— Идем, Флорис, нам здесь нечего делать! Едем в замок! — сказал Адриан, обнимая брата за плечи.

Жорж-Альбер вскочил на коня Флориса, и на мордочке обезьянки была такая грусть, будто зверек хотел сказать:

— Мне кажется, мой дорогой хозяин совершил ужасную глупость!

Госпожа Ленорман дождалась отъезда братьев Батистины. Чудовищный спектакль кончился. Она задумчиво побрела к своей роскошной карете, спрашивая себя: «Что же делать? Вернуться в Париж или заехать в замок повидать Батистину?»

Эрнодан де Гастаньяк и Лафортюн в эту минуту приближались к загадочной карете без гербов, возле которой сгрудились еще шесть рейтар.

— Ну ладно, нам здесь тоже нечего делать! Надо возвращаться в Версаль! — бросил своим людям Эрнодан и приготовился сесть в седло.

— А что ты скажешь нашему жеребцу, мой капитан? — проворчал Лафортюн.

— Правду, старина, правду и ничего, кроме правды! Мы же не можем отправиться за ней в замок и увезти ее оттуда!

— Хм! Вот дела! А ведь он ждет малютку! Боюсь, он будет недоволен… Но тебя-то это устраивает… Да, как бы он не сорвал с тебя твои новенькие капитанские…

— О, какой приятный сюрприз! Здравствуйте, господин де Гастаньяк! Вот уж не думала вас здесь увидеть! — пропела, любезно улыбаясь, госпожа Ленорман, которая незаметно приблизившись к рейтарам, не упустила ни словечка из их разговора.

— Мое почтение, сударыня! — поклонился юноша.

— Но… я и не подозревала, что вы такой близкий друг мадемуазель де Вильнев, раз решили присутствовать на ее свадьбе… — заметила Жанна-Антуанетта, внимательно осматривая карету.

Эрнодан де Гастаньяк слегка покраснел:

— Хм… мадемуазель де Вильнев была так добра… Она пригласила меня… а я, кроме того, еще выполнял одно поручение…

— Ах да! Понимаю!.. На вас лежит большая ответственность! Но что я вижу? Я всего лишь женщина и плохо разбираюсь в подобных вещах, но мне все же кажется, вы получили повышение?!

— Да, сударыня, у вас очень острое зрение! — раздулся от гордости Эрнодан де Гастаньяк. — Его величество только что пожаловал мне чин капитана!..

— О, капитан, в таком юном возрасте! Как это прекрасно! А за какой же блистательный подвиг вы получили повышение по службе, позвольте спросить?

Эрнодан покраснел еще пуще.

— Не могу себе представить, сударыня. Его величество только удостоил меня высокой чести, сказав, что очень доволен моими услугами!

— Счастлива за вас, капитан… Смотрите, как благотворно влияет мадемуазель де Вильнев на судьбу мужчин, которые ее окружают… Она просто приносит им счастье! Вы стали капитаном, господин дю Роше получил титул графа… правда, бедняга сегодня, быть может, умрет именно из-за этого! Но куда направляется эта карета? — невинно спросила Жанна-Антуанетта, берясь за ручку дверцы.

— Мы возвращаемся в Версаль, сударыня, — поспешно ответил Эрнодан.

— С пустой каретой? — удивилась Жанна-Антуанетта.

— Видите ли, сударыня… Хм… — начал было говорить, но тотчас же запнулся молодой рейтар, который предпочел бы скорее командовать отрядом на поле битвы, чем отвечать на настойчивые вопросы госпожи Ленорман.

— Ну так дайте мне вашу руку, капитан, и помогите мне подняться в карету… Отвезите меня туда, куда вы должны были отвезти ту, что этого избежала, потому что ей и вам помешали…

— Но, сударыня, это невозможно! — воскликнул Эрнодан — у него от подобного предложения глаза вылезли из орбит.

— Да нет же, друг мой, вы ошибаетесь, — спокойно промолвила Жанна-Антуанетта и, понизив голос до шепота, продолжала: — Клянусь честью, вы не пожалеете. Я умею быть благодарной! И капитан очень быстро может стать полковником!

— О, сударыня! — воскликнул обезумевший от ужаса Эрнодан.

— Довольно, дурачок! Садитесь в карету, и по дороге мы все обсудим! Подумайте-ка лучше о том, что эта ненаглядная красавица может стать вашей! Ведь братья избавили вас от жениха, который вот-вот должен был стать мужем, а я… я избавлю вас от ее возможного любовника, причем очень, очень высокопоставленного!

Жестокая борьба завязалась в душе Эрнодана. Любовь победила.

— Вашу руку, сударыня, — прошептал капитан, помогая Жанне-Антуанетте сесть в карету. Он протянул повод своего коня Лафортюну и тоже скрылся в карете.

— Скорей! В Версаль! — крикнул он. Жанна-Антуанетта с довольной улыбкой откинулась на подушки.

— Ну и каша заваривается! По-моему, все так запуталось теперь, что и не расхлебаешь! — заворчал Лафортюн, почесывая зад, который был у него самой нежной частью тела.

— Нет! Нет и нет! Не открою! Ни за что!

— Батистина, моя дорогая малютка! Умоляю, ведь это же я, Адриан! Открой дверь!

— Ни за что! Не желаю вас больше видеть… В особенности Флориса!

— Но я один, Батистина. Открой же дверь, ведь это я, твоей старший брат… Я люблю тебя и желаю тебе счастья…

Батистина заколебалась. Вот уже два дня, как она упрямо сидела взаперти у себя в комнате, не впуская никого, кроме Элизы и Грегуара. Они приносили ей подносы, заставленные самыми ее любимыми кушаньями, но она ни к чему не прикасалась. Элиза только, знай себе, проливала слезы на плече у старого эконома.

— О, моя голубка! Они вернулись, но… Боже мой! Боже мой! Какой ужас!

— Если они стали такими злыми, Грегуар, то могли бы и не возвращаться! — упрямо твердила Батистина, надув губки.

— О, Батистина! Моя милая мадемуазель Батистина! Они были так рады увидеть вас вновь! Не судите столь поспешно! — возражал старик, крайне удрученный тем, как все обернулось.

— Нет, не уговаривайте меня! Оставьте меня одну! Я так несчастна! — восклицала Батистина и выгоняла Элизу и Грегуара из комнаты, не забыв как следует запереть дверь.

— Ну, что она там делает? — спрашивал Флорис, с растерянным видом слонявшийся из комнаты в комнату.

Грегуар и Элиза разом воздевали руки к небу:

— Да твердит одно и тоже. Она не желает вас видеть!

— Надо вышибить дверь, и все! Это не может долго продолжаться! — рычал Флорис, никогда не отличавшийся большим терпением.

— Ну нет, брат, довольно и того, что ты натворил! Пусть Батистина не хочет нас видеть и сидит взаперти, но я не могу осуждать ее. По-своему она права. Согласись, у нее есть веские основания сердиться на нас, а в особенности на тебя! — сухо бросил Адриан.

Флорис на мгновение лишился дара речи, ибо не привык, чтобы старший брат возражал ему.

Адриан увидел изумленное лицо Флориса и улыбнулся:

— Ах, мой дорогой, невозможный, неукротимый Флорис! Ты, видно, никогда не изменишься! Позвольте мне действовать по моему разумению, друзья мои! Она ведь тоже, наверное, немного одумалась… Я поднимусь и попробую поговорить с ней, и… если она успокоилась, не будем откладывать в долгий ящик разоблачение наших семейных тайн. Я расскажу ей обо всем, что касается тебя, Флорис, и ее самой! — сказал Адриан, тяжело вздохнув.

— О, господин Адриан! Вы не сделаете этого! Я не вижу причины… — взмолилась пришедшая в ужас Элиза.

— Нет, Элиза! Я должен, я обязан это сделать!

— О, простите, господин Адриан, но я все же не понимаю почему… — настаивала старушка. Она вопросительно посмотрела на Федора и Ли Кана.

— Мудрая Любительница Порядка и Голубая Стрекоза услышат благоуханные слова из уст Счастья Дня, когда настанет Час Голубого Дракона! — просюсюкал, низко кланяясь и размахивая косой Ли Кан.

— О, Ли Кан! Выражайтесь яснее. Я ничего не понимаю в ваших драконах! — воздела руки к небу Элиза и устало опустилась в кресло.

Китаец отвернулся, ужасно обиженный, и призвал бога Чонга на помощь затуманенному разуму старой-престарой Любительницы Порядка, разом утратившей свою былую мудрость.

— Ну же, моя дорогая малышка! Открой дверь! Клянусь, я пришел один, и тебе нечего опасаться! — настаивал Адриан.

Подкравшись на цыпочках к двери, Батистина присела и недоверчиво заглянула в замочную скважину. Адриан сказал правду: он был один.