— Я не знаю, что на вас нашло, но не бойтесь, я скажу, что упала во время сражения. Вам ничего не сделают! — великодушно пообещала Батистина.

Обе девицы остановились, пораженные подобным благородством. Удары прикладов заставили их двинуться дальше.

— Ну надо же! Дай-ка твою лапку Дядюшке, красавица! — сказала толстуха и протянула Батистине две огромные, толстенные, жирные ручищи, похожие на бревна.

— Дядюшка? Это ваше имя? — прошептала изумленная Батистина, пожимая изо всех силенок любезно протянутые ей руки.

— Ну да! Жанна Лефевр, по прозвищу Дядюшка, а вот эта страшила — Туанетта Женест, по прозвищу Макрель. Она много чего может дать и порассказать тебе, коли захочешь слушать! Улавливаешь, красавица?

— Да, да, конечно! — заверила толстуху абсолютно ничего не понимавшая Батистина, в то время как Макрель скромненько улыбалась и вытирала гноящиеся глаза грязной худой ручонкой.

— А тебя, принцесса, как нарекли при крещении, ежели тебя вообще крестили?

— Меня зовут Батистина Бургиньон. Я — племянница Картуша! — услышала Батистина свой собственный лихой ответ.

Обе шедшие с ней бок о бок девицы разом оступились и едва не скатились с лестницы.

— Эй! Поднимайтесь поживей! Заткните ваши глотки, поганые девки! — зарычали матросы, щелкая кнутами.

«Я пожалуюсь капитану Робино! Непременно!» — подумала про себя Батистина.

— Слышь-ка! Ты чтой-то там плела? А? Будто ты племянница самого Картуша? Великого Картуша? — прошептала Дядюшка, с трудом поднимая на следующую ступеньку ногу — ей мешал чудовищный зад.

— Ну разумеется, того самого! Был один-единственный Картуш! — проронила Батистина.

Макрель и Дядюшка переглянулись. В их глазах застыло отчаяние.

— О! Прости нас за то, что мы устроили тебе трепку! Если бы мы только знали, кто ты такая! Мы бы и пальцем тебя не тронули! О-ля-ля! Бедные мы бедные! — жалобно запричитала Дядюшка. Казалось, она чистосердечно раскаивается в содеянном.

— Эй, послушай, Дитя! Тряпка! Покличь-ка Иностранку! Да шепни словечко Золотой Ляжке и Крючнице! Мы только что устроили выволочку племяннице Картуша! Племяннице короля нищих, воров и бродяг! Племяннице нашего великого господина и повелителя, казненного на Гревской площади! Вот что мы наделали! — хныкала и ныла Макрель.

Батистина вовсе не была готова к подобной реакции. Но другие девицы перешептывались, оборачивались к ней, заискивающе улыбались, вымаливая прощение. Вокруг нее были теперь приветливые лица, умоляющие глаза, просительные улыбки… Одна только Иностранка холодно и хмуро смотрела на нее. Батистина отвела глаза. Эта высокая худая девица с пылающими диким огнем глазами одновременно и притягивала, и отталкивала ее.

Матросы гнали девиц вперед, словно стадо коз. Они громко ругались, но Батистина заметила, что по-настоящему они никого не били. В давке она сама едва не упала и вцепилась одной рукой в поручень, а другой ухватилась за услужливо подставленную руку Дядюшки. Жорж-Альбер с вытаращенными от ужаса глазами что-то лопотал на своем языке, но девушка, разумеется, не поняла его предостережений.

Девиц вытолкнули на полубак. Батистина подняла глаза. Над ними сияло солнце и синело прозрачное небо. Палуба блестела под лучами солнца. Батистина глубоко вздохнула. Все на корабле, казалось, было совершенно спокойно. Она улыбнулась при мысли о том, как изумится Легалик, увидев ее в толпе пленниц.

Загремел уже знакомый Батистине гортанный голос. Он что-то пророкотал на незнакомом языке. Батистина ухватилась за бизань-мачту, влезла на кучу канатов, чтобы видеть хотя бы что-нибудь поверх голов девиц, которые почти все были гораздо выше нее ростом. Крик ужаса сорвался с ее губ: она вновь увидела великана, пугающего, грозного, настоящее чудовище… Он покинул свое суденышко и теперь стоял, подбоченясь, на юте «Красавицы». Батистина обратила внимание на то, что гигант немного сдвинул набок свою черную фетровую шляпу. Это была довольно странная шляпа, фасон давным-давно вышел из моды. Она отдаленно походила на головные уборы, какие носили в северных странах. Сбоку было прикреплено маленькое красное перышко, трепетавшее на ветру. Гигант был облачен в огромный неуклюжий камзол кроваво-красного цвета и рубашку с роскошным кружевным жабо. Он был без парика, его пепельно-серые волосы были скреплены на затылке бриллиантовой заколкой. Пуговицы на камзоле и черном кафтане сверкали, словно капли крови. Девушка подумала, что это, должно быть, рубины. Батистине было трудно дышать, что-то в этом человеке вызывало в ней животный страх. И тут она поняла, что у него как бы два лица. Она зажмурила глаза и тотчас же их открыла, чтобы удостовериться в том, что ей это не снится. Нет, она не ошиблась: огромный застарелый шрам пересекал лицо великана пополам — от лба до подбородка. Именно это и создавало жуткое впечатление, будто чья-то ловкая рука сумела склеить две половинки головы, оставив только багрово-красный рубец Человек этот равнодушно и устало взирал на жуткое зрелище, представшее перед Батистиной: у грот-мачты громоздилась куча окровавленных тел. Она задавала себе вопрос, почему разбойники потрудились собрать тела убитых в одно место, и тотчас же получила ответ: два полуобнаженных матроса принялись тщательно обшаривать одежду мертвецов. Они отдавали свою добычу, а также еще пригодные для носки вещи третьему бандиту, разряженному в великолепный розовый шелковый камзол, искусно расшитый зелеными и золотыми нитями. Батистина даже не удивилась тому, что на бандите столь роскошное одеяние. Она только поняла, каково истинное положение дел. Покинутое командой суденышко покачивалось на волнах радом с «Красавицей». С него только что спустили французский флаг, а вместо него… о ужас! Вместо него над проклятым судном взвился черный флаг, на котором были изображены череп и под ним перекрещенные кости! (В монастырском пансионе воспитанницы частенько рассказывали друг другу страшные истории, в которых упоминался такой флаг!)

— Пираты… Мы попали в лапы к пиратам! — запинаясь, пролепетала Батистина.

Дядюшка и Макрель равнодушно пожали плечами Казалось, они хотели сказать: «Что те, что другие Какая разница!»

— Легалик! Легалик! Яан! Яан! — закричала Батистина, увидев вдруг среди спасшихся от гибели членов команды «Красавицы» помощника капитана. Она испытала невероятное облегчение, увидев около юта среди чудом — выживших моряков своего возлюбленного. Матросы и офицеры сгрудились вокруг капитана Робино. Их суровые лица горели от стыда и выражали безмерное отчаяние и страх за свою судьбу, ибо, скорее всего, им предстояло быть повешенными на реях или утопленными в волнах, на выбор.

Легалик услышал вопль Батистины и поднял голову. Он пытался разглядеть ее среди женщин, но безуспешно — Дядюшка, Золотая Ляжка и иные загораживали собой девушку.

Легалик, не увидев свою возлюбленную среди жалкого стада, решил, что ему почудился знакомый голос. Батистина же заметила, что он поддерживает матроса со смешным прозвищем Болты-Гайки, чье лицо было залито кровью, сочившейся из рваной раны на лбу. Дрожащий как осиновый лист господин Вейль исступленно цеплялся за руку Гонтрана д’Обинье, который тоже, по-видимому, нуждался в помощи — левая рука у него висела плетью, но это не мешало ему, однако, время от времени с трудом поднимать здоровую руку с повисшим на ней хирургом и поправлять кудри.

— Кто посмел кричайт? — бросил великан, грозно нахмурив брови. Он обвел сумрачным взглядом испуганно заблеявшее стадо и презрительно усмехнулся. Никто ему не ответил. Батистина соскочила с груды канатов и постаралась спрятаться среди девиц. Быстро все сообразившие Дядюшка, Макрель и Дитя окружили ее и встали стеной. Иностранка, стоявшая позади Батистины, нахмурилась. Она обратила внимание на маленького спутника девушки, висевшего на рее и подававшего той таинственные знаки. Казалось, какая-то мысль неожиданно пришла в голову этой злобной мегере. Если бы Батистина обернулась, она бы, пожалуй, испугалась больше взгляда этой гиены, чем взгляда великана. Иностранка во все глаза смотрела на Батистину и Жоржа-Альбера… Она буквально пожирала их взглядом, испепеляла…