Сторонницы равноправия, феминистки не менее рьяно привязаны к идее «разницы между полами» и зачастую убеждены в превосходстве женщин, в особенности в вопросах морали. Тенденция возвысить женский род, который столько очерняли, высмеивали или ненавидели, заставляет их стчитать собственные отличия от мужского пола социальной добродетелью. Их образцовые сострадание, нежность, материнская любовь призваны рано или поздно заменить мужские ценности: власть, ненависть, войну. Возможно, одежда служит им средством продемонстрировать эту разницу, а возможно, их привязанность к внешней стороне женственности является лишь социальным конформизмом. Наиболее серьезное возражение по поводу теории Мадлен Пельтье состоит в сопротивлении навязыванию любой новой нормы: в конце концов, разве феминистки, включая Мадлен Пельтье, не требуют права на то, чтобы поступать по собственному усмотрению? Радикальная феминистка и неомальтузианка Нелли Рассел полагает, что вирилизация подразумевает восхищение мужчинами, которого у феминисток нет. Действительно ли тот факт, что человек родился мужчиной, вызывает зависть у женщины? У Мадлен Пельтье сомнений в этом нет.

Ее непримиримая позиция в отношении целибата и целомудрия, а также мужской облик вызывают слухи и подозрения. В одном полицейском докладе сообщается, что «Мадлен Пельтье известна особыми нравами, она представлена в кругах, которые она посещает как лесбиянка»^{542}. Несмотря на обманчивый вид, который ей придает ее травестия (она воспринимается как признак «мужественной» лесбиянки), Мадлен Пельтье не выглядит гомосексуалисткой. Отправляя свой портрет в облике мужчины своей подруге Аррии Ли, также проповеднице женского целибата, она уточняет: «Только, пожалуйста, не влюбитесь, а то все закричат о Лесбосе. Путешествие на Лесбос меня соблазняет не больше, чем поездка на Китиру»^{543}. Но она и не гетеросексуалка: она не испытывает никакого влечения к мужчинам, ни симпатии, ни отвращения, ни ненависти. Напротив, она критикует гетеросексуальность с политической точки зрения, связывая ее с системой подавления женщин. Внешне она имеет общие черты с некоторыми известными лесбиянками своего времени, но заявляет открыто (как человек, который столько рассказал о себе в автобиографических произведениях, без ложного стыда, искренне, как убежденная почитательница Фрейда), что она никогда не занималась лесбийской любовью. Она не пытается и защищать лесбийскую любовь, решительно высказываясь по самым опасным вопросам. Так, она была первой французской феминисткой, выступившей за «Право на аборт» (таково название опубликованной ею перед самой Первой мировой войной брошюры). Вопреки закону, который запрещает аборты и сурово наказывает подпольных абортмахеров, она занимается прерыванием беременности в своем медицинском кабинете. В 1939 году по доносу брата одной из ее подпольных клиенток (который, как выяснилось, был виновным в беременности своей сестры!) ее арестовывают и помещают в дом для умалишенных в Перрей-Воклюз, где спустя полгода она умрет^{544}. «Вот как во Франции обращаются с женщинами, которые выделяются на общем интеллектуальном фоне: Аррия Ли покончила с собой, а я оказалась в доме для умалишенных», — пишет она в одном из своих последних писем^{545}. Все говорит в пользу того, что эта безусловно смелая женщина выступила бы на стороне гомосексуалистов, если бы захотела. Но при этом она не отделяется от других, как это сделали активистки феминизма 1970-х годов, которые решили жить в некоем любовном затворничестве, исключительно среди женщин^{546}. На жизненном пути Мадлен Пельтье встречаются только женщины «ниже» ее, которые вызывают у нее отчаяние или равнодушие. Любовь она ценит не больше дружбы. Если и называть ее лесбиянкой, то лучше для этого использовать широкий и поэтичный термин, придуманный Моник Виттиг, — «сопротивляющаяся норме»^{547}. Или предположить, несмотря на все утверждения о противоположном, что у нее была хорошо скрываемая тайна или латентная гомосексуальность.

Как и подавляющее большинство современниц, Мадлен Пельтье полагает, что гомосексуальность не является чем-то «естественным», а в воображаемом ею новом обществе, где будет считаться «архаичным и незаконным регулировать ласки, указывать, что разрешено, а что запрещено», «половые извращения» будут сокращаться.

Значительная часть ее силы была связана с тем значением, которое придают сексуальности в целом. Многие педерасты стали таковыми из снобизма, из желания выделиться, быть заметными, пусть и с нехорошей стороны <…>. У женщин гомосексуальность всегда была распространена меньше, и важным ее поставщиком было вынужденное воздержание женщин, которые, не имея возможности выйти замуж, не могли завести себе любовника. Замужние женщины в лесбийстве искали менее грубую любовь, украшенную лаской. Сексуальная свобода женщины почти полностью уничтожила сапфизм^{548}.

Но своим радикальным феминизмом и мужским костюмом Мадлен Пельтье заслужила репутацию лесбиянки, и это слово использует один журналист также в адрес Аррии Ли, которая вызовет своего «обидчика» на дуэль и публично нанесет ему пощечину на трибуне митинга^{549}.

Корреляцию между более заметной женской гомосексуальностью и прогрессом движения эмансипации устанавливают очевидцы этого процесса (эссеисты и авторы романов). Но эти несколько элементов не могут прояснить для нас ситуацию. Можно подумать, что, будучи приписанной к числу гомосексуалистов, Мадлен Пельтье вдруг становится более понятной.

Свою автобиографию Мадлен Пельтье завершает следующими словами: «Но я остаюсь феминисткой. Я останусь ею до самой смерти, хотя я и не люблю женщин такими, какие они есть. Да и народ таким, какой он есть, я не люблю. Мне отвратительна ментальность рабов»^{550}. Она не единственная феминистка, которая не любит женщин такими, какие они есть. Отказ от женственности в разной степени распространен среди феминисток. Можно вспомнить ту, которой удалось сформулировать знаменитое высказывание: «женщиной не рождаются, женщиной становятся» и которая в своем «Военном дневнике» дистанцируется от юных влюбленных в нее женщин и даже испытывает презрение к ним^{551}. Не стоит воспринимать эту позицию как женоненавистничество — скорее это более или менее агрессивная форма дистанцирования («женщина — это другие»), а также сопротивления социальным условностям. «Второй пол» или «Женщину в борьбе…» не напишешь, чувствуя себя уютно в своей феминности^{552}.

С субъективной точки зрения, отказ от женственности, который психолог Альфред Адлер в начале XX века назвал «мужским протестом», компенсирует минусы низкого социального положения. Но вплоть до конца XIX века феминисткам крайне сложно согласиться с этим принципом маскулинизации. Симона де Бовуар во «Втором поле» очень неоднозначно высказывается по этому вопросу^{553}. Многие, как Юлия Кристева, беспокоятся за мужчин, оказавшихся в «неловком положении» за счет вирилизации женщин, и хотят «сохранить разницу между полами», чтобы «обеспечить влечение между ними»^{554}. Сегодня разрушается институт гетеросексуальной нормы, который было бы обидно путать с одноименным влечением. Угроза равнодушия полов друг к другу долгое время служила мощным оружием и эффективной страшилкой для антифеминистов. Поэтому защита женской маскулинности касается всех женщин, а не только тех, кто осуществляет ее на практике и считает привлекательной. «Женщина в брюках» — это полноценный символ борьбы за равенство полов.