— О, я все понял! Я не могу бороться! — прошептал Эрнодан, в упор глядя на нее.
— О, друг мой! Мой дорогой друг, вы так утешили меня вчера! Не сердитесь на меня… Я ведь даже не поздоровалась с вами! Какая же я ужасная эгоистка! — закричала Батистина, бросаясь к юноше и сгорая от стыда: она поспешно вырвала у него из рук записку, совершенно забыв о нем самом.
Она поднялась на цыпочки и нежно чмокнула растерянного юношу в щеку.
— Мадемуазель, в Версале ждут ответа! — промолвил он холодно, изо всех сил стараясь сохранить самообладание.
— Сейчас! Сейчас! Одну секундочку! — затараторила Батистина, устремляясь к письменному столу. Она обмакнула гусиное перо в чернильницу подумала, почесала перышком нос, как усидчивая ученица, уселась, вскочила, опять уселась на стульчик и быстро набросала на листе:
«Дорогой пленник!
Мне не терпится снова запереться с вами наедине и заняться приготовлением каких-нибудь изысканных блюд. У меня есть еще один рецепт, выведанный у моей нянюшки. Речь идет о тушеном окороке. Это нечто потрясающее!
Вы пишете, что меня ожидает сюрприз… Я сгораю от любопытства.
Я сейчас очень занята устройством всяких дел перед свадьбой, но я очень много думаю о Вас.
Так как для Вас нет ничего невозможного, дорогой Людовик, то не могли бы вы дать чин капитана корнету, доставившему Ваше письмо? Он очень любезен, и мне бы это доставило большое удовольствие.
Ах! Я совсем забыла поблагодарить Вас за то, что вы пожаловали титул графа господину дю Роше. Он себе места не находит от радости, но, правда, он не очень хорошо понял, что же означает девиз. Должна признаться, что и я тоже. Но это неважно, вы мне все объясните наедине».
Батистина еще раз прочла свое сочинение. Она не была уверена в правильности написания некоторых слов и от усердия даже высунула кончик языка. Она все же решилась и исправила кое-какие проклятые глаголы, в которых всегда путалась, и, наконец, с большим удовлетворением сложила письмо вчетверо.
— Держите, Эрнодан! Вы можете передать это письмо тому, кто прислал мне записку. Но, может быть, вы захотите сначала поужинать с нами? — сказала девушка, запечатав письмо голубоватым воском.
— Благодарю вас, мадемуазель, за приглашение, но… я не голоден. А потом у меня приказ — нестись во весь опор в Версаль, как только ответ будет вручен. Его ждут с величайшим нетерпением, мадемуазель! — ответил ледяным тоном Эрнодан, засовывая послание во внутренний карман камзола.
— О! Какой вы сегодня злюка, Эрнодан! Почему?.. Я так рада вас видеть! Ну, скажите же на милость, что я должна сделать, чтобы вы вновь улыбнулись мне?
Эрнодан на ходу склонился и поймал ручку Батистины. Она улыбнулась воистину ангельской улыбкой и позволила ему прижать свою ручку к учащенно бьющемуся сердцу. Она подняла на юношу свои невероятные глаза. Ослепленный их блеском рейтар на секунду зажмурился. Почти не сознавая, что делает, он обнял Батистину за талию и привлек к себе.
— Батистина… моя душенька… как вы прелестны… О, какая тонкая талия! Да, я зол, чертовски зол! Я задыхаюсь от ревности! Горький ком застрял у меня в горле! Мысль о том, что вы будете принадлежать другому, невыносима! Вы это понимаете? А ваш жених? Я желал бы задушить его!.. Как только подумаю, что завтра он будет иметь все права на вас… О! Я теряю всякий контроль над собой! А все из-за вас! Из-за вас, Батистина, я готов забыть обо всем на свете! О всех приказах и поручениях!
Эрнодан крепко держал Батистину за плечо и почти тряс ее при каждом слове.
«Господи, о чем это он там говорит? — спрашивала себя Батистина. — Правда? Жеодар завтра будет иметь все права? Какие права? Что все это значит? И он ревнует! Но к кому? Какой, право! Как все это интересно… Но, быть может, мне не следует так долго оставаться в его объятиях? А что бы было, если бы сейчас в комнату вошел Жеодар? А если бы это был Людовик?»
Неожиданно губы Эрнодана нежно коснулись виска Батистины. Он покусывал пряди волос, золотистых и мягких, словно шелк. Юноша страстно прижал ее к своей груди. Батистина замурлыкала от удовольствия, хотя угрызения совести не оставляли ее. Ей было приятно в объятиях Эрнодана, но все же она немного смущенно думала о Жеодаре и о Людовике… Эрнодан покрывал ее щеки поцелуями, спускаясь все ниже… Она вздрогнула и решила отложить до лучших времен анализ своих мыслей и чувств. Пока что ей было очень хорошо. Батистина вся подалась навстречу юноше. Приятная теплота разливалась по всему телу, охватывала бедра…
— Моя душенька, вы похитили мою душу, — продолжал Эрнодан, становясь все более смелым и откровенным. Мне никогда не забыть, как вы спали у меня на плече…
Вдруг раздался вопль неподдельного ужаса, и на пороге комнаты появилась разъяренная Элиза.
— Пресвятая Дева Мария! Что я слышу? Что я вижу? — восклицала добрая старая няня, не помнившая себя от страха и возмущения. Ноги отказывались ей служить, и она грузно опустилась на стул.
— О, дорогая! Не расстраивайся! Давайте все вместе поужинаем, а потом господин де Гастаньяк отправится в Версаль! — говорила Батистина, невинно улыбаясь и покрывая няньку поцелуями. Старушка не могла устоять перед лаской Батистины, и плутовка этим пользовалась, когда хотела смягчить или разжалобить ее сердце.
— Хорошо, хорошо! Идем, голубка, но больше я тебя не оставлю одну ни на секунду! — заявила Элиза твердо, бросив на Эрнодана взгляд, исполненный такой ненависти, что юноша едва не умер на месте.
Батистина расхохоталась, протянула Эрнодану руку и повела его на кухню, где уже набивал себе брюхо Лафортюн.
— Хоть бы продержаться… продержаться до завтра! — вздохнула старая няня, глядя вслед молодым людям, спускавшимся по лестнице. — А там уж… как Богу будет угодно!
9
— Да здравствует новобрачная!
— Ура! Ура! Многие лета счастливой жизни нашей барышне!
— Ах, до чего же она красива!
— Как хороша!
— Да здравствует жених!
— Желаем счастья, господин граф!
Батистина весело отвечала на приветствия крестьян, стоявших по обе стороны дороги, по которой медленно ехала карета.
«О, я хотела бы каждый день выходить замуж! Как чудесно!» — подумала Батистина, очарованная тем, что ее свадьба привлекла внимание всей округи.
Ради такого случая крестьянки принарядились, вытащив из сундуков праздничные кофты, косынки и разноцветные полосатые юбки. На головах у всех белели свеженакрахмаленные чепчики, а на плечах развевались пестрые шали. Мужчины, столь же возбужденные, как и их жены, сбросили свои деревянные сабо[8] и каждодневную рабочую одежду, напялив новые кафтаны и чистые полотняные рубашки, приберегаемые для воскресных походов к мессе.
Батистина твердо решила присоединиться к крестьянам после торжественного обеда в замке дю Роше и сплясать с ними ригадон под звуки расстроенных скрипок и волынок. Для веселья была оборудована большая рига. В ней были накрыты огромные столы для всех желающих принять участие в празднестве. Господин Жеодар не поскупился, и столы просто ломились от яств и бочонков с вином. Господа вместе с высокопоставленными гостями должны были отобедать в замке.
— Эй! Мадемуазель Батистина! Вы не ляжете в постель с вашим муженьком, пока не спляшете с нами танец — другой! — прокричал высокий рыжий парень.
Крестьянки, старые и молодые, захихикали, словно заговорщицы.
— Ох, замолчи же, Альбен! Что такое ты говоришь? Ну и ну!
— Не слушайте его, мадемуазель!
Батистина покраснела. Она знала почти всех этих славных людей по именам и припомнила, что частенько встречала рыжего кудрявого Альбена во время конных прогулок. Парень всегда был отменно вежлив, но Батистина ловила на себе его взгляды, в которых горел какой-то странный огонь. Сейчас этот рыжий парень произнес вслух то, о чем она сама думала с самого утра. Она отвела глаза и посмотрела на разряженных крестьянок.
