В перечисленных изданиях Бернович и Поздняев публиковали стихотворение без комментария, очевидно не располагая в это время необходимым для этого материалом. Автор первого исследования о творчестве поэта — Г. М. Цурикова лишь вскользь упоминает о «Сказании», относя его к былинным сценам, и замечает, что «здесь Корнилов как бы соревнуется с А. Прокофьевым, писавшим на ту же тему»[121]. Действительно, шуточный герой-крестьянин корниловского стихотворения подан в том же лубочном тоне, что и в «Трех песнях о Громобое» А. А. Прокофьева[122]. «Шуточность, несерьезность, пародийность „Громобоя“ ощущаются еще более, — писал критик и исследователь творчества А. Прокофьева А. П. Селивановский, — если сравнить с прокофьевским аналогичное стихотворение Б. Корнилова о том же „Громобое“, с теми же исходными ситуациями и той же концовкой: „Украшают его орденами и сажают его в сельсовет“»[123]. Но почему два поэта «соревновались», сочиняя стихи на одну и ту тему «с исходными ситуациями» и похожей концовкой? Первым эту загадку попытался разгадать Дм. Молдавский, занимавшийся творчеством Прокофьева и обративший внимание на примечание к первой публикации прокофьевских стихов о Громобое в журнале «Залп» в 1932 году: «Песни для звуковой кинокомедии „Путешествие в СССР“»[124]. Затем, обратившись к вдове режиссера Козинцева, В. Г. Козинцевой, подтвердил свои предположения о том, что оба поэта, Корнилов и Прокофьев, писали стихи о Громобое для новой картины[125].
В литературно-художественной коллекции известного библиофила и музыканта М. С. Лесмана также имеется рукопись интересующего нас стихотворения Корнилова. Этот автограф был впервые описан в аннотированном каталоге «Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана» под названием «О герое гражданской войны товарище Громобое — сказание» («Как зазвякали звезды на шпорах…»)[126]. С 1994 года коллекция Лесмана начала поступать в Пушкинский Дом, благодаря чему нам удалось познакомиться с рукописью произведения de visu, хотя научно-техническая обработка фонда еще не завершена. После сличения недатированного и неавторизованного автографа с текстом первой публикации выявились разночтения: измененное название, отсутствие в автографе первой строфы текста газетной публикации и незначительные лексические замены[127].
В 1996 году в домашнем архиве поэта Г. А. Некрасова был обнаружен еще один автограф «Сказания…» Корнилова. Атрибуцией этого автографа занимался Поздняев, сопоставивший рукопись стихотворения с опубликованными текстами. Исследователь определил, что текст автографа из архива Некрасова и текст, опубликованный в газете «Известия», имеет незначительные расхождения и отличается от книжных изданий[128]. Однако в статье о находке, опубликованной в «Нижегородской правде», Поздняев не указал, был ли датирован Корниловым автограф «Сказания…».
Мы продолжили разыскания в архиве Г. М. Козинцева в ЦГАЛИ СПб., благодаря которым удалось выяснить следующее. Обнаруженный нами автограф «Сказания о герое гражданской войны товарище Громобое» является первой редакцией стихотворения и имеет авторскую датировку: 27 июня 1932[129]. Очевидно и то, что «Сказание…» было написано Корниловым как текст песни к незаконченному фильму «Путешествие в СССР», который Козинцев и Л. З. Трауберг снимали в 1932 году. Остановимся на этом подробнее.
В 1931 году режиссеры побывали на Магнитострое и, вернувшись в Ленинград, под впечатлением от поездки приступили к написанию сценария эксцентрической комедии о современной стройке для Ленинградской фабрики «Севзап-кино» (ныне это киностудия «Ленфильм»)[130]. Но работа не пошла. Позднее, в 1974 году, участники фильма рассказали о подготовке сценария и актерских работах в интервью журналу «Советский экран». «Тогда мы обратились к молодому Николаю Погодину, — вспоминал Л. Трауберг, — в то время начинавшему увлекаться кинематографом. В начале 1932 года он вручил нам готовый сценарий „Последняя артель“, который после некоторой переделки стал называться „Путешествие по СССР“[131].
Вот его содержание. Сельская артель, состоящая из ядреных мужиков, отправляется на стройку — мир поглядеть и себя показать. Это очень знаменитая артель. Она существует много лет, у нее свои „легенды“, которые мужики охотно рассказывают при случае, и все они уверены, что их артель — самая лучшая в мире. Но когда они приезжают на стройку, выясняется, что слава их дутая и что они всего-навсего обыкновенные кустари. Артель быстро распадается, и вместо нее возникает новая бригада…
Все это было написано в очень смешных эпизодах. <…> Был в сценарии крестьянский парень, мечтательный юноша, зачитывающийся „Детьми капитана Гранта“, — его играл Б. Чирков. Был веселый хвастун, наивный, простодушный силач Митроша — Зуда — С. Каюков. Была девушка Маша, овладевавшая сложным механизмом, экскаватором „Марион“, — М. Бабанова. Патриархального старосту артели должен был играть М. Тарханов. И был еще кулацкий сын Васюта Барашкин, продавший артельную корову без ведома артели, хвастун и лентяй. В этой роли снимался Э. Гарин»[132].
Однако замысел о «психологическом путешествии российских мужицких характеров» на большую стройку страны так и не получил кинематографического воплощения: фильм приостановили, а затем закрыли. «Мы начали снимать картину в Мариуполе, — рассказывал Трауберг, — наш постоянный оператор А. Москвин с удовольствием работал на натуре. А потом мы решили перебраться на Днепрострой, ведь действие фильма происходило на одной из больших строек первой пятилетки. Картина задумывалась как звуковая, но в самый разгар работы на Днепрострое выяснилось, что у нас до сих пор нет звукооператора, а того, кто с нами должен был работать, перебросили на другую картину»[133]. Когда работа над фильмом остановилась, съемочная группа вернулась в Ленинград.
Вопрос о реальной причине, по которой была закрыта картина, неясен. Публикаторы переписки Г. Козинцева, В. Г. Козинцева и Я. Л. Бутовский, отмечают, что немаловажную роль в этом деле сыграл чиновник Главного управления кинофотопромышленности при Совнаркоме СССР — Б. З. Шумяцкий[134]. Нас же в данном случае интересует не столько история несостоявшейся кинокартины, сколько относящиеся к ней архивные материалы, сохранившиеся в фонде Козинцева: заявка на сценарий, его режиссерская разработка и собственно литературный сценарий Н. Ф. Погодина, а главное — корниловские автографы. Среди которых, во-первых, была обнаружена новонайденная авторизованная ранняя редакция «Сказания», отличающаяся от первой газетной публикации названием, отсутствием первой строфы, лексическими и смысловыми разночтениями, датировкой автора, и также разбивкой текста на «хор» и «голос»[135]. Во-вторых, стихотворение «Он побольше этих домен…» с подписью Корнилова[136] и, в-третьих, два неавторизованных рукописных текста с названиями «Песенка, с которой артель тянет пароход на берег» и «Песня о предсельсовета товарище Громобое»[137]. И наконец, еще один, пятый текст, без общего названия, состоящий из трех частей с самостоятельными заголовками: «Артельщик лежит и поет»; «Голос»; «Артель работая». После сличения почерка поэта в черновых тетрадях 1930-х годов, хранящихся в Рукописном отделе Пушкинского Дома в фонде Берновича[138], с этими рукописями стало очевидно, что перед нами новонайденные произведения Бориса Корнилова. Стихотворения написаны в свойственной поэту манере: с напевным ритмом, песенной компотной, насмешливо-озорной интонацией, «корниловской» инверсией («дирижабли / смертоносные вполне») и установкой на использование в лексике парня-артельщика «неправильных» и непоэтических слов («текёт», «баба», «ребяты»).
