— Ах, моя душенька! Я так взволнован! Но я не смел поверить!.. Но теперь я всегда буду верить вам безгранично, каждому вашему слову! Моя маленькая графиня! Правда, я не очень хорошо понимаю, что означает девиз на моем гербе: «Я получаю, значит, я отдаю»… А, да все равно! Должно быть, в нем содержится намек на мое богатство, которое будет постоянно увеличиваться для того, чтобы я мог баловать вас, моя Батистина, мог превратить вас в настоящую королеву… О! Граф! Граф дю Роше… Граф Кастильон дю Роше! — Жеодар поднялся и, смешно пританцовывая, повлек Батистину к зеркалу. Увидев свое отражение в зеркале, оба, заливаясь смехом, раскланялись друг с другом.
Батистина смотрела на отражение будущего супруга. От него так и веяло здоровьем, физическим и моральным. Внезапно она ощутила угрызения совести перед лицом такой детской непосредственности.
«Наверное, мне следовало бы ему сказать, что король хочет, чтобы я жила при дворе одна, без него… — подумала с сожалением Батистина, она уже успела привязаться к Жеодару. — Нет, не буду ему ничего сейчас говорить. Не буду омрачать его счастье. Я обо всем договорюсь с Людовиком, когда мы с ним будем заниматься искусством кулинарии. Я ему все объясню, и он поймет, что раз уж я замужем, то и Жеодар должен остаться со мной в Версале», — решила Батистина.
Обдумывая и так и сяк свой план, Батистина не обратила внимания на то, что поведение Жеодара внезапно изменилось. Он перестал рассматривать изображение невесты в зеркале, а принялся пристально смотреть на саму девушку, прижав ее к себе. Шаль при движении немного сползла вниз и обнажила белое круглое плечико. Батистина, наконец, заметила, какое серьезное лицо стало у Жеодара. Он нагнулся и робко коснулся губами атласной кожи. Батистина еле заметно задрожала. Ее вновь охватили те упоительные и странные чувства, что почти свели ее с ума там, в будуаре, когда он поцеловал ее в первый раз. Девушка ощутила, что жених раздвинул шаль еще больше и обнажил тугую юную грудь с розовым соском. Видимо, он уже давно мечтал об этом, с того самого момента, когда ворвался в комнату и увидел полуобнаженную Батистину. Он впился губами в нежный плод. Батистина почувствовала как бы легкое покалывание во всем теле. И тут она подумала о короле и об Эрнодане. Ей вдруг пришло в голову, что она поступает дурно, непорядочно. Правда, она не знала, по отношению к кому. Губы Жеодара торопливо пробежали вверх по шее и покрыли поцелуями ушко. Батистина тихонько застонала. Эти поцелуи обжигали… Она стала совершенно безвольной, она покорно отдавала себя во власть странной, чудесной теплоты, постепенно распространявшейся по всему телу. Жеодар заметил, какая истома охватила невесту, и красное пламя заплясало у него перед глазами, прожигая мозг и лишая рассудка.
— О, Батистина, моя душенька, я не могу больше ждать…
Он схватил Батистину в объятия, поднял и с каким-то утробным рыком понес ее к постели. Девушка вся подалась ему навстречу, влюбленная, покорная… Он положил ее на белоснежную простыню и приготовился лечь рядом…
— О нет, господин Жеодар! Надо соблюдать приличия! Вы ее получите только завтра! — закричала вошедшая в комнату Элиза.
— Да, госпожа Элиза… Простите… Простите меня… Видите ли, я потерял голову… — жалобно лепетал весь красный от стыда Жеодар, с трудом распрямляя спину.
— Да, да, господин Жеодар, я знаю жизнь! Я все понимаю… Вы прощены… Но все будет только завтра… Вот так-то! А ты, моя голубка, накинь шаль, а то простудишься, — сурово и властно, как истинная дуэнья, приказала Элиза.
— Ну ладно, я, значит… ухожу, раз вы ни в чем не нуждаетесь, мадемуазель Батистина, ни вы, госпожа Элиза… — чопорно промолвил Жеодар, ощущая на себе строгий взгляд старой няни. — Я приеду завтра до полудня, и мы подпишем брачный контракт. Мой кузен, господин Папуль де Граншан, человек очень уважаемый, составивший себе значительное состояние торговлей тканями, поведет вас, мадемуазель, к алтарю. Для него это огромная честь и большая радость. А потом, после венчания, мы все соберемся на торжественный обед в моем замке, где вы станете полновластной повелительницей… А потом, наконец, мы… останемся одни и… Уф! Многоуважаемые дамы, я старался, как мог… Итак, до завтра… до завтра… — сказал Жеодар и надел треуголку, собираясь откланяться.
— Благодарю вас, Жеодар, благодарю за все! — воскликнула Батистина, посылая жениху воздушный поцелуй. Он еще раз немного неловко поклонился и стал спускаться по лестнице.
— О-ля-ля! Бедный господин Жеодар! Мне кажется, ты окончательно свела его с ума, гадкая девчонка! Плутовка! Да ему просто кровь ударила в голову! — заметила Элиза, которая теперь уже улыбалась не без гордости за свою воспитанницу, несмотря ни на что.
— О да! — вздохнула Батистина и ударилась в философствование с весьма умным видом. — Видишь ли, Элиза, я думаю, что на самом-то деле это очень просто — сводить с ума мужчин! Они все говорят и делают одно и то же… и… это такая приятная вещь…
— Что… что ты хочешь этим сказать, голубка? — пролепетала, заикаясь, Элиза.
— О, да ничего особенного! Но я думаю, что мне очень понравится жить с мужчиной…
— А! Ну ладно, хорошо… — вздохнула успокоенная Элиза. — Но уже поздно, голубка, тебе надо одеться. Мы в последний раз поужинаем с тобой вдвоем, — грустно добавила старая няня, направляясь к лестнице.
— Иду, иду, дорогая, но ведь мы с тобой никогда не расстанемся! Ты прекрасно знаешь, что останешься жить с Жеодаром и со мной! — крикнула Батистина, просовывая свою растрепанную голову в приоткрытую дверь, когда Элиза уже сходила вниз. Захлопнув дверь, девушка взяла с кресла зеленую кофточку.
— Да, конечно, но это будет уже совсем не то! — промолвила Элиза, с трудом сдерживая слезы. — Нет, не могу понять ее! Не могу! Это выше моих сил!
Элиза зажгла факел и отправилась на кухню, в свое любимое прибежище.
— Эге! А это еще что такое? — воскликнула Элиза, услышав, как в парадную дверь застучали.
— Срочное послание! — ответил голос с явным гасконским акцентом.
— Ну надо же! Это опять вы! Что вам угодно, мой мальчик? — сурово спросила Элиза, выходя на крыльцо. Она снова пребывала в дурном расположении духа.
Одежда Эрнодана де Гастаньяка была покрыта толстым слоем пыли. Он приехал в сопровождении одного Лафортюна, который ожидал его, даже не слезая с лошади.
— Приказ его величества! Я должен передать записку в собственные руки мадемуазель Батистины де Вильнев-Карамей! — вежливо помахал шляпой перед Элизой молодой рейтар.
— Да, сударыня! — набивал цену Лафортюн, коротко хохотнув. — Король еще добавил: «Поезжай и ты, мой славный Лафортюн, и помоги нашему бравому корнету выполнить эту трудную миссию! Да хранит вас Бог!» Так и сказал, ей-ей!
Эрнодан де Гастаньяк бросил на солдата взгляд, не предвещавший ничего хорошего, а Элиза в знак полного бессилия воздела руки к небу.
— Хорошо, поднимитесь наверх, господин корнет, вторая дверь налево. — А вы, друг мой, слезайте с коня и идите на кухню, выпейте стакан вина.
— О, вы так добры, сударыня! Мы порядком замерзли, и это так же верно, как и то, что меня зовут Лафортюн. У меня прямо-таки нос отваливается! И руки окоченели!
— Король! Король! — бормотала Элиза, семеня на кухню и не обращая никакого внимания на болтовню Лафортюна. — Что-то мне все это не нравится! К чему вся эта суматоха накануне свадьбы? Как-то не по-христиански!
«Мое сердечко!
Я все время думаю о тебе. Завтра тебя ждет сюрприз. Я так хочу услышать твой смех.
Пленник.
Словечко, написанное твоей милой ручкой и переданное надежным гонцом, наполнит радостью сердце несчастного, лишенного возможности увидеть твои глаза. Я так скучаю».
Батистина подошла к окну, чтобы еще раз прочитать записку. Нежность, сквозившая в каждой строчке, в каждой буковке, потрясла ее. Ей даже показалось, что она слышит, как хрипловатый голос произносит слова коротенького письмеца.
Она подняла голову и обернулась к печально застывшему у двери Эрнодану. Глаза Батистины сияли от радости. Они казались еще более синими и огромными, чем обычно.
