Столпился хор проворно И по дороге побежал
За ними тенью черной. И дале, дале!.. конь летит,
Под ним земля шумит, дрожит,
С дороги вихри вьются,
От камней искры льются.
И сзади, спереди, с боков
Окрестность вся летела: Поля, холмы, ряды кустов,
Заборы, домы, села. "Не страшно ль?"- "Месяц светит нам!"
"Гладка дорога мертвецам!
Да что же так дрожишь ты?"
"О мертвых все твердишь ты!"
Вот у дороги, над столбом,
Где висельник чернеет, Воздушных рой, свиясь кольцом,
Кружится, пляшет, веет. "Ко мне, за мной, вы, плясуны!
Вы все на пир приглашены!
Скачу, лечу жениться…
Ко мне! Повеселиться!"
И ле том, ле том легкий рой
Пустился вслед за ними, Шумя, как ветер полевой
Меж листьями сухими. И дале, дале!.. конь летит,
Под ним земля шумит, дрожит,
С дороги вихри вьются,
От камней искры льются.
Вдали, вблизи, со всех сторон
Все мимо их бежало; И все, как тень, и все, как сон,
Мгновенно пропадало. "Не страшно ль?"- "Месяц светит нам".
"Гладка дорога мертвецам!
Да что же так дрожишь ты?"
"Зачем о них твердишь ты?"
"Мой конь, мой конь, песок бежит;
Я чую, ночь свежее; Мой конь, мой конь, петух кричит;
Мой конь, несись быстрее… Окончен путь; исполнен срок;
Наш близко, близко уголок;
В минуту мы у места…
Приехали, невеста!"
К воротам конь во весь опор
Примчавшись, стал и топнул; Ездок бичом стегнул затвор -
Затвор со стуком лопнул; Они кладбище видят там…
Конь быстро мчится по гробам;
Лучи луны сияют,
Кругом кресты мелькают.
И что ж. Ленора, что потом?
О страх!.. в одно мгновенье Кусок одежды за куском
Слетел с него, как тленье; И нет уж кожи на костях;
Безглазый череп на плечах;
Нет каски, нет колета;
Она в руках скелета.
Конь прянул… пламя из ноздрей
Волною побежало; И вдруг… все пылью перед ней
Расшиблось и пропало. И вой и стон на вышине;
И крик в подземной глубине,
Лежит Ленора в страхе
Полмертвая на прахе.
И в блеске месячных лучей,
Рука с рукой, летает, Виясь над ней, толпа теней
И так ей припевает: "Терпи, терпи, хоть ноет грудь;
Творцу в бедах покорна будь;
Твой труп сойди в могилу!
А душу бог помилуй!"
ПОКАЯНИЕ
Был папа готов литургию свершать,
Сияя в святом облаченье, С могуществом, данным ему, отпускать
Всем грешникам их прегрешенья.
И папа обряд очищенья свершал;
Во прахе народ простирался; И кто с покаянием прах лобызал,
От всех тот грехов очищался.
Органа торжественный гром восходил
Горе во святом фимиаме. И страх соприсутствия божия был
Разлит благодатно во храме.
Святейшее слово он хочет сказать -
Устам не покорствуют звуки; Сосуд живоносный он хочет поднять -
Дрожащие падают руки.
"Есть грешник великий во храме святом!
И бремя на нем святотатства! Нет части ему в разрешенье моем:
Он здесь не от нашего братства.
Нет слова, чтоб мир водворило оно
В душе погубленной отныне; И он обретет осужденье одно
В чистейшей небесной святыне.
Беги ж, осужденный; отвергнись от нас:
Не жди моего заклинанья; Беги: да свершу невозбранно в сей час
Великий обряд покаянья".
С толпой на коленях стоял пилигрим,
В простую одет власяницу; Впервые узрел он сияющий Рим,
Великую веры столицу.
Молчанье храня, он пришел из своей
Далекой отчизны как нищий; И целые сорок он дней и ночей
Почти не касался до пищи;
И в храме, в святой покаяния час,
Усердней никто не молился… Но грянул над ним заклинательный глас
Он бледен поднялся и скрылся.
Спешит запрещенный покинуть он Рим;
Преследуем словом ужасным, К шотландским идет он горам голубым,
К озерам отечества ясным.
Когда ж возвратился в отечество он,
В старинную дедов обитель: Вассалы к нему собрались на поклон
И ждали, что скажет властитель.
Но прежний властитель, дотоле вождем
Их бывший ко славе победной, Их принял с унылым, суровым лицом,
С потухшими взорами, бледный.
Сложил он с вассалов подданства обет
И с ними безмолвно простился; Покинул он замок, покинул он свет
И в келью отшельником скрылся.
Себя он обрек на молчанье и труд;
Без сна проводил он все ночи; Как бледный убийца, ведомый на суд,
Бродил он, потупивши очи.
Не знал он покрова ни в холод, ни в дождь;
В раздранной ходил власянице; И в келье, бывалый властитель и вождь,
Гнездился, как мертвый в гробнице.
В святой монастырь богоматери дал
Он часть своего достоянья: Чтоб там о погибших собор совершал
Вседневно обряд поминанья.
Когда ж поминанье собор совершал,
Моляся в усердии теплом, Он в храм не входил; перед дверью лежал
Он в прахе, осыпанный пеплом.
Окрест сторона та прекрасна была:
Река, наравне с берегами, По зелени яркой лазурно текла
И зелень поила струями;
Живые дороги вились по полям;
Меж нивами села блистали; Пестрели стада; отвечая рогам,
Долины и холмы звучали;
Святой монастырь на пригорке стоял
За темною кленов оградой: Меж ними - в то время, как вечер сиял, -
Багряной горел он громадой.
Но грешным очам неприметна краса
Веселой окрестной природы; Без блеска для мертвой души небеса,
Без голоса рощи и воды.
Есть место - туда, как могильная тень,
Одною дорогой он ходит; Там часто, задумчив, сидит он весь день,
Там часто и ночи проводит.
В лесном захолустье, где сонный ворчит
Источник, влачася лениво, На дикой поляне часовня стоит
В обломках, заглохших крапивой;
И черны обломки: пожар там прошел;
Золою, стопившейся в камень, И падшею кровлей задавленный пол,
Решетки, стерпевшие пламень,
И полосы дыма на голых стенах,
И древний алтарь без святыни, Все сердцу твердит, пробуждая в нем страх,
О тайне сей мрачной пустыни.
Ужасное дело свершилося там:
В часовне пустынного места, В час ночи, обет принося небесам,
Стояли жених и невеста.
К красавице бурною страстью пылал
Округи могучий властитель; Но нравился боле ей скромный вассал,
Чем гордый его повелитель.
Соперника ревность была им страшна:
И втайне их брак совершился. Уж клятва любви небесам предана,
И пастырь над ними молился…
Вдруг топот и клики и пламя кругом!
Их тайна открыта; в кипенье Обиды, любви, обезумлен вином,
Дерзнул он на страшное мщенье:
Захлопнуты двери; часовня горит;
Стенаньям смеется губитель; Все пышет, валится, трещит и гремит,
И в пепле святыни обитель.
Был вечер прекрасен, и тих, и душист;
На горных вершинах сияло; Свод неба глубокий был темен и чист;
Торжественно все утихало.
В обители иноков слышался звон:
Там было вечернее бденье; И иноки пели хвалебный канон,
И было их сладостно пенье.
По-прежнему грустен, по-прежнему дик
(Уж годы прошли в покаянье), На место, где сердце он мучить привык,
Он шел, погруженный в молчанье.
Но вечер невольно беседовал с ним
Своей миротворной красою, И тихой земли усыпленьем святым,
И звездных небес тишиною.
И воздух его обнимал теплотой,
И пил аромат он целебный, И в слух долетал издалека порой
Отшельников голос хвалебный.
И с чувством, давно позабытым, поднял
На небо он взор свой угрюмый, И долго смотрел, и недвижим стоял,
Окованный тайною думой…
Но вдруг содрогнулся - как будто о чем
Ужасном он вспомнил,- глубоко Вздохнул, стал бледней и обычным путем
