Пошел, как мертвец, одиноко.

Главу спустя, безнадежно уныл,

Отчаянно стиснувши руки, Приходит туда он, куда приходил

Уж годы вседневно для муки.

И видит… у входа часовни сидит

Чернец в размышленье глубоком, Он чуден лицом; на него он глядит

Пронзающим внутренность оком.

И тихо сказал наконец он: "Христос

Тебя сохрани и помилуй!" И грешнику душу привет сей потре с,

Как луч воскресенья могилу.

"Ответствуй мне, кто ты? (чернец вопросил)

Свою мне поведай судьбину; По виду ты странник; быть может, ходил,

Свершая обет, в Палестину?

Или ко гробам чудотворцев святых

Свое приносил поклоненье? С собою мощей не принес ли каких,

Дарующих грешным спасенье?"

"Мощей не принес я; к гробам не ходил,

Спасающим нас благодатью; Не зрел Палестины… Но в Риме я был

И предан навеки проклятью".

"Проклятия вечного нет для живых:

Есть верный за падших заступник. Приди, исповедайся в тайных своих

Грехах предо мною, преступник".

"Что сделать не властен святейший отец,

Владыка и божий наместник, Тебе ли то сделать? И кто ты, чернец?

Кем послан ты, милости вестник?"

"Я здесь издалека: был в той стороне,

Где ведома участь земного; Здесь память загладить позволено мне

Ужасного дела ночного".

При слове сем грешник на землю упал…

Все члены его трепетали… Он исповедь начал… но что он сказал,

Того на земле не узнали.

Лишь месяц их тайным свидетелем был,

Смотря сквозь древесные сени; И, мнилось, в то время, когда он светил,

Две легкие веяли тени;

Двумя облачками казались оне;

Все выше, все выше взлетали; И все неразлучны; и вдруг в вышине

С лазурью слились и пропали.

И он на земле не встречался с тех пор.

Одно сохранилось в преданье: С обычным обрядом священный собор

Во храме свершал поминанье;

И пеньем торжественным полон был храм,

И тихо дымились кадилы, И вместе с земными невидимо там

Служили небесные силы.

И в храм он вошел, к алтарю приступил,

Пречистых даров причастился, На небо сияющий взор устремил,

Сжал набожно руки… и скрылся.

Пять чернецов в далекий путь идут;

Но им назад уже не возвратиться;

В отечестве им боле не молиться:

Они конец меж нехристей найдут.

И с набожной Уракой королевой,

Собравшись в путь, прощаются они:

"Ты нас в своих молитвах помяни,

А над тобой Христос с пречистой девой!

Послушай, три пророчества тебе

Мы, отходя, на память оставляем;

То суд небесный, он неизменяем;

Смирись, своей покорствуя судьбе.

В Марокке мы за веру нашей кровью

Омоем землю, там в последний час

Прославим мы того, кто сам за нас

Мучение приял с такой любовью.

В Коимбру наши грешные тела

Перенесут: на то святая воля,

Дабы смиренных мучеников доля

Для христиан спасением была.

И тот, кто первый наши гробы встретит

Из вас двоих, король иль ты, умрет

В ту ночь: наутро новый день взойдет,

Его ж очей он боле не осветит.

Прости же, королева, бог с тобой!

Вседневно за тебя молиться станем,

Пока мы живы; и тебя помянем

В ту ночь, когда конец настанет твой".

Пять чернецов, один после другова

Благословив ее, в свой путь пошли

И в Африку смиренно понесли

Небесный дар учения Христова.

"Король Альфонзо, знает ли что свет

О чернецах? Какая их судьбина?

Приял ли ум царя Мирамолина

Ученье их? Или уже их нет?"

"Свершилося великое их дело:

В небесную они вступили дверь;

Пред господом стоят они теперь

В венце, в одежде мучеников белой.

А их тела, под зноем, под дождем,

Лежат в пыли, истерзаны мученьем;

И верные почтить их погребеньем

Не смеют, трепеща перед царем".

"Король Альфонзо, из земли далекой

Какая нам о мучениках весть?

Оказана ль им погребенья честь?

Смягчился ли Мирамолин жестокий?"

"Свирепый мавр хотел, чтоб их тела

Без погребенья честного истлели,

Чтоб расклевал их вран иль псы их съели,

Чтоб их костей земля не приняла.

Но божий там молнии пылали;

Но божий гром всечасно падал там;

К почиющим в нетлении телам

Ни пес, ни вран коснуться не дерзали.

Мирамолин, сим чудом поражен,

Подумал: нам такие страшны гости.

И Педро, брат мой, взял святые кости;

Уж на пути к Коимбре с ними он".

Все алтари коимбрские цветами

И тканями богатыми блестят;

Все улицы коимбрские кипят

Шумящими, веселыми толпами.

Звонят в колокола, кадят, поют;

Священники и рыцари в собранье;

Готово все начать торжествованье,

Лишь короля и королеву ждут.

"Пойдем, жена моя Урака, время!

Нас ждут; собрался весь духовный чин".

"Поди, король Альфонзо, ты один,

Я чувствую болезни тяжкой бремя".

"Но мощи мучеников исцелят

Твою болезнь в единое мгновенье:

За прежнее твое благоволенье

Они теперь тебя вознаградят.

Пойдем же им во сретение с ходом;

Не замедляй процессии святой;

То будет грех и стыд для нас с тобой,

Когда мощей не встретим мы с народом".

На белого коня тогда она

Садится; с ней король; они за ходом

Тихонько едут; все кипит народом;

Дорога вся как цепь людей одна.

"Король Альфонзо, назади со мною

Не оставайся ты; спеши вперед,

Чтоб первому, предупредя народ,

Почтить святых угодников мольбою.

Меня всех сил лишает мой недуг,

И нужен мне хоть миг отдохновенья;

Последую тебе без замедленья…

Спеши ж вперед со свитою, мой друг".

Немедленно король коню дал шпоры

И поскакал со свитою вперед;

Уж назади остался весь иарод,

Уж вдалеке их потеряли взоры.

Вдруг дикий вепрь им путь перебежал.

"Лови! лови!" (к своим нетерпеливый Кричит король) -

и конь его ретивый

Через поля за вепрем поскакал.

И вепря он гоняет. Той порою

Медлительно во сретенье мощей

Идет Урака с свитою своей,

И весь народ валит за ней толпою.

И вдалеке представился им ход:

Идут, поют, несут святые раки;

Уже они пред взорами Ураки,

И с нею в прах простерся весь народ.

Но где ж король?.. Увы! Урака плачет:

Исполниться пророчеству над ней!

И вот, глядит… со свитою своей,

Оконча лов, король Альфонзо скачет.

"Угодники святые, за меня

Вступитеся! (она гласит, рыдая)

Мне помоги, о дева пресвятая,

В последний час решительного дня".

И в этот день в Коимбре все ликует;

Народ поет; все улицы шумят;

Нерадостен лишь королевин взгляд;

На празднике одна она тоскует.

Проходит день, и праздник замолчал;

На западе давно уж потемнело;

На улицах Коимбры опустело;

И тихо час полночный наступал.

И в этот час во храме том, где раки

Угодников стояли, был монах:

Святым мощам молился он в слезах;

То был смиренный духовник Ураки.

Он молится… вдруг час полночный бьет;

И поражен чудесным он виденьем;

Он видит: в храм с молитвой, с тихим пеньем

Толпа гостей таинственных идет.

В суровые одеты власяницы,

Веревкою обвязаны простой;

Но блеск от них исходит неземной,

И светятся преображенны лицы.

И в сонме том блистательней других

Являлися пять иноков, как братья;

Казалось, кровь их покрывала платья,

И ветви пальм в руках сияли их.