– Это была очень важная находка?

– Они принадлежали живому ископаемому. Научная сенсация, сравнимая с открытием целаканта в тридцатых годах: образец целого филюма, который считали исчезнувшим в каменноугольный период. Целого филюма.

– Эти коробочки были похожи на яйца? – спросила Марго.

– Не знаю. Но Монтегю видел их и сказал, что они очень твердые. Чтобы они проросли, их нужно глубоко закапывать в сильно кислотную почву тропического леса. Думаю, коробочки все еще в тех ящиках.

– Доктор Фрок полагает, что это были яйцо.

– Фроку следовало бы ограничиваться рамками палеонтологии. Ученый он замечательный, но со странностями. Словом, Максуэлл и Уиттлси поссорились. Как и следовало ожидать. Максуэлл был далек от ботаники, но, видя раритет, понимал, что это такое. Ему хотелось вернуться в музей со своими семенными коробочками. Он узнал, что Уиттлси намерен подняться на тепуи поискать племя котога, и встревожился. Испугался, что ящики конфискуют в порту и своих драгоценных коробочек он обратно не получит. Произошел разрыв. Уиттлси ушел глубже в джунгли, чтобы подняться на тепуи, и больше его никто не видел.

Когда Максуэлл с остальными членами экспедиции достиг побережья, то принялся слать в музей телеграмму за телеграммой, он обвинял Уиттлси, излагал свою версию происшедшего. Впоследствии он и его спутники погибли в авиакатастрофе. К счастью, ящики было решено отправить отдельно. Музею потребовался год, чтобы заплатить за их перевозку в Нью-Йорк.

Йоргенсен возмущенно закатил глаза.

– Вы упомянули человека по фамилии Монтегю, – негромко напомнила Марго.

– Монтегю, – произнес Йоргенсен, глядя мимо нее. – Это был молодой доктор наук, антрополог. Протеже Уиттлси. Само собой, после телеграмм Максуэлла его невзлюбили. Всем нам, кто был дружен с Уиттлси, потом уже, в сущности, не доверяли.

– И что сталось с Монтегю?

Йоргенсен замялся.

– Не знаю, – ответил он наконец. – Он просто исчез. Бесследно.

– А ящики? – продолжала расспрашивать Марго.

– Монтегю очень хотел их осмотреть, особенно тот, что упаковал Уиттлси. Но, как я уже сказал, ему не доверяли и отстранили от этой работы. Собственно говоря, никакой работы и не велось. Экспедиция оказалась такой неудачной, что начальство старалось напрочь забыть обо всем случившемся. Когда ящики наконец прибыли, их никто не вскрывал. Большая часть документации сгорела при авиакатастрофе. Предположительно существовал журнал Уиттлси, но я его так и не видел. В общем, Монтегю жаловался, умолял, и ему в конце концов поручили первоначальный осмотр. А потом он исчез.

– То есть как? – спросил Смитбек. Йоргенсен посмотрел на журналиста, словно решая, отвечать или нет.

– Просто вышел из музея и не вернулся. Насколько я понял, все вещи его остались в квартире. Родные организовали поиски, оказавшиеся безрезультатными. Правда, человеком он был довольно странным. Большинство его знакомых решили, что он уехал в Непал или Таиланд, чтобы обрести себя.

– Но слухи ходили, – тихо сказал Смитбек. Это было утверждением, а не вопросом.

Йоргенсен рассмеялся.

– Конечно, ходили! Как же без этого? Будто он растратил деньги, будто удрал с женой гангстера, будто его убили и утопили труп в Гудзоне. Но в музее он был до того мелкой сошкой, что через месяц почти все о нем забыли.

– А не было слуха, что он стал добычей Музейного зверя? – спросил Смитбек. Улыбка Йоргенсена увяла.

– Нет. Но его исчезновение оживило всевозможные слухи о проклятии. Стали болтать, что все, имевшие дело с этими ящиками, гибнут. Кое-кто из охранников и работников кафетерия – сами знаете эту публику – уверял, что Уиттлси разграбил храм, что в ящике находится какой-то реликт, над которым тяготеет жуткое проклятие. И что оно последовало за реликтом в музей.

– Вам не хотелось заняться изучением растений, которые прислал Максуэлл? – поинтересовался Смитбек. – Вы же ботаник, так ведь?

– Молодой человек, вы понятия не имеете о науке. Ботаников вообще не бывает. Палеоботаника покрытосеменных растений не интересует меня. Моя специализация – совместная эволюция растений и вирусов. Бывшая специализация, – добавил он с легкой иронией.

– Но Уиттлси хотел, чтобы вы взглянули на те растения, которые он использовал в качестве упаковочного материала, – настаивал Смитбек.

– Не представляю зачем, – ответил Йоргенсен. – Я только что об этом узнал. Я ведь раньше не видел этого письма. – С видимой неохотой старик вернул письмо Марго. – Я бы счел его подделкой, если бы не почерк и не сдвоенная стрела.

Наступило молчание.

– А что думали вы об исчезновении Монтегю? – наконец спросила Марго.

Йоргенсен потер переносицу и уставился в пол.

– Оно испугало меня.

– Почему?

Он надолго замолчал. Наконец признался:

– Сам не знаю... Однажды Монтегю оказался в денежном затруднении, был вынужден попросить у меня взаймы. Он был очень щепетилен и, хотя это стоило ему немалых усилий, вовремя вернул мне долг. Исчезнуть внезапно было как будто не в его характере. Когда я видел Монтегю в последний раз, он собирался заняться инвентаризацией содержимого ящиков. Очень волновался. – Йоргенсен поднял взгляд на Марго. – Я не суеверен. Я ученый. Как уже говорил, не верю в проклятия и все такое прочее...

– Но? – подбодрил его Смитбек. Старик бросил взгляд на журналиста.

– Ладно, – проворчал он. Откинулся на спинку стула и уставился в потолок. – Я сказал, что Джон Уиттлси был моим другом. Перед отъездом он собрал всю информацию о племени котога, какую только смог найти. Большинство слухов и легенд исходило от племен, живущих в низменных местах, яномамо и прочих. Помню, накануне отъезда он пересказывал одну историю. Котога, по словам одного из яномамо, заключили сделку с существом по имени Зилашки. Оно походило на наших чертей, но было гораздо более жутким: все беды и смерти происходили от этого существа, обитавшего на вершине тепуи. Так гласила легенда. В общем, по условиям соглашения, котога получали в услужение сына Зилашки, если убьют и съедят собственных детей, а кроме того, дадут клятву всегда поклоняться ему и только ему. Когда взрослые котога выполнили свой ужасный обет, Зилашки прислал к ним своего сына. Но этот зверь бегал на задних лапах среди племени, убивал и поедал людей. Когда котога стали жаловаться, Зилашки только рассмеялся и сказал: Чего вы ожидали? Я злой! В конце концов с помощью колдовства, волшебных трав или еще чего-то племя взяло власть над зверем. Убить его было невозможно, понимаете ли. Таким образом, сына Зилашки котога стали использовать для исполнения собственных злых повелений. Однако этот зверь всегда был очень опасным, в том числе и для хозяев. Легенда гласит, что котога стали искать способ избавиться от него...

Йоргенсен поглядел на разобранный мотор пылесоса.

– Вот такую историю рассказал мне Уиттлси. Когда я узнал об авиакатастрофе, о смерти Уиттлси, об исчезновении Монтегю... то невольно подумал, что котога в конце концов сумели избавиться от сына Зилашки.

Взяв одну из деталей мотора, старый ботаник повертел ее в руках с задумчивым выражением на лице.

– Уиттлси говорил, что сына Зилашки звали Мбвун. Тот, Кто Ходит На Четвереньках.

Он бросил деталь, упавшую с легким звяканьем, и усмехнулся.

Близилось закрытие музея. Посетители потянулись к выходам. Сувенирный ларек в южном вестибюле торговал вовсю.

В отделанных мрамором коридорах, ведущих к южному выходу, раздавались громкие голоса и топот ног. В Райском зале, неподалеку от западного выхода, шум был слабее. А дальше, где размещались лаборатории, старые лекционные залы, хранилища и уставленные книгами кабинеты, посетителей не было слышно совсем. Длинные коридоры были темными, тихими.

В обсерваторию Баттерфилда не долетало ни единого звука. Сотрудники ушли домой рано. В кабинете Джорджа Мориарти, как и на всех шести ярусах обсерватории, было совершенно тихо.