — не задумываясь, ответила Элен. — У меня есть всё: дом; любящий дядя; я нашла брата, которого считала погибшим; и меня любит человек, которого люблю я. Но я очень скучала по всем вам. Мне так хотелось ещё хоть раз увидеть наши шатры, провести в них ночь… И вот я здесь. И я счастлива.

— Значит, правду сказала тогда Бабка, — сказал Лачо. — Помнишь, когда провожала нас к реке. Она говорила, что ты вернёшься. И вернёшься знатной да богатой. Вот всё и сбылось!

— Да, всё сбылось, — улыбнулась Элен. — А где Бабка? Я бы хотела повидать её.

— Не получится, дочка, — ответил Мирко. — Схоронили мы Бабку.

— Совсем немного она не дождалась тебя, — добавила Чергэн, — две недели с того дня прошло. Но незадолго до смерти она вспоминала тебя, Баська. Позвала меня к себе и сказала, что ты во сне ей приснилась. И как-то нехорошо приснилась. Сказала она мне, что опасность тебе грозит какая-то, погибнуть можешь. Но если переживёшь это лето, то уж потом ничего с тобой не случится. Я её тогда поблагодарила да сказала, что, мол, стану почаще на тебя карты раскидывать. А она запретила. Говорит: «Несчастье нагадаешь — как притянешь его, а счастье, если придёт, так и гадать не надо, никуда не денется»… Вот ты мне скажи, Баська, верным был сон Бабки?

— Да… Верным…

— И ты могла погибнуть?

— И я могла погибнуть… — повторила за ней Элен. Ей стало так грустно. Казалось, Бабка была неотъемлемой частью табора, она просто не могла умереть. Без неё всё должно стать другим… Но нет. Вокруг всё та же жизнь. Ничего не изменилось…. Но грустить было некогда: к ним уже подходили Ален и Юзеф в окружении ребятишек, к которым успели присоединиться многие взрослые.

Кто из подошедших мужчин брат, а кто жених, Чергэн определила безошибочно. И дело было вовсе не в шрамах, в которых можно было предположить последствия пожара. От неё не укрылось его удивительное сходство с сестрой, о котором она знала. Ален поклонился, но, не зная, что говорить, взглянул на сестру. Рядом так же молча, с каким-то лёгким опасением оглядываясь вокруг, стоял Юзеф.

— Что, красивые, языки проглотили? Что молчите? — Чергэн скрыла улыбку, стараясь говорить строго. — Не хотите говорить — не надо. Только молчальников мы тут не терпим. Вот оставим у себя нашу Баську, а вы ступайте себе, откуда пришли.

— Кого они оставят? — тихо спросил Юзеф у Алена. Тот с таким же недоумением взглянул на него. Потом оба дружно перевели взгляд на Элен. У них были такие растерянные и одновременно напряжённые лица, что она не выдержала — рассмеялась. Впервые с того памятного утра в лесу с братом она по-настоящему смеялась — весело и беззаботно. Слушать этот смех спокойно было невозможно. Тут же засмеялся Лачо, ему тихо вторил Гожо, уже улыбался вовсю Мирко, хихикали и гримасничали дети. Только Чергэн сохраняла спокойствие. Потом прикрикнула:

— Ладно, хватит вам. Ишь, разошлись! Напугали красивых гостей! А вы не теряйте себя, — обратилась она к двум молодым людям, — и спуску им не давайте. Особенно ты, — она кивнула Алену, — ты ж — графский сын! И сестрёнку свою утихомирь. А ты что ж помалкиваешь? — перевела она взгляд на Юзефа. — Или не боишься, что мы твою невесту у себя оставим? Здесь мы ей завтра же жениха найдём да просватаем. А там — ищи ветра в поле! Ну, что ответишь?

— Зачем вы хотите оставить у себя Элен? — растерянно спросил он.

— Это для тебя она Элен, а для нас — Баська, дочка наша.

— Дочка?

— Дочка. Росла вместе с нашими сыновьями — своими братьями, значит — дочка. А ты, если хочешь её женой назвать, выкуп давай! Сватов не засылал, так сам давай раскошеливайся!

— Правильно, мама, — поддержал её Лачо. — За нашу Баську дорогой выкуп надо брать! Она не только красива лицом, так ещё и работница умелая! Так, брат?

— Да! — ответил Гожо, улыбаясь. — Она хорошей помощницей матери нашей была. Теперь уйдёт — кто её заменит?

— Выкуп! — снова громко сказал Лачо, а все, кто слышал это шутливое сватовство, присоединились, крича на разные голоса:

— Выкуп! Выкуп!

У Юзефа от всего этого голова пошла кругом. Он оглядывался вокруг, не зная, что нужно делать дальше. Стоящий рядом Ален нашёлся первым. Он слегка пихнул Юзефа в бок и сунул ему в руку кошель с деньгами. А сам рискнул импровизировать, хотя совершенно не знал, что и как нужно говорить.

— У моего друга-товарища нет с собой яхонтов, а не то осыпал бы он родителей красавицы ими. Нет у него и тканей шёлковых, которые расстелил бы он им под ноги. А есть у него золотые монеты, что достались ему дорогой ценой. Отдаст он вам их все до одной за вашу красавицу-умелицу, красную девицу! — и тут же тихо прошептал Юзефу: — Господи, что я несу… Ну, что же ты? Иди, высыпь деньги её отцу. Это тот, что рядом с Элен стоит. Ну! Иди!

Юзеф подошёл к Мирко, который пряча улыбку в усах, уже держал в руках расписную миску, которую незаметно подала ему подошедшая Галина. Золото из кошелька звонко посыпалось в миску. Все смеялись, Галина обнимала Элен за талию и тихо улыбалась, думая о том, что у неё не было ничего похожего, но не сожалела ни о чём.

Юзеф уже тоже улыбался. Ален стоял рядом и обнимал его за плечи, а Мирко, передав золото жене, сказал почти серьёзно:

— Я доволен твоим выкупом и согласен отдать тебе нашу дочь Баську. И пусть сегодня у нас будет праздник. Пусть никто сегодня не грустит! Баська вернулась к нам.

В это время Чергэн вышла из шатра с иконой. Вот этого Ален вовсе не ожидал. Она благословила Юзефа и свою Баську почти так же, как делали это в деревнях крестьянки… Ален смотрел во все глаза и вспоминал слова сестры о том, что цыган боятся и не любят те, кто их плохо знает.

А дальше всех удивил Юзеф. После того, как Чергэн унесла обратно в шатёр икону, он подошёл к ним с Мирко и, слегка поклонившись, сказал, тщательно подбирая русские слова:

— Золото, отданное за мою невесту — это хорошо. Она этого достойна. Но у него нет… лица. Это просто деньги. Я хочу, чтобы у вас осталось что-то от меня. Возьмите это, — и подал булавку. Ту самую.

Мирко взглянул ему в глаза и, кивнув, принял драгоценность.

— Она всегда будет со мной. А потом — с моими сыновьями.

В это время Элен тихонько шепнула на ухо Чергэн:

— Это его единственная ценность. Он поверил вам.

— Да. Я это поняла, — ответила мать.

Через короткое время все в таборе были заняты приготовлениями к неожиданному празднику. Элен трудилась вместе со всеми. Она чистила и резала овощи и мясо, помогала возле котлов, носила с речки воду. Когда жених и брат попытались помочь, она решительно остановила их:

— Не вмешивайтесь, вы всё испортите. Это не мужское дело, этим могут заниматься только женщины! Сядьте, вон, в сторонке на травку, да отдохните. Как всё будет готово — вас позовут, — и снова ушла к шатрам.

Они переглянулись.

— Нда, — произнёс Юзеф, — нам указали наше место. То есть, как со шпагой играть — это занятие чисто мужским не считается, она заявляет, что тоже имеет на это право. А тут…

— Да ладно, тебе. Отдыхай, пока твоя невеста женой не стала, — улыбнулся Ален. — Я так понимаю, хозяйкой она будет хорошей, но просто с ней не будет.

— Это точно, — согласился Юзеф, усаживаясь рядом на траву, — но я к этим трудностям уже как-то и привык.

— Интересно, — помолчав, сказал он, — правду тогда сказал господин Забродов Элен? Он действительно предупредил этих людей? Они спаслись благодаря ему? Или это всё же была попытка с его стороны хоть как-то смягчить свою вину?