Луиза Аббема — «спортсменка» с гибким телом и короткими волосами. Она носит женский костюм с пиджаком и омужествляет только верх своего тела.

Благодаря величественному и восточному облику она получила прозвище «сын раджи». Когда ей исполнилось сорок, то ее, носящую строгие костюмы и пристегивающиеся воротнички, стали находить похожей на японского адмирала. Утром она носила небольшую кепку, во второй половине дня — треуголку^{366}.

Те, кто ее не любит, делают ее избыточно мужественной: например, Каран д’Аш, преуспевающий художник-консерватор, изображает ее бородатой^{367}. Те, кому она симпатична, особенно подчеркивают элегантные детали: «Костюм элегантный и простой: суконная юбка с прямыми складками, обтягивающая бедра и открывающая ступни — маленькие, изящно изогнутые и безупречно обутые; жакет и жилет мужского покроя, тесно сидящий, хорошо обрисовывающий бюст и талию с гармоничными и четкими линиями; галстук с булавкой, повязанный поверх прямого воротника, разделенного спереди, уверенно расширяется книзу; фетровая шляпка с маленькими полями, лихо сидящая на черных волосах, отдающих золотисто-коричневым блеском; в петлице — наполовину скрытый модным в данный момент цветком кусочек ленты. Эта лента заслужена! За небольшой вуалью выразительное лицо с матовой кожей и энергичными и правильными чертами, где под аккуратной аркой бровей блестят необычным блеском глаза, излучающие ум и искрящиеся остроумием… Все в ее лице говорит о прямоте и верности», — пишет Арман Сильвестр в 1894 году^{368}. Лента обозначала полученные ею в 1887 году академические награды. В 1906 году она получит орден Почетного легиона. Как и Роза Бонёр, которая ее старше, она награждена самыми важными знаками уважения: не будем забывать, что на этом ордене, введенном Наполеоном, написано: «Честь и родина».

Еще один экскурс, на этот раз в мир беллетристики. Рашильд (18601953) — псевдоним, который взяла себе Маргарита Эмери, приехав из родного Перигора в Париж, чтобы погрузиться в литературную жизнь. Ей было всего 18 лет, она покинула своих родителей без сожалений. У нее сложные отношения с матерью, невнимательной кокеткой, страдающей от депрессий, и с отцом-военным, разочарованным тем, что у него единственный ребенок, да и тот девочка. ВІЗ лет она просит Бога, чтобы он сделал ее мальчиком. Маленькая Маргарита чувствует животных, ищет утешения в общении с лошадьми, занимается фехтованием, рано начинает писать, много читает — и настолько в этом не ограничена, что уже в 15 лет открывает для себя маркиза де Сада… Затем она погружается в богемную жизнь, остригает волосы и в 1885 году начинает носить мужской костюм, по ее словам, из практических соображений. Она заявляет, что получила разрешение на ношение мужской одежды на свой страх и риск, «что означает, что он [префект полиции] не отвечает за то, что его агенты меня арестуют, если я вызову хоть малейший скандал в общественном месте или в месте, где люди собираются, заплатив деньги… но что они меня освободят, проверив мою журналистскую карточку»^{369}. Вот как она это объясняет:

Я жила одна и чувствовала, что, хотя уже известна, слишком известна, потому что уже написала «Господина Венеру», я не могла удерживаться на этом уровне, на уровне женщины-литератора, имея вестиментарный багаж, который практически целиком носила на себе: маленькое готовое платье, маленькая шляпка с рынка и тому подобное <…>! Желать свободы за написание «Господина Венеры» — это, как мне думается, верх неприличия, и мгновенно получить разрешение на все пороки <…> В качестве последнего ресурса мне ничего не оставалось, кроме как жить как плохой мальчик^{370}.

Переодевание в мужскую одежду совершенно не портит очарования этой юной персоны с зелеными глазами, хрупкой, бледной, с интересным лицом. Переодевание стало частью легенды, которая возникла вокруг нее, когда в 1884 году вышел роман «Господин Венера». Его главная героиня по имени Рауль, аристократка, охотница, одетая почти в мужской костюм, по собственной прихоти обращается с юношей-цветочником, которого она склоняет к извращениям, приучает к наркотикам, делает женственным, одевает в платья и в конце концов доводит до смерти. Травестия происходит не только на вестимен-тарном, но и на языковом уровне: местоимением «она» обозначается он, «он» — местоимение для нее^{371}… Молодая женщина — автор романа вскоре будет названа «королевой декадентов» (Эрнестом Гобером), «мадемуазель Бодлер» (немного влюбленным в нее Морисом Барресом). За это «порнографическое» произведение в Бельгии (где оно вышло) она будет приговорена к десяти годам тюрьмы и крупному штрафу. Рашильд благоразумно останется в Париже, где у нее уже есть свой салон. Пропасть между описываемыми ею извращениями и ее образом жизни, по всей видимости совершенно целомудренным, огромна. Кроме того, она заявляет о своем антифеминизме, хотя своими произведениями и своей писательской позицией выступает за свободу женщин. Ее героини, Рауль де Венеранд или Мари Барб в «Маркизе де Саде», — это непокорные женщины, которые не подчиняются, а доминируют сами. Своим творчеством Рашильд демонстрирует «стремление доказать равенство мужчины и женщины за рамками добра и зла, общества и религии»^{372}. Альфреда Валетта, с которым она познакомилась в бальном зале Бюлье, не пугает ее мужской костюм. «Вы подражаете Жорж Санд?» — напишет он ей вскоре. Ради своего бракосочетания (исключительно гражданского) с молодым писателем Рашильд «хоронит мальчишескую жизнь», отпускает волосы и решает одеться «как все»^{373}. На следующий год у мадам Валетт рождаются ребенок и журнал, который она будет поддерживать вместе с мужем, — Mercure de France. Решительно вернувшись к нормальному образу жизни, она не раз удивит посетителей, которые не ожидают, что эта столь респектабельная «хозяйка», «загадочное создание в шерстяном платье», по выражению Оскара Уайлда, является автором «Господина Венеры». Больше чем когда-либо она противопоставляет себя феминизму:

Феминизм, возвращаясь к плохому пастырю паршивых и непаршивых овец, не признает, я в этом убежден [sic!], свою часть ответственности за специальную маскулинизацию меньших и слабейших братьев, но я призываю его взглянуть на гибельность последствий: им разрешили — или почти разрешили — носить кюлоты, гулять в одиночестве, стричь волосы как угодно коротко, курить столько же, сколько их сильнейшие братья, и даже больше, и они становятся все более спортивными, словно греки^{374}.

Давайте поясним эту аллюзию. «Лесбос — я против. Я — мужчина»^{375}, — доверительно сообщает она Маризе Шуази на закате своих дней. Она прожила долгую жизнь, завершением которой стало респектабельное членство в жюри премии «Фемина» и получение ордена Почетного легиона в 1924 году.

Марк Монтифо (1845–1912) не так известна, как Рашильд, которая ее к тому же презирает. Между тем общего у них больше, чем брюки. Мария-Амелия Шартруль — дочь парижского врача-вольнодумца, наследовавшая его убеждения. Она начинает писать в юные годы, знакомится с рисованием. В 17 лет выходит замуж за графа Луи Кивоня де Монтифо, который был старше ее на два десятка лет. В 1874 году у них рождается сын Марк. Его имя она и берет в качестве основного литературного псевдонима. Благодаря мужу она вхожа в парижские литературные журналы, публикует критические статьи об искусстве в Artiste и выпускает недолго просуществовавший журнал Art moderne, в котором защищает импрессионистов. Ее первое произведение, «Античные куртизанки. Мария Магдалина», во Франции не проходит цензуру и издается в Бельгии. Она увлекается писателями-либертенами XVIII века, публикует научные труды (она постоянная читательница Национальной библиотеки), а также эротические произведения. «Моя жизнь как автора так связана с моей жизнью, что я не в состоянии отделить их друг от друга», — говорит Марк Монтифо немного загадочно^{376}. Неоднократно подвергнувшись судебному преследованию за эротическое и антикатолическое содержание своих книг, она решает на время уехать в Бельгию. Защитой прав женщин она начинает заниматься только в 1897 году, присоединившись к исключительно женскому коллективу газеты Fronde, в которой отвечает за хронику зарубежных политических событий. То, что она ходит на работу в мужской одежде, не остается незамеченным и воспринимается как подтверждение недоброжелательных высказываний антифеминистов, но женственная блондинка Маргерит Дюран, основавшая газету, не имеет ничего против.