— Так вот, значит, где собака зарыта?! — воскликнул изумленный жених.
Его впервые поразила мысль, что та народная мудрость, которую он усвоил из чужих уст, так переплетается с тем Кручану, который еще был жив третьего дня. И где пришло это открытие? У себя на свадебном сговоре! Нет, здесь следовало основательно разобраться. С одной стороны, простой смертный, колхозник Кручану. С другой — неизгладимые свидетельства славы былой. И все же что-то общее есть между ними! Кто из нас с малолетства не мечтает, о славе и подвигах? А живем мы чаще всего в наивной и мелкой суете повседневности, ненавидя или любя ближних своих: соседа, жену, любовницу, милиционера или какого-нибудь там Василе Кофэела… И помираем мы, как правило, тоже примиренные с прожитой нами жизнью и с мыслью примерно такою: «Какая там, к черту, слава? Живешь как трава, так же и увядаешь. Неужели это истина?»
Вот помирает Кручану, и что-то заставляет всех их — близко его знавших людей — поднатужиться мыслью (да-да, поднатужиться, а иначе не скажешь?), чтобы непременно уразуметь намерения и поступки покойного. Неужели Кручану морочил село своей дурью? Спать спокойно не давал. А теперь будто рядом с ними сидит, на самом почетном месте, да вроде бы еще и кукиш держит в кармане… А что в его жизни было такого особенного:-ну, разрушил дом в центре села и перебрался на выселки (стало быть, мужик был хозяйственный!); и вот, наконец, помер — и все?.. Может, они чего-то самого главного не понимают или недоговаривают?
И тут жених, самый молодой и самый любимый человек в доме и за этим столом, задал вопрос трудный и, пожалуй что, оскорбительный:
— А если был нехорош покойный Кручану, зачем вы его в правление выбрали?
Родичи не отвечали. Отвели глаза, сделали вид, будто бы не слышали. Говорило в них житейское: «Обойдется, утрясется». Но жениха понесло… Он вдруг загнул такое, да еще громко, очень громко: «Дурачье! Ох и дурачье! Так вам и надо…» И тут же встал…
4
— Разрешите… Целую руку, бабушка.
Ко всеобщему изумлению, жених уже потчевал родичей:
— Кушайте, мамуцэ, пробуйте, тэтуцэ, — учился он называть тестя и тещу как полагается, — и вы, мама, и вы, дядя Никанор, и вы, тетя Игдения, угощайтесь чем бог послал… Мне б все-таки хотелось узнать у вас, чем закончилось то собрание. Постойте, когда ж это было? Не в пятьдесят ли седьмом? Меня, помнится, в том году выбрали старостой класса, теленок — куда учительница, туда и я. На отчетном собрании с ней в первом ряду сидел.
— О чем он говорит? Какое собрание?.. Что такое? — недоумевали за столом.
— Неужто забыли? А ведь был скандал потрясающий, когда этот самый Кручану… — Жених, может быть, искренне, а впрочем, черт его знает, может, с какой-нибудь подковыркой, достаточно хорошо скрытой, пытался припомнить, удивляясь их девичьей памяти. — Кручану крикнул вам в лицо: «Дурачье!» Да как же вы забыли?.. На общем собрании колхозников он бросил вам в лицо: «Дурачье! Ох, дурачье! Так вам и надо! Чтобы над вами стоял такой же дурак, как и вы!..»
Нет, с женихом, безусловно, что-то происходило… «Куда он клонит? За кого он нас принимает?.. — И родичи, сваты и сватьи ошарашенно глядели друг на друга. — Он просто с ума сходит или издевается… Нет, это уже ни в какие ворота…»
И вот уже теща прошептала своему супругу:
— Может, на воздух выйдем… скажи… — И еще тише: — Он не того?
— Безобразие! Где посаженый отец, что он там, помер?! — почти выкрикнул Никанор.
— Ничего плохого, так, поговорили кое о чем… А что было! Собрание как собрание, выступали. Для чего же собираются люди?.. — пыталась разрядить обстановку мать жениха.
Но где уж там…
«Милое дело, — думали родичи, — получается, мы скот бессловесный и ответить не можем! Конечно, жених у нас городской, а мы люди темные… Если мы в селе живем, что же, у нас разума нет? С завязанными глазами ходим? А кто его, этого умника, кормит, кто его в люди вывел? Больно грамотный со своим средним образованием… А ну, подумай, откуда твои десять классов? Наши мозоли, сынок…
И как человеку не совестно! Называется, жених… Пока мы тут взвешивали, как и что, он уже третий приканчивает графин! Теперь ему море по колено… Подводник. Да еще шофер вдобавок, как еще только права до сих пор не отобрали?»
Ну, как спасти положение? Тут свекровь — хозяйка этого дома — засуетилась.
— Сваты, сватьюшки, родненькие, угощайтесь, кусочек хотя бы, хоть что-нибудь, пожалуйста, остывает!..
А мать ее, то есть бабушка жениха, напротив того, без суетни все повторяет и повторяет:
— Будь он проклят, этот Кручану!.. Прости господи, будто он у нас в доме помер…
А тесть на это достаточно вежливо, но по-деловому:
— Вот что, жених… Или ты приведешь посаженого, или я немедленно ухожу!
А теща:
— Постой, мы разве посаженого венчать собираемся? А если он захворал или вызвали его куда… У нас что, свадьба не состоится?! Нет, не пришел так и не пришел, и ждать нечего!
Итак, считайте, что сговор расстроился. Благие начинания забыты, и то, что дело поначалу шло гладко, уважительно и солидно, а все собравшиеся были на высоте, памятуя о том, что сегодня закладывается фундамент новой семьи, — все рассыпалось прахом. Скажете, жених сам виноват? Молод, заносчив, не знает жизни с ее нуждой и лишениями, не набравшись ума, берется других поучать?.. Но почему никто не привел его в чувство, не оборвал, не прибил, в конце-то концов? Ведь он обидел самых близких людей, тех, которые ему жизнь подарили, для него построили дом, готовили свадьбу; и тех, которые для него растили невесту и теперь ее с рук на руки, насовсем — и еще неизвестно, на какие муки, — ему отдавали. Нет, таких людей нельзя обижать безнаказанно. И разве можно их доводить до отчаяния?..
Меняются времена, всему на свете бывает конец, но что-то главное передается от поколения к поколению, может быть, то, что мы называем духом народным?
А жениху, видимо, плевать на расстроенную помолвку и обиженных родичей… Он все думал о Кручану.
— Неужели вы не помните, дядя Никанор… Вы еще сидели тогда в президиуме собрания… Как же звали тогдашнего председателя?.. Ну, его еще три года подряд собирались снимать… — Жених в волнении потер лоб. — Фамилия у него начиналась на букву «Х» или «Г»… Гарбе… нет, Харбе…
— А-а-а, Хэрбэлэу, вот-вот… — вздохнули все с облегчением, словно мрачные тучи, сгустившиеся над этим столом, теперь сами собой рассеивались.
— Ха-ха! Хэрбэлэу… — понеслось за столом. Люди заулыбались.
— Хэрбэлэу? Это который застрелил, ха-ха, у себя на крыльце козу бабушки Сафты?.. Ха-ха-ха, — смеялись уже в голос.
— Он, бедный, подумал, что на него напали классовые враги, подосланные недругами, вроде Кручану… — сказал Никанор и при этом хлопнул себя ладонями по ляжкам.
Какое это благое дело — когда все вместе смеются! И надо же было дураку палить в козу — чтоб соседи кинулись на помощь! И еще самому кричать: «Помогите!» А на крыльце коза блеет!.. В конце-то концов все на этой земле куда проще, чем кажется. Ведь и дурак дураку — рознь. А уж если мы и дураки, то дураки особые, хитрые… в отличие от беспросветного Хэрбэлэу… К примеру, слышишь «тук-тук» в двери посреди ночи… Говоришь: «Войдите!» Не входит. И снова «тук-тук». Что же ты, срываешь ружье с гвоздя и стреляешь в окно наугад?.. Много ли для этого ума надо?! Хе-хе, посмотри на нас повнимательней, похожи ли мы на таких дураков?.. Нет, мы, конечно, не спорим, Кручану ничего не стоило нас по-всякому обозвать, даже дураками представить, он даже мог руку поднять, избить при желании, как сделал это со стариком Василе Кофэелом! А кто же из нас оказался в конце концов в дураках? Или скажете, что его дурацкая смерть — нашей жизни умней?..
Примерно так мог думать любой из присутствующих. Во всяком случае, Никанор Бостан окончательно повеселел и продолжал развивать свою мысль жениху уже вовсе миролюбиво:
