Если послушать Ангела, дела не на шутку усложнились. И в поле смерть поджидает, где пастух одиноко бродит со стадом, и в селе — он ведь ночует там, где кормят (потому и называют «чередником» — обходит по очереди все дома в селе). Что стоит мельнику выследить его и укокошить, а вину свалить на хозяина? Короче, и спать Ангелу не дадут, и жизни лишат, горемыка он бесприютный, горький сиротинушка…
Один из толпы подлил масла в огонь:
— Братцы! Я у мельника ружье видел, охотился по дому за крысами!
Тут уж все перемешалось — ружья, мельник, крыса, пастух с пустой мельницей, — и какая-то старушонка не выдержала, запричитала:
— Ангел бедненьки-и-ий, без отца ты, без матери, и без охраны ты, и богом покинутый! Люди добрые, давайте всем миром за Ангела помолимся…
— Тихо ты, бабка, — оборвал ее Ангел, — рано еще меня отпевать. Не будем секретарю мешать, посмотрим, что он записал.
И в протоколе схода появился третий пункт:
«III. Вселить пастуха Ангела Фарфурела в экспроприированную сельхозартелью мельницу и приставить к нему охрану в лице соседей мельника, которым хорошо известны как его повадки, так и имущество. Образовать также комиссию для составления описи вышеупомянутого имущества».
Выслушав, Ангел выступил, как всегда, здраво:
— Благодарю за поддержку и сочувствие, товарищи! И спасибо бабушке Сафте, что заступилась за меня, грешного. Только, думаю, лучший страж при всех опасностях — собственная голова и твердая рука. Вы уверены, что соседи мельника не кормились из одного с ним котла? Так что для верности дайте пистолет! И вам спокойней, и мне надежнее. Я тут подобрал в поле одну железяку, уж разрешите поносить…
К слову сказать, тогда пистолетов очень много развелось. Да и как им не быть, если по ложбинам, по оврагам, по лесам и селам прокатилась война?
— Ах, какой он молодец, Ангел! Бравый парень! Теперь можно спать спокойно, мельника-диверсанта обезвредят.
Все разом облегченно вздохнули. Только один вопрос вертелся на языке:
— Послушай, Ангел, а где ты пули берешь к пистолету?
— А это раз плюнуть.
Солнце зашло. Проблемы решены, заявления все как есть пронумерованы и не шелестят беспокойно на ветру, а мирно спят на краю стола, накрытого красным бархатом с бахромой в чернильных пятнах. Тут вновь избранный председатель правления решил, что пора и ему внести свою лепту в виде четвертого пункта:
— Товарищи, есть идея! Колхоз у нас имеется, почему бы не построить новую мельницу! А что? «Новой жизни» — по плечу и новую мельницу… Разве эта «ветрянка» молола, товарищи? Курам на смех — одна крупа шла, и то цыплята от нее давились. И второе предложение. Мы не должны забывать о прошлом, поэтому старую мельницу надо превратить в музей.
Ангел первым его поддержал:
— Правильно! А я буду жить в музее… вместо заведующего или сторожа, за кого примете… Притом на общественных началах. Вдруг мельнику взбредет в голову поджечь ее? Ведь такого ожидать можно? Тут-то мы его и накроем, врага…
Все слушают и диву даются: смотри ты, пастух-то пастух, а башка как варит!
— А подпаска прошу назначить мне в помощники, за связного будет и для засады на мельника сгодится.
Вот уже сумерки спустились, загорелись по селу окошки, и даже небо порадовалось, заморгало звездами: «О боже, какое славное собрание!..»
Домой расходились не спеша — ну, братцы, с таким делом справились! — и каждый договаривал, что не успел договорить при народе:
— Бре, бре, бре, скажи, что ты понял, а то я никак не разберу — кто теперь Ангел?
— Э-эх-хе-хе, меня другое интересует: наверно, из-за этой кутерьмы теленок успел высосать корову.
— Кому что, а мне тоже какая-нибудь зарплата не помешала бы. Вот, шельма, пристроился — и связной при нем на побегушках, и местечко прохладное. Нет, я бы не прочь при музее — вечером сторожем, днем за дворника…
Сосед махнул рукой:
— Ерунда. Я-то понял, что к чему. А вот ты чего под Ангела подкапываешься?
— Да разве я против? Я про зарплату говорю, что мне за дело, куда назначат Ангела?
— Так ты не понял? Он же теперь кладовщик!
— Неправда, братцы, милиционер! Раз уж у него завелся револьвер…
Но это все между прочим. А в районной газете тех времен сохранился исторический снимок: крестьянин въезжает на подводе во двор неказистого дома. На фото видны плуг, борона и прочие немудреные орудия крестьянского труда. Текст внизу объясняет: «Село Ааму. Первая в районе артель. Идет обобществление скота и сельхозинвентаря. Первый слева колхозник А. И. Беллони с радостью сдает инвентаризационной комиссии пару волов, повозку, плуг и мешок с семенной кукурузой».
Берем на себя смелость утверждать, что в этот исторический документ закрались, мягко выражаясь, кое-какие неточности. Прежде всего, колхозник Беллони не привез на семена никакой кукурузы, не потому что мешка не видно, можно допустить, что сидит в арбе он сам на мешке, сидит, как мотылек на цветке! Дело в другом, и это засвидетельствовано очевидцами и членом инициативной группы (на фото — третий справа). Артель была обеспечена семенами государством. Другая неточность, причем принципиальная, а вину за нее несет сам восхваляемый, в газете пропечатанный А. И. Беллони. Да, сдал комиссии плуг, борону, арбу, но… не пару волов, а всего-навсего полуторагодовалого бычка, которого запрягал с матерью-коровой… Вот как! Истины ради уточним: то животное, что осталось за кадром, была корова, принадлежащая А. И. Беллони. Этот пробел на фотодокументе объяснялся просто: и фотограф, и Беллони — оба спешили… Беллони явился раньше всех и въехал первым — очень уж хотелось попасть в газету. Корреспондент, в свою очередь, торопился заснять исторический момент и сдать материал в номер.
Итак, подведем итоги. Фотограф выдал Беллони за рьяного энтузиаста артели «Новая жизнь». Не станем оспаривать целиком достоверный факт. Но как только вышла газета, члены комиссии, увековеченные фотографом, обнаружили некоторые несообразности. Странное дело — на снимке не оказалось Ангела, хотя он во весь рост высился перед объективом и не отходил ни на шаг.
Ангел был для комиссии вроде ходячей хозяйственной книги по учету крупного рогатого скота. Кто лучше пастуха знает каждую козу или буренку? Он и полюбопытствовал:
— Дядя, тебя ночью, случаем, никто не потревожил?
— С чего ты взял? — захлопал длинными ресницами Беллони. Статный он тогда был, красавец мужчина. Говорили, как-то вечером, надев выстроченную манишку, он покорил сердце самой богатой невесты из соседней деревни, по имени Анфиса.
Ангел объяснил:
— Вчера днем, пока ты сдавал заявление, через плетень к тебе прыгнул мельник. Слыхал постановление? — и хлопнул по оттопыренному карману с пистолетом. — Ну, я подумал, может, ночью проголодался, бедняк, продрог и заскулил у твоих дверей, как собака?
Слеп же человек зрячий. Разве мог знать он, что пройдут годы, сам окажется среди ночи в дождь одиноким, брошенным судьбой под дверью дома Беллони. Ах, Деспина, любящая Деспина!..
А тогда Беллони спокойно процедил:
— Не думай много, парень, — вредно. Учти, за моим плетнем проходит овраг! — бадя Антон сплюнул сквозь зубы. — А как старший дам совет: заботься получше о скотине. Не забудь, вчера ты слишком рано пригнал их, еще засветло. Вот и ревут с рассвета. Посмотри, и у колхозного быка, и у моей частной коровы бока ввалились с голодухи.
— Так ты нарочно привел их ни свет ни заря, да? Прочитать лекцию о колхозной скотине? — улыбнулся с ехидцей Ангел.
— Нет, — сухо бросил Беллони. — Я хотел, чтобы они голодными попали на фотографию. Именно в газету, с тощими ребрами, и рядом с нами, зачинателями.
Отвернувшись, Антон стал распрягать животных, отвязал быка, снял с рогов веревку и обратился к членам инвентаризационной комиссии, украдкой глянув на Ангела:
— Надеюсь, отныне я вместе с вами настоящий колхозник… Нате… — одной рукой он держал за рог сизо-серого быка.