В 1895 году Nouvelle Mode замечает, что велосипедистки осмелились отказаться от манто («испанского плаща»), который скрывал их кюлоты, и что теперь их можно видеть «одетыми как мальчики, свободно разгуливающими по бульварам и улицам, сидящими на террасах кафе, не имея рядом с собой железного коня, чтобы оправдать это странное и антиженственное одеяние». Газета находит «нелогичным тот факт, что они не подвергаются штрафу», в то время как другие женщины утруждают себя и обращаются за соответствующим разрешением в префектуру^{437}.

Споры не утихают. Вечерняя газета Stéphanois в том же году благосклонно оценивает происходящие изменения, отрицает наличие запрета женщинам одеваться в мужскую одежду и сравнивает свободу, которой пользуются француженки, с несчастной судьбой американок, сообщая, что в штате Иллинойс широкие штаны запрещены и край юбки там не должен подниматься выше чем на 3 сантиметра над землей. Вот это журналист называет «драконовскими законами в свободной Америке»^{438}.

В 1895 году нововведение становится общепринятым. «На Монмартре женщин в кюлотах так же много, сколько отстающих, которые продолжают носить платья», — с юмором пишет Franc-Parleur^{439}. В этом же году Мария Скло-довская и Пьер Кюри в качестве свадебного подарка получают два велосипеда и отправляются в свадебное путешествие по Иль-де-Франс. Великая ученая, которая также была выдающейся спортсменкой, надевает в поездку зуавские штаны^{440}.

Кюлоты стали чем-то банальным настолько, что один журналист удивляется: «Действительно ли нужно разрешение полиции, чтобы разрешать женщинам… переодеваться в мужское?.. В последние годы женщины позаимствовали у сильного пола несколько причесок, отложные воротнички, накрахмаленные рубашки, галстуки, пиджаки с карманами, а префектура спокойно к этому отнеслась! Они открыто носят не только брюки, но это, возможно, уже не имеет отношения к полицейским постановлениям. Что касается велосипедисток, этих гермафродитов, которые заполонили наши улицы, то кажется, что префектура смотрит на них не злобно, а по-отечески!»^{441}

В том же 1895 году Journal amusant публикует рисунок Марса, на котором изображены мужчина и женщина в кюлотах с сигаретой в зубах.

— Самое смешное, слышишь, Гортензия, что еще несколько лет назад полиция бы тебя замела за твои кюлоты!

— Ха-ха! Как будто я их всегда не носила^{442}.

И он и она выглядят как сторонники эгалитаризма — об этом свидетельствует симметрия их поз и их одежда. У Гортензии даже сильнее расставлены ноги, локти больше отставлены от тела, она шире в плечах (за счет дутых рукавов); она даже стоит впереди своего партнера. Что же остается доминирующему полу? Более высокий рост. И напоминание о законе, дамокловым мечом висящем над эмансипированными женщинами. Художник представляет здесь безобидную версию, лишенную женоненавистничества и старого конфликта между полами. Этот диалог можно считать универсальным. Действительно, в конце концов, разве женщины не носили кюлоты всегда? Именно это и подразумевается — по отношению к простым городским кругам, где женщина часто играла роль «министра финансов».

Все в том же 1895 году Виллет публикует на первой странице Courrier français (от 26 августа) рисунок на ту же тему. Группа женщин в кюлотах, устроившая тайное сборище, говорит: «Ну давай, Лепин, оставь нам наши кюлоты, иначе история будет очень смеяться, если Лепин со своей полицией сунет туда свой нос!»

Мода принимает серьезное участие в легитимизации вестиментарных изменений и делает смешными жалкие попытки запрета одежды. Под влиянием англичан возникает настоящая спортивная мода: на рубеже веков разрабатываются женские костюмы для занятий альпинизмом, фехтованием, катания на коньках, путешествий на яхте, игры в гольф, тенниса, скачек на лошадях, причем некоторые из них включают в себя брюки и сапоги (исключительно мужская обувь), но они остаются намного менее удобными и продуманными, чем мужская одежда. Самый яркий пример связан с велосипедистками, чьи широкие кюлоты и простая блузка вызывают такую полемику. Эти кюлоты напоминают штаны, которые носили местные наездники-зуавы, служившие во французской армии в XIX веке. Алжирские спаги (так называли этих солдат) носят красный бурнус и очень широкие арабские штаны (шаровары). С конца 1914 года они носят новую форму, состоящую из менее широких шаровар, которые называют велосипедными, или русскими, кюлотами, и куртки европейского покроя цвета горчицы или хаки. Введение «более западного» костюма, которое приближает зуавов к солдатам метрополии, происходит относительно недавно и представляет собой в символическом плане большую интеграцию и сокращение различий между разными расами. Как бы то ни было, на рубеже веков выражение «зуавские кюлоты» не нагружено чрезмерно позитивными коннотациями. Когда велосипедные кюлоты напоминают штаны арабских женщин, это вызывает в памяти образы гарема. По мнению мадам Сен-Жорж, это штаны подавленных женщин, которые не могут быть символом женской эмансипации: лучше уж оставить «их гадкий костюм» мужчинам, «которые считают себя нашими хозяевами»^{443}.

Есть и другие штаны, которые тоже вызывают обильные дискуссии: это нижнее белье, которое женщины Прекрасной эпохи все чаще носят под юбкой. В 1912 году Жак Мовен опубликовал книгу «Их штаны, как они их надевают, как они их носят. Женские интервью и откровения»^{444}. Его исследование выявило разнообразие практик. Меняться они могут, в частности, в зависимости от времени года: летом без них можно обойтись, но зимой панталоны весьма удобны. Они также удобны для исполнения кадрили. Кстати, этот элемент одежды и вошел в женский гардероб через танцы. Профессиональные танцовщицы поддевали их начиная с XVII века. Во второй половине XIX века в моду входят танцы, во время которых задирались юбки и высоко поднимались ноги, — канкан и шаю. Белые женские панталоны становятся заметными и вскоре входят в образную систему Прекрасной эпохи: их можно видеть на афишах, юмористических рисунках, рекламе… Они символизируют Париж удовольствий, легкодоступных женщин, даже проституток. Если мужчины поколения Виктора Гюго считали их уродливыми и бесполезными, то теперь этот элемент одежды эротизируют, делают частью украшения юбки. На уровне колена их украшают кружева. Возникает тенденция к их укорочению, которая приведет к появлению простых трусов.

«Когда вы носите открытые брюки, как вы добиваетесь того, что пола вашей сорочки не вылезает через разрез?» — задает вопрос Жак Мовен. Сочетание сорочки и длинных панталон явно представляет собой проблему. Можно переднюю полу завести назад, а заднюю — вперед, где она цепляется за крючок корсета. Это не очень эстетично, но панталоны с широким разрезом в Прекрасную эпоху еще широко распространены. Они считаются удобными, особенно для того, чтобы мочиться: для этого достаточно развести края платья. Некоторые женщины считают естественным, что женщина не должна носить закрытых панталон: они полагают, сами не зная почему, что принцип закрытой одежды не подходит для женского пола. Первыми носить закрытые панталоны станут девочки, потому что эта одежда считается более целомудренной и гигиеничной. А открытые панталоны станут для юной девушки знаком нового статуса желанной женщины на выданье.

Этот сюжет прежде всего служит поводом для разного рода юмористических интерпретаций. Но женщины действительно постепенно отказываются от панталон с разрезом в пользу закрытого нижнего белья. Соблазнительно думать, что брюки — логическое развитие панталон и что последние — необходимое условие для их возникновения. Ношение панталон — мутация фундаментальная, поскольку привилегия ношения закрытой, то есть непроницаемой одежды перестает быть исключительно мужской, по крайней мере в том, что касается нижнего белья. В начале XX века всеобщий переход к закрытому нижнему белью вызывает настоящий шок. Он становится важным этапом эмансипации женщин, давая ощущение большего контроля над телом и, следовательно, большей уверенности в себе.