Он с ловчим одним выезжает сам-друг

Из чащи лесной на сияющий луг,

И едет он шагом кустами:

Вдруг слышат они: колокольчик гремит;

Идет из кустов пономарь и звонит;

И следом священник с дарами.

И набожный граф. умиленный душой,

Колена свои преклоняет

С сердечною верой, с горячей мольбой

Пред Тем, что живит и спасает.

Но лугом стремился кипучий ручей;

Свирепо надувшись от сильных дождей,

Он путь заграждал пешеходу;

И спутнику пастырь дары отдает;

И обувь снимает и смело идет

С священною ношею в воду.

"Куда?" - изумившийся граф вопросил.

"В село; умирающий нищий

Ждет в муках, чтоб пастырь его разрешил,

И алчет небесныя пищи.

Недавно лежал через этот поток

Сплетенный из сучьев для пеших мосток -

Его разбросало водою;

Чтоб душу святой благодатью спасти,

Я здесь неглубокий поток перейти

Спешу обнаженной стопою".

И пастырю витязь коня уступил

И подал ноге его стремя,

Чтоб он облегчить покаяньем спешил

Страдальцу греховное бремя.

И к ловчему сам на седло пересел

И весело в чащу на лов полетел;

Священник же, требу святую

Свершивши, при первом мерцании дня

Является к графу, смиренно коня

Ведя за узду золотую.

"Дерзну ли помыслить я, - граф возгласил,

Почтительно взоры склонивши, -

Чтоб конь мой ничтожной забаве служил.

Спасителю-богу служивши?

Когда ты, отец, не приемлешь коня,

Пусть будет он даром благим от меня

Отныне тому, чье даянье

Все блага земные, и сила, и честь,

Кому не помедлю на жертву принесть

И силу, и честь, и дыханье".

"Да будет же вышний господь над тобой

Своей благодатью святою;

Тебя да почтит он в сей жизни и в той,

Как днесь он почте н был тобою;

Гельвеция славой сияет твоей;

И шесть расцветают тебе дочерей,

Богатых дарами природы:

Да будут же (молвил пророчески он)

Уделом их шесть знаменитых корон;

Да славятся в роды и роды".

Задумавшись, голову кесарь склонил:

Минувшее в нем оживилось.

Вдруг быстрый он взор на певца устремил

И таинство слов объяснилось:

Он пастыря видит в певце пред собой;

И слезы свои от толпы золотой

Порфирой закрыл в умиленье…

Все смолкло, на кесаря очи подняв,

И всяк догадался, кто набожный граф,

И сердцем почтил провиденье.

"За днями дни идут, идут,

Напрасно; Они свободы не ведут

Прекрасной; Об ней тоскую и молюсь, Ее зову, не дозовусь.

Смотрю в высокое окно

Темницы: Все небо светом зажжено

Денницы; На свежих крыльях ветерка Летают вольны облака.

И так все блага заменить

Могилой; И бросить свет, когда в нем жить

Так мило; Ах! дайте в свете подышать; Еще мне рано умирать.

Лишь миг весенним бытие м

Жила я; Лишь миг на празднике земном

Была я; Душа готовилась любить… И все покинуть, все забыть!"

Так голос заунывный пел

В темнице… И сердцем юноша летел

К певице. Но он в неволе, как она; Меж ними хладная стена.

И тщетно с ней он разлучен

Стеною: Невидимую знает он

Душою; И мысль об ней и день и ночь От сердца не отходит прочь.

Все видит он: во тьме она

Тюремной Сидит, раздумью предана,

Взор томный; Младенчески прекрасен вид; И слезы падают с ланит.

И ночью, забывая сон,

В мечтанье Ее подслушивает он

Дыханье; И на устах его горит Огонь ее младых ланит.

Таясь, страдания одне

Делить с ней, В одной темничной глубине

Молить с ней Согласной думой и тоской От неба участи одной -

Вот жизнь его: другой не ждет

Он доли; Он, равнодушный, не зовет

И воли: С ней розно в свете жизни нет; Прекрасен только ею свет.

"Не ты ль,- он мнит,- давно была

Любима? И не тебя ль душа звала,

Томима Желанья смутного тоской, Волненьем жизни молодой?

Тебя в пророчественном сне

Видал я; Тобою в пламенной весне

Дышал я; Ты мне цвела в живых цветах; Твой образ веял в облаках.

Когда же сердце ясный взор

Твой встретит? Когда, разрушив сей затвор,

Осветит Свобода жизнь вдвоем для нас? Лети, лети, желанный час".

Напрасно; час не прилетел

Желанный; Другой создателем удел

Избранный Достался узнице младой - Небесно-тайный, не земной.

Раз слышит он: затворов гром,

Рыданье, Звук цепи, голоса… потом

Молчанье… И ужас грудь его томит - И тщетно ждет он… все молчит.

Увы! удел его решен…

Угрюмый, Навек грядущего лишен,

Все думы За ней он в гроб переселил И молит рок, чтоб поспешил.

Однажды - только занялась

Денница - Его со стуком расперлась

Темница. "О радость! (мнит он) скоро к ней!" И что ж?.. Свобода у дверей.

Но хладно принял он привет

Свободы: Прекрасного уж в мире нет;

Дни, годы Напрасно будут проходить… Погибшего не возвратить.

Ах! слово милое об ней

Кто скажет? Кто след ее забытых дней

Укажет? Кто знает, где она цвела? Где тот, кого своим звала?

И нет ему в семье родной

Услады; Задумчив, грустию немой

Он взгляды Сердечные встречает их; Он в людстве сумрачен и тих.

Настанет день - ни с места он;

Безгласный, Душой в мечтанье погружен,

Взор страстный Исполнен смутного огня, Стоит он, голову склоня.

Но тихо в сумраке ночей

Он бродит И с неба темного очей

Не сводит Звезда знакомая там есть; Она к нему приносит весть…

О милом весть и в мир иной

Призванье… И делит с тайной он звездой

Страданье; Ее краса оживлена: Ему в ней светится она.

Он таял, гаснул и угас…

И мнилось, Что вдруг пред ним в последний час

Явилось Все то, чего душа ждала, И жизнь в улыбке отошла.

До рассвета поднявшись, коня оседлал

Знаменитый Смальгольмский барон; И без отдыха гнал, меж утесов и скал,

Он коня, торопясь в Бротерстон.

Не с могучим Боклю совокупно спешил

На военное дело барон; Не в кровавом бою переведаться мнил

За Шотландию с Англией он;

Но в железной броне он сидит на коне;

Наточил он свой меч боевой; И покрыт он щитом; и топор за седлом

Укреплен двадцатифунтовой.

Через три дни домой возвратился барон,

Отуманен и бледен лицом; Через силу и конь, опенен, запылен,

Под тяжелым ступал седоком.

Анкрамморския битвы барон не видал,

Где потоками кровь их лилась, Где на Эверса грозно Боклю напирал,

Где за родину бился Дуглас;

Но железный шелом был иссечен на нем,

Был изрублен и панцирь и щит, Был недавнею кровью топор за седлом,

Но не английской кровью покрыт.

Соскочив у часовни с коня за стеной,

Притаяся в кустах, он стоял; И три раза он свистнул - и паж молодой

На условленный свист прибежал.

"Подойди, мой малютка, мой паж молодой,

И присядь на колена мои; Ты младенец, но ты откровенен душой,

И слова непритворны твои.

Я в отлучке был три дни, мой паж молодой;

Мне теперь ты всю правду скажи: Что заметил? Что было с твоей госпожой?

И кто был у твоей госпожи?"

"Госпожа по ночам к отдаленным скалам,

Где маяк, приходила тайком (Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагам

Не прокрасться во мраке ночном).

И на первую ночь непогода была,

И без умолку филин кричал; И она в непогоду ночную пошла

На вершину пустынную скал.

Тихомолком подкрался я к ней в темноте;

И сидела одна - я узрел; Не стоял часовой на пустой высоте;