— Когда ж самая вода, Кудим? — приставал Суровцов, которому это ожидание воды не давало ничем заняться.
— Вода сама будет, что её кликать! — отвечал неразговорчивый Кудим. — Она знает, когда ей быть. Неделю не дойдёт или неделю пройдёт Благовещенье.
Ручьи текли, снега исчезали незримо, будто чудом, вода прибывала и подпирала мельницы, но народ видел, что это ещё не весна, что это ещё так себе». Беспечно продолжали скользить мужицкие сани по посиневшим занавоженным льдам, по полям, в которых до грязи обнажались бугры, по лощинам, где потихоньку наливались под снегом глубокие зажоры. На третий день Благовещения пришла весна, все разом почуяли её. Все в одно слово сказали: «Вода пошла!» Даже Кудим-мельник, и тот проговорил: «Уж как вода пойдёт, оно и видать, что вода». Могучее, но мягкое дыханье неслось с юга на широких, упругих крыльях и уносило обессилевшую зиму. Один день решил её участь. Один день сделал то, чего не могла сделать неделя оттепели и паводков; целые поляны, целые горы сразу обнажились догола. Певучие, гульливые потоки, искрящиеся весёлыми огоньками весеннего солнца, как молодые шаловливые ребята, с дружным радостным плеском, бульканьем и журчаньем неслись наперегонку друг с другом из далёких полей, со всякого бугра в каждую лощинку, и все падали с разных сторон в ту же речку Рать, которая надулась теперь грозною рекою и ломала посиневшие льды. Молодая рать весны трубила победоносную песню. Прежде всего пришёл в ратский пруд Суровцова Ракитин верх. Он открывал свой зев как раз в полдень, не доходя до камышовых зарослей, за которыми кончался разлив пруда. Его многочисленные отвершки, извивающиеся между пустынными дальними полями, знакомые только лисицам, наливали его с безостановочным шумом, и в глубоких берегах Ракитина верха, на которых росла летом весёлая зелёная трава и на дне которого мирно паслись табуны прилепских однодворцев, неслась теперь могучая широкая река, синяя, как альпийский поток. Она пучила и поднимала льды Рати и вместе с нею низвергалась с бешеным громом, с пеною и всплесками, сквозь настежь открытую глотку холостой скрыни, под тёмную глубину моста, давно уже не умещаясь в узком ложе ручья, который безбрежным озером далеко заливал окрестности.
Позже Ракитина верха тронулись другие яруги, лога и верхи, что облегли головище Рати справа и слева, ветвясь запутанными глубокими отрогами и врезаясь на многие вёрсты в гладь полей. Пять месяцев сряду набивали их зимние вьюги и метели, и набили, как хороший ледник, по самые края, вровень с полем, так что серый волк, обычный странствователь по этим яругам, не узнавал их больше и не смел красться по ним с голодным ночным вытьём.
Лога подходили со всех сторон к мельнице Суровцова, как рати грозного врага, ополчившиеся по сговору. Только что справится Кудим с одним тяжким натиском, только что начнёт спадать грязная до черноты вода, приступившая к холостой, к рабочей, переливавшая сплошным валом через плотину, — смотришь, подвалили к вечеру новые вражьи дружины, запоздавшие в пути. Они бежали вёрст десять, от самых Куньих верхов, что под Сакмою, из одного отвершка в другой, пока успели проесть все снега своего забитого русла; оттого только к ночи прибежали они к суровцовскому пруду, отстав от союзных дружин. Из яруг Лесовой платы, из глубокого. обширного лога Ратчика, из обрывистого оврага Перерванца, — отовсюду подступили теперь буйные снеговые воды и осадили мельницу Кудима, требуя себе пропуска книзу, на простор равнин, где их ждут новые заставы, где они станут рвать, будто играя, одну за другой мельницы и плотины.
Всех их ждёт старый Кудим. Ни один из этих гостей Кудима не удивит и не застанет его врасплох. Кудим воюет с логами, как старый опытный воевода. Кудим в лицо знает, какой лог пришёл, какова его сноровка, что и когда вздумает он делать. Для него каждый лог — живой враг, с особым именем, с особым характером, вероломный, злой сосед, который подкарауливает удобную минуту нашкодить Кудиму и которого Кудим уже выучился подкарауливать.
Спит, спит Кудим и вдруг вскочит, прислушается:
— Опять загудел! — пробормочет он сам себе, поспешно обуваясь. — Пришёл и этот полуночник. Как ни запомню, всё ò полночь подкрадывается. Самый вороватый!
Выйдет на холостую, смотрит — и точно «полуночник» пришёл, последний из осаждающих, крутой, как стена, Жестяной верх, снегов которого не топит полуденное солнце.
Посмотрит Кудим опытным глазом на воду и скажет сам себе:
— Ну, нынче не дюже жирен стал, отощал. Можно прихватить. помолоть хоть малость, пока до солнца.
А с солнцем опять заставки настежь, опять ждёт на осаду врагов неутомимый, терпеливый старик, оборонявший суровцовскую крепость. У него и посуда рыбная давно приготовлена. Не выпустит старик из своих владений безданно-беспошлинно эти воровские рати. Нужно с них оброк собрать, захватить рыбу, которую уносят они в своём бешеном беге. А сбегут они, подопрёт вода пересухинского пруда колёса суровцовской мельницы — Кудим знает, что под его холостую сейчас пойдёт пересухинская рыба, какой не водится в суровцовском пруде: сазан, и карп, и щука.
— Потому этой рыбе супротив воды ход, а мелкоте ход по воде, — объясняет Кудим любопытным, пристраивая свои снасти.
Дохнула весна, и вместе с её вздохом, с её водами прилетели весенние птицы. Вчера ещё не было их, нынче все они здесь. Они попадали между кочек болот, на полевые озерки, в перелески, в камыши пруда. Их гнала сюда с юга непобедимая, роковая сила. Ещё нет корма на этих безотрадных, неоттаявших полях, на этих лужах, подёрнутых льдом, а уж эти поля и лужи закипели жизнью. Что-то звало её сюда, в голодную прохладу севера. с берегов, со степей тёплого и сытого юга. Может быть, чуяло пернатое племя, что близится время нестись и вить гнёзда; чуяло подступавший жар крови, и инстинктом торопилось подальше от жаркого солнца, навстречу прохладным ветрам погибавшей зимы. Глазом посмотришь — будто никого нет, всё ещё мертво, а сделаешь шаг — везде плавает, сидит, ходит птица. Кудим, шагая по кочкам посмотреть Ракитин верх, вспугнул стадо серых клинтухов, все один в один; поднялись, отлетели шагов на пять и опять, обессиленные, упали на землю. Видно, издалеча был их путь! Вот без крика снялись с полевого озера отощавшие кряквы. Торопливо и испуганно кружатся они в воздухе, оглядывая незнакомые окрестности, чтобы опять упасть куда-нибудь в укрытую заводь и долго не подниматься. На чибисов просто чуть не наступает старый Кудим: неподвижно сидят по кочкам бедные усталые птицы, высоко насторожив свои хорошенькие хохлатые головки и с жалобным путевым писком, совсем не тем, с которым будут они летать, откормившись в этих привольных болотах, нехотя взмахивают мягкими крыльями при приближении человека.
Всю ночь слышал Кудим, навещая свою холостую, резкий скрип тянувшихся журавлей. Словно несметные рати перекликались в воздушных высях, собираясь в тайне ночи на большой бой.
А утром, когда Суровцов пробирался на мельницу своим старым садом, наполовину ещё в снегу, из густой заросли малинника с тяжким встревоженным шумом сорвался первый вальдшнеп. Пришла весна.
Василий ехал в Шиши верхов на своей надёжной пегой кобыле; старик послал его на базар закупить лыку на лапти к весеннему севу. В поле уже проезду не было, и шишовская дорожка с лощинками обратилась в непрерывную цепь обширных и глубоких озёр. В Телегином верху чуть не пропал Василий: взял прямо по зимней дороге и провалился по шею лошади. Насилу выцарапалась из обрывистой водомоины добрая кобыла. Продрог сильно Василий; ветер так и леденил его промокшие ноги. Как только въехал в Шиши, сейчас завернул в кабак обсохнуть и погреться. Василий слышал, что кабак этот снял Дмитрий Данилыч, муж Алёны, а всё-таки зашёл. «Чего мне прятаться? — ободрял он сам себя. — Я у них ничего не крал».
Алёна сидела под окном с своим Гордюшкой. В половодье кабак был всегда набитый. Алёна видела, что проехал кто-то верхом мимо окна и остановился у дверей, привязывая к столбу лошадь. Но когда Василий с суровым и смущённым видом показался на пороге, Алёна встрепенулась вся и вздрогнула. Удивился и Василий, что прямо на свою Алёну наткнулся. Он медленно затворил дверь, медленно снял шапку, медленно перекрестился на иконы. Алёна смотрела на него молча, немножко побелев в лице.
