…Домашние, образовав два полукольца, медленно начали обходить меня.

Нервы не выдержали, и глупый могз дал команду «Рвать когти!». И я рванул. Путей отступления было много… но глупый мозг…

Зря я перешагнул через фонтан, ох зря. Не, точно зря…

Напор как у неделю терпевшего бегемота ударил снизу в задницу, буквально каких-то два сантиметра не попав в иаицы. Тело обрело приятную невесомость, мокрая земля ушла из-под ног, и тушка, приняв горизонтальную позу, упала на фонтан.

Фонтан, закупоренный моим телом, заткнулся.

— Ну че, пля, Матросов? Закрыл амбразуру? — раздался надо мной батин голос.

Скосив глаза, я заметил ни фига не дружелюбную батину улыбку. Да и не улыбка это была вовсе. От такой улыбки вражеские войска, аццки сца, сдавались без боя и потом еще долго страдали бессонницей.

— Уиииии, — кастрированной обезьяной пискнул я и откатился подальше.

— Плять… Лучше бы я там до зимы пролежал и яйцами примерз.

Батя мой человек весомый… Крупный… Поэтому в очередной раз освобожденный фонтан только наполнил ему рот полутонной воды. Улыбка, и без того заставляющая неожиданно энурезить, стала вообще похожа на оскал хелловинской тыквы.

Мелькнув промокшим задом, я, аки лань, кинулся к выходу, по пути заметив спрятавшегося в кустах Пашку.

Через полчаса все успокоилось. Только обещание в следующий раз заткнуть дыру «моими мудями» я почему-то помню до сих пор.

Я раз на днюху девушке одной, помимо подарка, купил еще и… Мммм… Знаете, приколы продают всякие? Вот я один такой и купил. Несколько кубиков сахара, а внутри маленькие пластмассовые куи. Сахар растворяется, куи всплывают.

Ну, думаю, типа намека сделаю, что пора бы девоньке в коеньку…

Ага. Пришел в гости, подарил подарочек. Она побежала цветочки в вазон втекать, а я, нервно ощупывая сахар в кармане, прокрался на кухню.

По дороге наткнулся на псину ейную, злобную, как училка химии. Пришлось пожертвовать одним кусочком сахара. Жалко, но у меня еще с десяток осталось.

Прокрался, значицо, загрузил кусочки в сахарницу, и вроде как кричу, цыпачка мая, солнышко, а не попить ли нам чайку?

«Цыпачка», немного прифигевшая, примчалась мигом. Еще бы, я, окромя воттки и коньяка, ничо и не пил. А уж от чая меня аж тошнило.

— Ты ниче так себе, не заболел? — взволновалась «солнышко».

— Да не, чайку захотел с тобой попить. В уютной, так сказать, семейной обстановке, — разродился я речью, особенно напирая на слово «семейный». А сам думаю, как только куи начнут всплывать, так сразу надо как-нить осторожно и деликатно намекнуть, ну, дескать, вот видишь, как оно в природе все устроено, даже в глазах чо надо мерещиццо. А у самого в глазах ейная спальня стоит да кровать размеров исполинских.

— Ой! — всплеснула рученьками девонька. — Как здорово!

Ажно в ладошки захлопала родимая. У меня на душе так хорошо стало, тепло и комфортно. Даж спаленка как-то ближе стала.

— Какой ты молодец! Какой милый!

А то. Я подбоченился, и спаленка стала еще ближе.

— Вот сейчас мама придет, и вместе попьем!

У меня при ее словах звездочки черные в глазах появились. А уже такая близкая спаленка, скоростным локомотивом унеслась в далекую даль.

— Да я эта… Того… Бэээ… Эээ…

В общем, отмазаццо у меня не получилось. Да и не успел бы все равно, потому как в следующую минуту на пороге возникло ейное маман с коробкой торта.

Тяжело вздохнув, она посмотрела на меня и, кажется, начала догадываться, что дочь ее скоро повзрослеет.

— Знакомься, мама, — затараторило мое Солнышко, — это Сережа. Он хороший.

Тяжело икнув вчерашним коньяком, я галантно сделал книксен и представился: «Сережа».

Маман подозрительно посмотрела на меня и сказала: «Ирина Эдуардовна». Сказала она с таким французским прононсом, что я сразу понял — нарвался на дворянинку!

Рыкнув еще раз коньяком в воротник, я произнес: «Очень приятно». Очень. Аж самого покривило от такого лицемерия. Кстати, она «очень приятно» не сказала. А может, просто прятала свои чувства?

Вопщем пока суть да дело, сели мы за стол. Маман, как оказалось, была дворянинкой, аристократкой, тонкой и возвышенной натурой, поэтессой, почитательницей Ахматовой и учителем литературы.

А я ей куев в сахаре. Аж немного неудобно стало.

Вспомнив о сахаре, я попытался ловко ускользнуть из их квартиры, подозревая, что такой тонкий юмор будет маман не по зубьям, но они в два голоса, хором попросили остаться.

Разговаривая о поэзии и усиленно стараясь припомнить пару строк из Есенина, я осторожно резал торт. Послушав о «бездне чувств, которыми пропитана каждая строка Ахматовой», я завел разговор о вреде сахара. Что и вреден он, и все болезни от него, и тому подобную ахинею.

— А я вот уже пятьдесят лет в чашечку по пять кусочков кладу и чувствую себя прекрасно, — поделилась со мной маман.

Хрупкая надежда на то, что она пьет чай или без, или ну максимум с одним кусочком сахара, растаяла, извините, как сахар в чае.

Налили чаю. Положили тортик. Маман потянулась к сахарнице. «Раз… два… три… пять…» — уныло считал я. Нет, не обманула. Ровно пять.

— А почему вы, Сережа, чай не пьете? — поинтересовалась маман, размешивая в своей чашке чай.

— Да, действительно, пей! — ласково посмотрело на меня мое Солнышко.

— А теперь попробуем тортик, — торжественно произнесла маман и опустила глаза.

Ну что я могу сказать. Эффект был сравним с ударом киянки по голове.

Маман с ужасом смотрела, как в чашке из тонкого, старинного фарфора веселой стайкой плыли современные куи в искусственно созданном ложкой водовороте. Иногда от стайки отделялся один самостоятельный, но на следующем круге опять возвращался к товарищам, и веселый хоровод продолжался.

— Эт-т-та шт-т-то?!?! — заикаясь, взвизгнула маман и пулей вылетела из-за стола по направлению к ванне.

«Наверно, тошнить побежала», — обреченно подумал я.

А в это время мой Зайчик осторожно ложечкой выудила из мамашиного чая один экземпляр и, поднеся к глазам, начала рассматривать.

Послышался стук входной двери. Это мама побежала к соседке рассказать ужасные новости.

— Какой маленький, — задумчиво произнесла подруга. — Потом посмотрела хитро на меня и добавила: — И ми-и-иленький…

Спальня с грохотом вернулась и остановилась совсем близко.

Через несколько дней она рассказала, что любимый Джимми нагадил на ковер в гостиной, и маман, убирая евоное дерьмо, обнаружила маленький, пластмассовый, беззащитный куёк, после чего она до сих пор лежит, пьет валерьянку и читает Ахматову.

— Щас я тебе короткую дорогу покажу! — с нездоровой инициативой взревел Витя и с молодецким энтузиазмом крутанул руль налево. — Тут в любое место можно проехать двумя дорогами. Короткой и длинной, — продолжал он.

В душе у меня крякнул и зашевелился червяк сомнения. Точнее, даже не червяк, а цельная червячина. Этот самый червяк осуждающе смотрел на меня изнутри и сокрушенно. качал головой, как бы говоря, что короткая дорога, как правило, намного длинней, но в жесткой форме оборванный на полуслове червяк свернулся и затих.

А тем временем «Крузер» свернул с дороги и, пугая грызунов, начал углубляться в лес. В окна радостно долбились ветки деревьев, различные бурундучкй и бурундучки, пулеметом выплевывая из-за щек запасы, в ужасе выскакивали из-под колес и потом долго глядели нам в след, потрясая маленькими кулачками.

Нет, если вы подумали, что машина едет по лесу, то вы ошиблись. Она ехала по дороге. То есть не то что по дороге, а точнее, совсем не по дороге. Но и не совсем по лесу. Мокрая глина и колея, как два параллельных противотанковых окопа, и кочки, при заезде на которые кенгурин упирался в небо, а при съезде с них приходилось упирацца лицом в панель, если не успевал выставить вперед руки. Одновременно машина кренилась то вправо, то влево так, что создавалось реальное ощущение восьмибалльного шторма.