Второй, более важный эпизод происходит в полях и лесах Ноана. 12-летняя Аврора отказывается от корсета, за что ее наказывают. Сначала она отрезает от корсета все завязки. Когда на нее надевают другой, еще более тесный, она решительно выбрасывает его в старую винную бочку. При этом Аврора пользуется расположением своего наставника Дешартра, которого убедил пример соседа-аристократа, разрешившего своей дочери одеваться как мальчик, чтобы ей не мешала одежда, «которая делает женщин бессильными в том возрасте, когда им больше всего нужно развивать свои силы»{338}. Бабушка разрешает ей носить также мужской рабочий халат, кепку, гетры и редингот. Маленькая Аврора получает свободу одеваться как мальчик, изображать травести к вящему удовольствию бабушки, поклонницы теории Руссо, которая разрешает ей бегать повсюду в сабо. Девушка может полностью отдаться своей страсти к охоте, не боясь порвать юбку или потерять обувь. Она умеет седлать лошадь по-мужски и по-женски. В 1821 году она сообщает одной из своих подруг, что ее сопровождает слуга и что мало кто рискует навещать ее, поскольку она живет изолированно. Так что та ее одежда не носится с расчетом вызвать скандал. «Она могла бы выглядеть неуместно в Ажере [где живет ее адресат Эмили де Уисм], но в глуши Берри немногие живущие здесь девицы поступают так же, как я»{339}. На следующий год после смерти бабушки Аврора живет в семье четырех сестер, которые одеваются как мальчики — в брюки и красные жакеты с серебряными пуговицами, — чтобы доставить удовольствие отцу, расстроенному тем, что у него нет сыновей.
Третий эпизод самый главный. Аврора расстается с мужем и начинает настоящую литературную карьеру. Она чаще живет в Париже, не имея больших средств. Этот период оставляет лирические страницы в «Истории моей жизни», в которых к бурлению жизни добавляются дружба, любовь, литература и искусство. Она заказывает себе редингот из толстого серого сукна, брюки, жилет, серую шляпу, широкий шерстяной галстук и ботинки, которые вызывают у нее восторг. В таком виде она напоминает «маленького студента-первокурсника». Свой поступок писательница считает естественным и объясняет семейной традицией: по ее словам, мать и тетка в молодости поступили так же, поскольку у них не было денег («это позволило в два раза снизить наши семейные расходы»).
Эпизодическое, но регулярное переодевание Жорж Санд происходило и после того, как она покинула Париж, о чем она не упоминает в «Истории моей жизни». Был и четвертый эпизод. Приблизительно в 1835 году она носит костюм молодых республиканцев, которых называли бузенготами (от кожаного морского картуза — bousingotte, который они носили). Есть портрет, где она изображена на концерте Филиппа Мюзара в костюме молодого человека, без сомнения, в обществе Шопена. Брюки Санд носит не только в Париже. В 1838 году, рассказывая о визите в Ноан в карнавальную субботу приблизительно в полвосьмого вечера, Бальзак описывает «товарища Жорж Санд в халате, курящей сигару после ужина у огня в огромной пустой комнате. У нее были красивые желтые туфли, украшенные бахромой, элегантные чулки и красные брюки. Это о том, что касается ее морального состояния. В физическом отношении у нее сделался двойной подбородок, как у каноника. Несмотря на ее ужасные беды, у нее нет ни одного седого волоса; коричневый цвет лица не изменился; красивые глаза все так же блестят»{340}.
Отметим все же, что, вопреки сложившейся вокруг Жорж Санд легенде, она не все время ходила в мужском наряде. Легенда настолько прочна, что портрет ее сына Мориса в цилиндре принимают за портрет Санд! В молодости она порой одевалась очень женственно, особенно собираясь на бал. Своим вкусом Санд обязана матери, модистке в Пале-Рояль. Она читает не только Journal des débats, но и Journal des modes и Petit Courrier des dames. Она ненавидела делать что-либо напоказ — возможно, это наследие ее жизни в монастыре, — но всегда одевалась изысканно, учитывая, как будет выглядеть в глазах окружающих.
Таким образом, Жорж Санд меняет пол, не спрашивая разрешения на переодевание, с легкостью, как это умеют делать только, по ее выражению, женщины, которые привыкли, что их не замечают в качестве женщин. Поэтому их не замечают и в качестве мужчин. Не стоит также игнорировать выдвигаемые ею соображения экономического и практического порядка.
Основное здесь — это свобода передвижения. Большой город XIX века — это пространство со строгим разделением по половому признаку, где большинство женщин не могут свободно перемещаться. Те, которые все же пользуются этой свободой, считаются публичными женщинами. Чтобы проникнуть в пространство, которое присвоили себе мужчины, и сменить статус наблюдаемой на статус наблюдательницы, необходимо надеть маску. Жорж Санд — исключение из правила, согласно которому фланерами могут быть только мужчины{341}. Чтобы фланировать, чтобы наесться светом до отвала, надо много и долго ходить. Вся мода целиком препятствует этой свободе: платья, шляпки, туфли заставляют женщину вести сидячий образ жизни. Как тут не склониться в пользу маскулинизации одежды?
Выбор Санд мужской одежды связан также и с ее политическими взглядами. «У меня одна только страсть — идея равенства»{342}, — пишет она в июне 1848 года. Этого равенства она может добиться здесь и сейчас, переодевшись мужчиной, избежав таким образом эстетической оценки ее как женщины. Относительная строгость мужской одежды, которую она носит, выражает также ее мечту о социальном равенстве: будучи республиканкой в 1830-х годах, в следующем десятилетии она становится социалисткой, а о коммунизме ей мечтается, но при условии, что он не будет сопровождаться кровопролитием. Равенство для нее — это и равенство полов, которого можно достичь за счет реформы Гражданского кодекса и освобождения женщин от ига брака за счет введения права на развод. В своих трансгендерных экспериментах Санд накапливает ценную информацию, которая послужит пищей для ее политических размышлений и литературного вдохновения. Так, в партерах парижских театров она слышит речи, не предназначенные для женских ушей, и проникает в мужской мир. Кроме того, она может наблюдать женщин со стороны. Подростком выдавая себя за всадника, она наслаждалась «смешными ошибками», которые вызывало ее переодевание. Брюки Санд — это брюки писателя, который умеет «все видеть, все знать и над всем смеяться»{343}, — пишет она в 1831 году.
До того, как стали обсуждать равенство, обсуждали свободу. Когда в 1835 году журналист-сенсимонист Адольф Геру стал отговаривать Санд переодеваться мужчиной («Не пытайтесь… стать мужчиной, потому что вы лишитесь характера своего пола, не сумев позаимствовать характер другого; вы погибнете между тем и другим»), она отвечает: «Не беспокойтесь, я не ставлю перед собой цели достичь мужского достоинства, мне оно кажется слишком смехотворным, чтобы предпочесть его низкопоклонству женщины. Но я уже сегодня стала вечной и полноправной обладательницей независимости, пользоваться которой, как вам кажется, можете только вы»{344}.
Собственный накопленный опыт Жорж Санд переносит в романы. «Габриэль», опубликованный в 1839 году, рассказывает о жизни внучки принца Брамантского, которую воспитывали как мальчика, игнорируя ее пол для того, чтобы она могла взойти на престол{345}. Здесь проявляются только достоинства мужского образования, не обходится и без женоненавистничества. Когда Габриэль узнает свою истинную гендерную идентичность и познает мир взрослых мужчин, она пересматривает свою ненависть к женщинам и переходит в противоположный лагерь. Будучи биологически женщиной, воспитанной как мужчина, во время бала-маскарада она узнает, какое страдание причиняет удушающая, неудобная и неприличная женская одежда. Габриэль уже не может полностью принять женский пол и погибает, зарезанная ножом — этот трагический конец освобождает ее от мыслей о самоубийстве.
