После замечательного обеда пан Янош попросил Элен зайти к нему в кабинет. Приглашение прозвучало несколько официально. Элен насторожилась: что ещё придумал дядя? Когда она вошла, то увидела в комнате и пана Войтека. Дядя Янош стоял посередине и сесть ей не предложил. От какого-то торжественного выражения его лица Элен немного оробела.

— Элен, — начал свою речь Янош, — ты знаешь, что я отношусь к тебе, как к своей дочери. Я представляю тебя всем незнакомым людям своей племянницей. И это, в какой-то степени, правда: мы с твоим отцом считали друг друга братьями, а для дочери брата я — дядя. Господу, видимо, было угодно, чтобы я, не имея своих детей, растил тебя. Мне всегда хотелось иметь и сына и дочь. Я так радовался счастью твоего отца, ведь у него были вы с Аленом… Когда ты появилась в этом доме, я думал, что у меня есть теперь хотя бы дочка. Но прошло время, и свершилось чудо: ты стала для меня и дочерью и сыном. Как это у тебя получилось, как тебе удаётся сочетать в себе такие разные черты — одному Богу известно. Но это так. У меня появилась возможность передать своё умение, свой опыт родному человеку.

Когда ты вернулась, побывав на развалинах отчего дома, я видел, как трепетно ты отнеслась к найденным там ценностям. Они были для тебя не просто ценностями, источником дохода. Ты видела в них дар своей матушки, дошедший до тебя после стольких лет. Если был бы жив твой отец, он непременно тоже одарил тебя. Его нет. Но пока ещё есть я — его брат. И я хочу исполнить то, что считаю необходимым. Эту вещь, — Янош повернулся, подошёл к небольшому столику и взял лежащую на нём шпагу с изящно выполненным эфесом, украшенным несколькими драгоценными камнями, и в прекрасных ножнах с инкрустацией, — много раз держал в руках граф Кречетов. Она неоднократно спасала ему жизнь. Расставаясь, мы с графом обменялись оружием. Если бы я мог, то передал бы шпагу сыну графа… Я хочу, чтобы ты, которая стала для меня и дочерью и сыном, владела ею. Пусть это будет даром графа Кречетова. Теперь она — твоя! — и он протянул ей шпагу на вытянутых руках.

Элен замерла. Она не могла оторвать глаз от оружия, которое, казалось, ещё хранило на себе прикосновения отца… Потом она протянула руки и приняла дар. Если бы она сейчас была одета по-другому, не в платье, то опустилась бы на колено и, подражая рыцарям из прочитанных ею книг, поцеловала бы приоткрытый клинок. Но она чувствовала, что это смотрелось бы нелепо в исполнении изящно одетой девушки. Элен просто повернула шпагу вертикально, остриём вниз, прижала её к себе и склонила голову. Постояв так несколько секунд, она подняла глаза на дядю Яноша. Они шагнули навстречу друг другу одновременно. Элен прижалась к нему, как в детстве прижималась к отцу. Он гладил её по голове, но ничего не говорил. Да это было и не нужно. Наконец, Янош немного отстранил её от себя и тихо проворчал:

— Ну, всё, хватит. А не то я подумаю, что ты решила стать нежной барышней, не достойной такого оружия.

— Вот уж это ей не грозит, — раздался голос пана Войтека, о присутствии которого они успели забыть. — Даже если панна Элена решит, что с неё хватит всяких глупостей, которыми обычно грешат только юноши, «нежной барышней» она всё равно не станет. С таким-то характером? Хе-хе! Не завидую тому, кто захочет стать вашим супругом, панна, — и он, улыбаясь, слегка поклонился.

— Я думаю, это комплемент, пан Войтек? — тоже с улыбкой спросил пан Янош.

— Несомненно. Но будущий муж панны с этим, вероятно, не согласился бы.

— Что ж, этот день был богат событиями. Пора отдохнуть. Пойдём, Элен, я провожу тебя до комнаты, чтобы ни у кого не возникло вопросов насчёт этого, — и Янош кивнул на шпагу. А когда они дошли до её двери, дядя взял Элен за руку и тихо сказал: — Что же касается будущего супруга, я хотел бы, чтобы ты знала: пан Юзеф мне весьма симпатичен. Это я так, на всякий случай. Спокойной ночи, — и, не давая ей ничего ответить, посмеиваясь, дядя удалился очень довольный собой и той растерянностью, которую успел заметить на лице воспитанницы. Обычно такого эффекта добивалась она, а вот заставить её саму растеряться… Это было редкостью.

Элен действительно растерялась. Для неё слова дяди стали полной неожиданностью. Она всегда думала о Юзефе только как о надёжном друге и замечательном человеке, каким она прежде считала Гжеся. И не больше. Вопрос замужества был для неё чем-то настолько далёким, что казалось, это будет не с ней. Она тряхнула головой, прогоняя все эти мысли, и вошла к себе. Уф, здесь можно было быть самой собой, не изображать никого. А кого она изображает? Кто она на самом деле? Девушка, по собственной прихоти временами играющая роль юноши, или юноша, случайно родившийся девушкой? Бррр! Это надо обдумать на свежую голову. А может, и не надо. Пусть всё идёт, как идёт. Там посмотрим, что будет. Вот настанет утро, она пойдёт в сад, успокоится, как всегда бывало, если она чем-то расстроена или раздражена, и всё станет на свои места.

Бродя на другой день по саду, она ловила себя на странном ощущении. Здесь всё было, как прежде, ничего не изменилось, а ей казалось, что что-то не так. Да, конечно, она не была здесь целую вечность, ведь после поездки в Россию ей удалось пробыть дома считанные дни перед отъездом в школу. В общей сложности её отсутствие длилось около года. Но это не объясняло того, что парк вдруг стал казаться маленьким и удивительно уютным, родным. Проходя по коридорам, заглядывая в комнаты, она чувствовала то же самое. И к этому примешивалась какая-то прозрачная грусть. Постепенно она осознала, что просто повзрослела, стала смотреть на всё другими глазами, и ей теперь немного жаль детских игр и шалостей, которые уже не повторятся.

Время шло, месяц был уже на исходе. Документы, необходимые для отъезда, лежали среди прочих бумаг пана Яноша. Как-то раз к ужину Элен пришла в тихом лирическом настроении и не сразу заметила состояние дяди. Он был напряжён, говорил мало, ворчал на слугу. Наконец, Элен, почувствовав его состояние, некоторое время удивлённо за ним следила, а потом решила узнать о причинах. Пан Войтек, который тоже был необычно сосредоточен, тревожно взглянул на друга. Янош раздражённо бросил ложку на стол, немного попыхтел, потом ответил:

— Тебе придётся отказаться от прогулок, как верховых, так и пеших, либо брать с собой хорошую охрану.

— Что случилось? Ведь ещё вчера было всё спокойно.

— Да, вчера было спокойно, поскольку я думал, что всё уже закончилось! — Янош встал, резко отодвинув стул, и заходил по комнате.

— О чём ты, дядя? Что закончилось?

— Возле нашего дома уже давно крутятся какие-то люди, — ответил ей Войтек. — Это началось ещё в начале зимы. Они пытались выспросить, где находится молодая панна, которая живёт в этом доме. Сначала-то они пытались говорить со мной, но я велел прогнать их взашей!

— Представь, им хватило наглости сказать, что тобой интересуется твой брат! — подключился к разъяснениям Янош. — Если бы ты не узнала о существовании своего кузена и его преступлении, неизвестно ещё, чем бы всё это закончилось! Но мы все были предупреждены, слава Богу. Когда они поняли, что никто им ничего не скажет, то стали следить за домом.

— Видимо выяснив, что вас в доме нет, соглядатаи исчезли, — продолжил Войтек. — Но недавно одного из них мы увидели вновь — он пытался поговорить с пани Марией, когда она вышла на базар вместе с кухаркой. Из этого мы поняли, что тот, кто подослал этих людей, не оставляет надежды найти вас.

— И как теперь прикажешь быть с твоей поездкой? Здесь мы сможем оградить тебя от любых неприятностей, но там, в России…Да ещё дорога… Дорога сама по себе опасна, а тут ещё и это. Может, ты отменишь путешествие? — остановившись напротив, опершись руками о стол, с надеждой спросил Янош.

— Отменю? Но я…

— Знаю! — махнув рукой, воскликнул дядя. — Знаю всё, что ты скажешь!

— Но, дядя Янош, послушай! Если меня ищут, а теперь уже, судя по всему, нашли, то не станут искать в России! Им это в голову не придёт. В лицо они меня не знают, так что быть там — даже менее рискованно!